epistulae ii ii

Флор, неизменнейший друг Нерона, что доблестью славен.
Если б, желая продать тебе кто-нибудь отрока, родом
Или из Тибура, или из Габий, сказал тебе так бы:
«Видишь, вот этот блестящий красавец, до пят от макушки,
5 Станет и будет твоим за восемь тысяч сестерций;
Он — доморосток, привык услужать по кивку господина.
Греческой грамоты малость впитал и на всякое дело
Годен: что хочешь лепи себе из него, как из глины.
Даже недурно поет: неискусно, но пьющим — приятно.
10 Много посулов ведь веру к купцу подрывают, который
Хвалит товар чересчур, лишь сбыть его с рук замышляя.
Крайности нет у меня — на свои я живу, хоть и беден.
Так ни один торгаш не поступит с тобой, и другому
Дешево так не отдам. Только раз он забыл приказанье
15 И, как бывает, плетей испугавшись, под лестницу скрылся»,
Деньги отдай, коль тебя не смущает рассказ о побеге:
Думаю, плату возьмет, не боясь он, что пеню заплатит, —
Зная порок, покупал ты раба и условья ты слышал.
Что же преследуешь ты продавца неправою тяжбой?
20 Так вот и я пред отъездом твоим говорил, что ленив я,
Что не гожусь для таких я услуг, как писание писем,
Чтобы не строго меня ты бранил, если писем не будет,
Польза какая была в том, коль ты нападаешь на право?
Право стоит за меня! Но сетуешь ты и на то, что
25 Все я, обманщик, тебе не шлю ожидаемых песен.
Как-то Лукуллов солдат сбережения все, что ценою
Многих лишений скопил, потерял до единого асса
Ночью усталый храпя. Тут волком свирепым, озлобясь
Сам на себя, на врага, зубами голодными грозный
30 Он, говорят, гарнизон целый выбил из крепости царской
Полной огромных богатств и весьма укрепленной. Деяньем
Этим прославясь, украшен почетными знаками был он
Кроме того, получил он еще двадцать тысяч сестерций
Вскоре затем, пожелав захватить какую-то крепость,
35 Претор солдата того ж уговаривать стал, обратившись
С речью такой, что могла бы и трусу прибавить отваги:
«Друг мой, иди, куда доблесть зовет, отправляйся в час добрый —
Будет награда тебе великая. Что же стоишь ты?»
Выслушав, тот отвечает хитро, хоть и был неотесан:
40 «Тот, куда хочешь пойдет, говорит, кто кушак потерял свой».
В Риме воспитан я был, и мне довелось научиться,
Сколько наделал вреда ахейцам Ахилл, рассердившись.
Дали развития мне еще больше благие Афины, —
Так что способен я стал отличать от кривого прямое,
45 Истину-правду искать среди рощ Академа-героя.
Но оторвали от мест меня милых годины лихие:
К брани хотя и негодный, гражданской войною и смутой
Был вовлечен я в борьбу непосильную с Августа дланью.
Вскоре от службы военной свободу мне дали Филиппы:
50 Крылья подрезаны, дух приуныл; ни отцовского дома
Нет, ни земли, — вот тогда, побуждаемый бедностью дерзкой,
Начал стихи я писать. Но когда я имею достаток
Полный, какие могли б исцелить меня зелия, если б
Лучшим не счел я дремать, чем стихов продолжать сочиненье?
55 Годы бегут, и у нас одно за другим похищают:
Отняли шутки, румянец, пирушки, любви шаловливость;
Вырвать теперь и стихи уж хотят: так что же мне делать?
Люди одно ведь и то же не все уважают и любят:
Одами тешишься ты, другого же радуют ямбы,
60 Речи Биона иных, с его едкою, черною солью.
Трое гостей у меня все расходятся, вижу, во вкусах,
Разные нёба у них, и разного требует каждый.
Что же мне дать? Что не дать? Просит тот, чего ты не желаешь;
То, что ты ищешь, обоим другим противно и горько.
65 Кроме того, неужели, по-твоему, можно поэмы
В Риме писать среди стольких тревог и таких затруднений?
Тот поручиться зовет, тот выслушать стихотворенье,
Бросив дела все; больной тот лежит на холме Квиринальском
Тот на краю Авентина; — а нужно проведать обоих!
70 Видишь, какие концы? И здоровому впору! «Однако
Улицы чистые там, и нет помех размышленью».
