© Морева-Вулих Н. В. — Римский классицизм: творчество Вергилия, лирика Горация. СПб., Изд-во Гуманитарное Агентство «Академический Проект», 2000. Стр.
‘Nunc est bibendum...’ (1, 37)
Ода, посвященная победе над египетской царицей Клеопатрой, считается одним из самых блестящих политических стихотворений в мировой литературе (1). Ей посвящено необозримое число исследований, но ее тайны не выяснены до конца. Сама тема необычайно интересна, речь идет о войне императора Августа с Антонием и египетской царицей Клеопатрой (Шекспир, «Антоний и Клеопатра»). Клеопатра IV была последней наследницей египетской династии Птолемеев. Своими успехами она обязана не своей красоте, а уму, образованности и обаянию. Как властитель Египта она стремилась расширить границы государства и не гнушалась в своих политических расчетах любовными связями с римскими полководцами. Ей удалось очаровать Ю. Цезаря и даже побывать по его приглашению в Риме, где ей воздвигли статую в храме (Venus genetrix), она и потом лелеяла мечту выступить на Капитолии (Cass. Dio 50, 511). Ее сын от Цезаря — Цезарион — был убит Августом.
Она прославилась и своим романом с Антонием, колоритнейшим персонажем среди государственных деятелей, отличавшимся неумеренным темпераментом, вольными нравами и любовью к вину. Близкий Ю. Цезарю, член триумвиратов в эпоху гражданских войн, консул 44 г. до н.э., он был храбрым воином, незаурядным стратегом и политиком, хотя античные историки возмущаются его легкомыслием, любовью к роскоши и красивым женщинам. Он был несколько раз женат, в том числе и на сестре Октавиана Октавии, что не мешало ему увлекаться балериной Кифаредой. Словом, это была личность буйная, страстная, демонстративно нарушавшая принятые приличия и нравы. Разведясь с сестрой Августа (шаг смелый и дерзкий), он вступил в брак с Клеопатрой в 37 г. до н.э. Их встреча произошла в городе Тарсе в Киликии, куда он вызвал Клеопатру, требуя от нее подтверждения ее участия в поддержке одного из убийц Цезаря — Кассия. На востоке Антоний пользовался громкой славой, вел себя, как «новый Дионис», окруженный сатирами и вакханками. Любовь к пышной театрализации отличала его с юности. Клеопатра прибыла к нему в образе Афродиты на роскошном корабле под пурпурными парусами, и оба владыки увлекались игрой в свою избранность, утопая в роскоши и пиршественных весельях, что вызывало в Риме острое неудовольствие (2). Дальнейшая судьба царицы и образ Антония привлекали, как известно, внимание Шекспира, но он опирался на исторические источники, отдаленные от него веками. Гораций же был современником этих событий, он даже присутствовал в качестве приглашенного при знаменитой битве Августа, Антония и Клеопатры в Амбракийском заливе в 31 г. до н.э. Битва эта также не лишена известной загадочности. Корабли Антония были громоздкими и плохо маневрировали Римляне располагали более подвижным флотом, сражались прямо на кораблях, но кораблям Антония грозило оказаться запертыми в бухте, и корабль Клеопатры, находившийся позади Антония против мыса, неожиданно повернул обратно к Египту. Антоний устремился за ней, и сражение было проиграно. Этой битве в Риме придавали большое значение; на берегу основали город Никополь, победа была торжественно отпразднована в 28 г. до н.э., а изображения Аполлона Актийского, чей храм стоял вблизи залива, чеканили на монетах. Вергилий, как мы уже знаем по «Энеиде», изобразил этот бой на щите Энея, истолковав его как битву между варварскими богами Египта и лучезарными божествами Рима. С тех пор Аполлон стал считаться покровителем Августа.
Тайна бегства Клеопатры вряд ли будет когда-нибудь раскрыта, правдоподобна лишь гипотеза, что она боялась поражения Антония и не хотела потерять покровительство Рима. Через год Август прибыл в Египет с намерением завладеть им и отомстить Антонию. Тот просил дать ему возможность жить частной жизнью, удалившись в Афины, но Август требовал, чтобы Клеопатра умертвила его. Она укрывалась это время в недрах пирамиды, которую строила себе при жизни. Антонию было послано известие о ее смерти, он покончил с собой и умер на ее руках в той же пирамиде. После этого Клеопатру перенесли во дворец и держали под стражей. У Августа было намерение провести ее по Риму в торжественном триумфе, который ему предстоял, выставив на всеобщее обозрение этого «коварного» врага Рима, экзотическую царицу, претендовавшую на славу и власть даже над Римом.