Тут поставщик, горячась, и погонщиков гонит и мулов,
То поднимает, крутясь, тут ворот бревно или камень;
Вьется средь грузных телег похоронное шествие мрачно;
75 Мчится там бешеный пес, там свинья вся в грязи пробегает —
Вот и шагай и слагай про себя сладкозвучные песни.
Любит поэтов весь хор сени рощ, городов избегает;
Вакха любимцы они, и в тени любят сном наслаждаться;
Ты же стремишься, чтоб я среди шума дневного, ночного,
80 Песни слагая, ходил за поэтами узкой тропою.
Я, что избрал себе встарь Афины спокойные, ум свой
Целых семь лет отдавал лишь наукам, состарился, думы
В книги вперив, — я хожу молчаливее статуи часто,
Смех возбуждаю в народе: ужели же здесь средь потоков
85 Дел и невзгод городских для себя я признал бы удобным
Песни в стихах сочинять, согласуя со звуками лиры?
Были в Риме два брата, юрист и ритор, и оба
Только хвалы лишь одни в стихах возносили друг другу,
Первый второму был Гракх, второй был первому Муций;
90 Разве не так же с ума сладкогласные сходят поэты?
Песни слагаю вот я, а он элегии: диво!
То-то творенья всех Муз девяти! Посмотри, полюбуйся,
Как мы спесиво идем, и с каким мы напыщенным видом
Взор устремляем на храм просторный для римских поэтов!
95 Вскоре затем, коль досуг, последи и в сторонке послушай,
С чем мы пришли и за что венок себе каждый сплетает.
Вплоть до вечерних огней, как два гладиатора, бьемся.
Точно ударом платя за удар и врага изнуряя.
Он восклицает, что я — Алкей; ну, что мне ответить?
100 Я отвечаю, что он — Каллимах; а ежели мало,
Станет Мимнермом тотчас, величаясь желанным прозваньем.
Много терплю, чтоб смягчить ревнивое племя поэтов,
Если пишу я стихи и ловлю одобренье народа;
Кончив же труд и опять рассудок себе возвративши,
105 Смело могу я заткнуть для чтецов открытые уши
Смех вызывают всегда стихоплеты плохие, однако
Тешатся сами собой и себя за поэтов считают
Пусть ты молчишь — они все, что напишут, блаженные, хвалят.
Тот, кто желает создать по законам искусства поэму
110 Должен быть честен и строг, как цензор со списками граждан —
Все без различья слова, в коих блеска почти не осталось,
Те, что утратили вес, недостойными признаны чести,
Смело он выгонит вон, хоть уходят они неохотно
И хоть поныне вращаются где-нибудь в капище Весты
115 Те, что скрывались во тьме, он снова откроет народу
Выберет много таких выразительных слов и речений
Коими прежде владели Катоны, Цетеги, а ныне
Плесень уродует их, покрывая забвения прахом;
Новые примет слова, что создал родитель-обычай.
120 Будет он мощен и чист, реке прозрачной подобно,
Сыпать сокровища слов, языком богатить будет Лаций;
Пышные он пообрежет, бугристые здравым уходом
Сделает глаже, а те, что утратили силу, отбросит;
Будет он с виду играть, хоть и мучится так же, как всякий
125 Скачущий, будто Сатир или пляшущий пляску Циклопа,
Я предпочел бы казаться безумным поэтом, негодным,
Лишь бы плохое мое меня тешило, пусть и обманом,
Чем разуметь и ворчать. Таков был один аргивянин:
Все-то казалось ему, что он слушает трагиков дивных, —
130 Сидя в театре пустом, аплодировал он им в восторге;
Прочие жизни дела исполнял он, как прочие люди,
Добрым соседом он был и хозяином гостеприимным,
Ласков с женою; умел снисходительным быть и к рабам он:
В яростный гнев не впадал, коль печать повредят у бутыли;
135 Он и обрыв обходил, и не падал в открытый колодец.
Стал он усильем родных и заботою их поправляться;
Выгнав из желчи болезнь, наконец, чемерицою чистой,
Только пришел лишь в себя: «Не спасли вы меня, а убили,
Други, — сказал он, клянусь! Ибо вы наслажденье исторгли,
140 Отняли силой обман, что приятнейшим был для сознанья.
Нужно мне жизнь подчинить, значит, мудрости; бросить забавы,
Детям на долю отдать подходящие им лишь утехи...
Слов не искать для того, чтоб приладить их к струнам латинским,
Но изучать только строй и гармонию правильной жизни.
145 Вот почему сам себе я твержу, про себя рассуждая:
Если б не мог утолить ты обильною влагою жажду,
Ты обратился б к врачам; а о том, что, чем больше скопил ты
Тем ты и жаждешь сильней, никому не дерзаешь признаться?
Если бы рана твоя от назначенных трав или корня
150 Легче не стала, ведь ты избегал бы лечиться как корнем,
Так и травой, от которых нет пользы, — ты слышал: «Кому лишь
Боги богатство дадут, от уродливой глупости тот уж
Будет свободен». И ты, хоть ума не прибавил нисколько,
Ставши богаче, ужель будешь верить советчикам этим?
155 Если ж богатства могли б тебя сделать разумным, убавить
Алчность и трусость твою, тогда вот было бы стыдно,
Если б жаднее тебя кто-нибудь на земле оказался.
Если же собственность — то, что купил ты по форме, за деньги,
То ведь дает тебе то же (юристов спроси!) потребленье.
160 Поле, что кормит тебя, ведь твое; ибо Орбий-крестьянин,
Нивы свои бороня, чтобы хлеб тебе вскоре доставить,
Чует, что ты господин. Получаешь за деньги ты гроздья,
Яйца, цыплят и хмельного кувшин: и поэтому, значит,
Мало-помалу его покупаешь ты поле, что было
165 Некогда куплено им за триста тысяч и боле.
Все ведь равно: ты давно оплатил, чем живешь, или недавно.
Тот, кто купил себе землю близ Вей иль Ариции, зелень
Ест покупную в обед, сам не зная того; покупными
Греет дровами котел себе он перед ночью холодной;
170 Все же зовет он своим все поле до самого края;
Где на меже разнимает соседей посаженный тополь,
Словно собственным может быть то, что в любое мгновенье
Вследствие просьбы, покупки, насилья иль смерти, хозяев
Может менять и другим права уступать на владенье.
175 Если ж судьбой никому не дано обладанье навеки,
Вслед, как волна за волною, владельцы идут друг за другом, —
Польза какая в амбарах, в земле или в том, что прибавлен
К выгону выгон, когда и большое и малое косит
Орк безразлично; его ведь и золотом ты не умолишь?
180 Мрамор, слоновая кость, серебро и тирренские куклы,
Камни, картины и ткань, пурпурной покрытая краской, —
Этого нет у иных, а иной и иметь не стремится.
Но отчего же один из братьев всем пальмовым рощам
Предпочитает душистый бальзам, забавы и праздность,
185 Брат же другой неустанно, с восхода в трудах до заката,
Землю, заросшую лесом, взрыхляет огнем и железом;
Знает то гений, звезду направляющий нашу с рожденья, —
Бог он природы людской, умирающий одновременно
С каждым из нас; он видом изменчив: то светлый, то мрачный
190 Все, что мне нужно, себе из запаса я малого буду
Брать и совсем не боюсь, что будет думать наследник,
Если не больше найдет, чем думал. При этом, однако,
Знать я желал бы, насколько веселый и скромный от мота
Разнится, или насколько несходен скупой с бережливым.
195 Разница есть ты, как мот, расточаешь свое иль затраты
Сделать не прочь и стяжать без труда еще больше; вернее,
Словно как мальчик во дни Пятидневки Минервы, бывало,
Временем радостным ты, но коротким спешишь насладиться.
Лишь бы была далека от меня неопрятная бедность:
200 В малом ли мчусь корабле иль в большом — я ведь мчусь тот же самый.
Мы не летим с парусами, надутыми ветром попутным,
Все же зато не влачим мы свой век и при ветрах противных.
Силой, талантом, красой, добродетелью, честью, достатком
Мы среди первых последние, первые мы средь последних.
205 Что ж, ты не жаден! — прекрасно. Но разве другие пороки
Вместе уж с этим бежали? В груди твоей больше тщеславья
Нет уж пустого? И нет перед смертию страха, нет злобы?
Сны, наваждения магов, явленья природы, волшебниц,
Призрак ночной, чудеса фессалийцев ты смехом встречаешь?
210 Чтишь ли рождения день благородно? Прощаешь ли другу?
Мягче ль становишься ты и добрей, когда близится старость?
Легче ль тебе, коль одну лишь из многих заноз извлекаешь?
Если ты правильно жить не умеешь, дай место разумным.
Вдоволь уж ты поиграл, и вдоволь поел ты и выпил:
215 Время тебе уходить, чтоб не в меру хмельного, поднявши
На смех, тебя молодежь не травила, ей шалость приличней.