Однако план Октавиана провалился. Конечно, наши источники не обладают научной достоверностью, и мы, как Шекспир, опираемся на сведения древних, в частности на Плутарха. Окруженная стражей во дворце, Клеопатра ухитрилась вызвать к себе крестьянина с корзиной фруктов, который подошел к ее окну, а в корзине среди плодов были спрятаны маленькие и очень ядовитые змейки. Когда через некоторое время римский страж вошел в ее палату, то увидел, что царица лежит на ложе мертвая, в роскошных одеждах, на полу распростерлась одна из служанок, а другая со словами: «Не правда ли, как прекрасна моя госпожа?», — тоже упала мертвая. Рассказ этот имеет несомненно долю истины, так как во время триумфа Октавиана несли изображение Клеопатры со змеями на груди. Римляне ликовали! Триумф был роскошен, Египет стал собственностью Августа, Цезариона убили. Ликует в своей оде и Гораций, скрываясь за ширмой политической пропаганды, широко представленной в оде, но по-своему интерпретируя происшедшее Чтобы понять это, нужно внимательно всмотреться в его знаменитую оду. Она состоит из восьми строф, сложенных алкеевой строфой.
Алкей — прославленный автор политических ямбов и пиршественных стихотворений. Во время его жизни на Лесбосе (VI в. до н. э.) шла ожесточенная борьба родовой аристократии с демократическими тиранами, и поэт не жалея красок нападал на неугодных правителей. Многие его пиршественные стихотворения, обращенные к друзьям-соратникам начинаются призывом: «Пить! Пить давайте!» С этого призыва начинает и Гораций:
Нам пить пора, пора нам свободною
Стопою в землю бить, сотрапезники,
Пора для пышных яств салийских
Ложа богов разубрать богаче.
Свобода! Нужно совершить сакральный обряд Lectisternium, когда на специальных ложах ставили изображения богов, а перед ними роскошные угощения — знак благодарности богам. «Салийские яства» — роскошные блюда, какими отмечала празднества одна из древнейших жреческих коллегий («прыгунов»), в это время они танцевали и в своих ритуалах отмечали конец войны.
Грехом доселе было цекубское
Из погребов нам черпать из дедовских,
Пока царица Капитолий
Мнила в безумьи своем разрушить.
Nefas — запрещено богами, богохульно было до сих пор вкушать ценнейшее цекубское вино, да еще старой марки (дедовские погреба). Очевидно, празднество происходит среди друзей, но ему приданы черты торжества официального. Опасность позади! И какая опасность! Уже сочетание слов призвано вызвать потрясение: «пока царица Капитолий мнила в безумьи своем разрушить». Рядом стоят слова regina (царица) и Capitolium (Капитолий). Это звучит для римлянина, как удар грома! Capitolio regina! Капитолий — высший символ религии и могущества Рима, Regina — царица, слово ненавистное, как и слово rex (царь). Покушение на свободу, деспотия! И дальше ужасы нарастают: она готовила ‘fauns imperio’ (погребение империи) великой мировой державе. Она! Египетская царица!
Все это термины римской политической пропаганды того времени, вдохновленной Августом, незаконно опубликовавшим, отняв у весталок, завещание Антония с распоряжением похоронить себя в Египте и наградить землями детей Клеопатры. Кто же претендует на власть в Риме? Кто такая Клеопатра? И здесь каждое слово убийственно для царицы, вызывает отвращение у римлян: она окружена сексуально-порочными спутниками (grex — стадом), импотентами, евнухами, насмешливо названными viri (мужчины). Все предложение непереводимо из-за какофонии глухих согласных: cum grege turpium morbo virorum (музыка, как средство характеристики). Но об Антонии — ни слова, а между тем о нем сплетничали, что Клеопатра его околдовала (Cass. Dio 50, 51, 57; Plut. Ant. 60, 11), и Август публично заявлял, что Антоний обезумел от ядов, а вместо него воюют Мардион — евнух и Ейраб — парикмахер царицы. Гораций этого не повторяет, вероятно, из-за принципа damnatio memoriae (запрет упоминать имя провинившегося гражданина).
Грозя с толпой уродливых евнухов
Державе нашей смертью позорною
Не зная для надежд предела
Счастьем она опьянялась сладким.
Царица названа inpotens, «не владеющая собой», — черта варварской натуры, так как римская доблесть всегда опирается на moderatio, temperantia — самодисциплину. Упиваясь счастьем, Клеопатра не умела ограничивать свои надежды: inpotens. И вдруг как удар грома, на нее обрушивается катастрофа, строфа вводится грозным горацианским Sed (Но):
Но спал задор — всего лишь один корабль
Ушел огня, и ум, затуманенный
Вином у ней мареотийским,
В ужас неложный повергнул Цезаря.
Из торжества — падение во тьму! Говорится, что только один из ее кораблей не сгорел. Это дань официальной пропаганде, публичным сплетням. Но гибель кораблей обратила ее от реальности ad veros timores (от иллюзий к реальному страху). На словах ‘veros timores’ лежит сильное ударение, здесь может быть дан пространный перевод, но лаконизм и экономия — в этом совершенство классицизма! Римский полководец протрезвил царицу (опьянена египетским мареотийским вином!).
За ней, бегущей вспять от Италии,
Гонясь на веслах, как за голубкою
Несется коршун, иль за зайцем
Ловчий проворный по ниве снежной.
В подлиннике не «снежная нива», а «снежная Гемония». Цезарь гонит Клеопатру от Италии (ведь с ней он заключил союз). Мчится, как за зайцем или голубкой.
Так мчался Цезарь вслед за чудовищем,
Чтоб цепь накинуть...
Царица — чудовище (fatale monstrum), но неожиданно сравнивается с голубкою и зайцем, убегающими по снежной равнине Гемонии! Август здесь выступает в роли быстроного Ахилла. У Пиндара (Nem 350) Артемида и Афина удивляются, что Ахилл убивает оленей без сетей и собак, побеждая их ногами. Гемонией во время Пиндара называлась Фессалия — родина Ахилла, где он был воспитан Хироном. В поэзии его часто называют haemonius. Самого Августа любили в Риме изображать с чертами Ахилла (знаменитая статуя из Прима Порты). Образ зайца заимствован из 31 эпиграммы эллинистического поэта Каллимаха (3), коршун — из Гомера (мозаичная техника).
И вот царица вытолкнута в ледяную Гемонию, а голубь и заяц, с кем она сравнивается, — символы любви в античной поэзии. Начинают, сначала робко, но уже звучать ноты сочувствия к ‘fatale monstrum’, но она названа не только «роковым чудовищем», но и «объятой яростью», «Опьяненной мереотийским вином» и др. Все это уничижительные прозвища, отголоски публичных поношений. И вдруг «заяц и голубка»? А дальше сочувствие поэта нарастает:
...Но, хоть и женщина,
Меча она не убоялась,
Чуждых краев не искала с флотом,
Нет, умереть желая царицею,
На павший дом взглянула с улыбкою
И злобных змей к груди прижала,
Чтобы всем телом впитать отраву.
Она решилась твердо на смерть идти
Из страха, что царицей развенчанной
Ее позорно для триумфа
Гордого вражья умчит либурна.
То, что она не пыталась бежать из Египта, не соответствует действительности, она хотела через Суэц проникнуть в Красное море, но потом решилась на героическую смерть. С «ясным лицом», без сожаления смотрит она на свой великолепный, покидаемый дворец. Она твердо обдумала свое решение умереть (deliberata), проявив твердость выстоять до конца (ferox).
Насмешки и ругательства внезапно кончаются прославлением. Женщина проявляет героическое мужество — качество, столь ценимое римлянами. Вспомним, что Полибий упрекал государственных деятелей в том, что, зная, как вести себя в момент успеха, они не заботятся о своем поведении в момент катастрофы: «Многие из-за своего благородства и неспособности к таким обстоятельствам, превращали свое поражение в унижение, в то время, как солдаты благородно сражались». «Вот пример Баркида Гасдрубала, который после битвы при Митавре покончил жизнь и раньше не совершал ничего недотойного (Ро1yb. 11, 2, 10). Самоубийство Катона Гораций называет nobile letum (l, 12, 35). Magna mors — «великая смерть» вызывала у римлян восхищение, также как и у греков. Платон был потрясен, когда Сократ взял бокал с ядом «весело» (Phaidon 1779).
Так и Гораций, отметая клевету и злобу, вскрывает человеческое, этическое, философское величие Клеопатры (Fatale monstrum!), пролагая дорогу Шекспиру. Разве не велик в этом Гораций! Надевая маску лояльности (политика, Акций), он скрывает за ней свое глубокое, благородно-человеческое понимание происходящего. А значит, о политических взглядах поэта следует судить осторожно, в соответствии с масштабом его великой личности.
Примечания
1. Schroder R. A. Horaz als politischer Dichter. M., 1935. S. 192: «Это самое прекрасное в мире политическое стихотворение и одновременно классический пример того, с каким искусством на малом пространстве и с каким пластическим богатством он развертывает мировую тему во всех направлениях. Пейзаж и картина нравов, географические учения и политические намеки, нравственные и религиозные истины, биографические и автобиографические анекдоты до уровня сплетни, — все это здесь переплетается, как у него часто бывает, в пределах нескольких строк и придает созданию малого размера особую плотность, глубину и непроницаемость».
2. Материалы об Антонии и Клеопатре взяты из античных источников: Плутарха (Антоний), Диона Кассия, Аппиана и обобщающей все эти факты литературе. Frenzel Е. Stone der Weltliteratur. Aufl. Stuttg., 1963. S. 361 ff.. Stage E. Hist. Zs. 115. 1916. S.
3. Kallim. Epigr. 31. Pfeiffer; Poschl V. Horazische Lyrik. Heid., 1991. S. 88.
4. Poschl V. S. 114; Knoche N. Der romische Ruhmesgedanke // Phil. 89. 1939. S. 115.
На сайте используется греческий шрифт.