Флор, неизменнейший друг Нерона, что доблестью славен,
Если б, желая продать тебе кто-нибудь отрока, родом
Или из Тибура, или из Габий, сказал тебе так бы:
«Видишь, вот этот блестящий красавец, до пят от макушки,
5 Станет и будет твоим только за́ восемь тысяч сестерций;
Он — доморосток, привык услужать по кивку господина.
Греческой грамоты малость впитал и на всякое дело
Годен: что хочешь лепи себе из него, как из глины.
Даже недурно поет: неискусно, но пьющим — приятно.
10 Много посулов ведь веру к тому подрывают, который
Хвалит товар чересчур, лишь сбыть его с рук замышляя.
Крайности нет у меня — на свои я живу, хоть и беден.
Так ни один продавец не поступит с тобой, и другому
Дешево так не отдам. Только раз он забыл приказанье
15 И, как бывает, плетей испугавшись, под лестницу скрылся».
Деньги отдай, коль побег, что не скрыл он, тебя не смущает.
Думаю, плату возьмет, не боясь он, что пеню заплатит, —
Зная порок, покупал ты раба, условья ты слышал.
Что же преследуешь ты его, тяжбой неправой тревожишь?
20 Также и я ведь сказал пред отъездом твоим, что ленив я,
Чуть не калека, сказал, для таких я услуг, — чтоб не слишком
Строго меня ты бранил, коль в ответ тебе писем не будет.
Польза какая ж была в том, коль ты нападаешь на право?
Право стоит за меня! Даже сетуешь ты и на то, что
25 Песен — обманщик — тебе, ожидаемых долго, не шлю я.
Как-то Лукуллов солдат сбережения все, что путем он
Многих лишений скопил, потерял до единого асса,
Ночью усталый храпя. Тут волком свирепым, озлобясь
Сам на себя, на врага, зубами голодными грозный,
30 Он, говорят, гарнизон целый выбил из крепости царской,
Полной огромных богатств и весьма укрепленной. Деяньем
Этим прославясь, украшен дарами почетными был он;
Кроме того получил он еще двадцать тысяч сестерций.
Вскоре затем, пожелав какую-то крепость разрушить,
35 Претор солдата того ж уговаривать стал, обратившись
С речью такой, что могла бы и трусу прибавить отваги:
«Друг мой, иди, куда доблесть зовет, отправляйся в час добрый —
Так ты заслужишь награду великую. Что же стоишь ты?»
Выслушав, тот отвечает хитро, хоть и был неотесан:
40 «Тот куда хочешь пойдет, — говорит, — кто кушак потерял свой».
В Риме воспитан я был, и мне довелось научиться.
Сколько наделал вреда ахейцам Ахилл, рассердившись.
Дали развития мне еще больше благие Афины, —
Так что способен я стал отличать от кривого прямое,
45 Истину-правду искать среди рощ Академа-героя.
Но оторвали от мест меня милых годины лихие:
К брани хотя и негодный, гражданской войною и смутой
Был вовлечен я в борьбу непосильную с Августа дланью.
Вскоре от службы военной свободу мне дали Филиппы:
50 Крылья подрезаны, дух приуныл; ни отцовского дома
Нет, ни земли — вот тогда, побуждаемый бедностью дерзкой,
Начал стихи я писать. Но когда я имею достаток
Полный, какие могли б исцелить меня зелия, если б
Лучшим не счел я дремать, чем стихов продолжать сочиненье?
55 Годы бегут, и у нас одно за другим похищают:
Отняли шутки, румянец, пирушки, любви шаловливость;
Вырвать теперь и стихи уж хотят: что писать мне велишь ты?
Люди одно ведь и то же не все уважают и любят:
Одами тешишься ты, другого же радуют ямбы,
60 Би́она речи — иных, с его едкою, черною солью.
Трое гостей у меня — все расходятся, вижу, во вкусах,
Разные нёба у них, и разного требует каждый.
Что же мне дать? Что не дать? Просит тот, чего ты не желаешь;
То, что ты ищешь, совсем уж претит и другим ненавистно.
65 Кроме того, неужели ты мнишь, что могу я поэмы
В Риме писать среди стольких тревог и таких затруднений?
Тот поручиться зовет, тот выслушать стихотворенье,
Бросив дела все; больной тот лежит на холме Квиринальском,
Тот на краю Авентина — а нужно проведать обоих!
70 Видишь, какие концы? И здоровому впору! — «Однако
Улицы чистые там, и нет помех размышленью».
Тут поставщик, горячась, мулов и погонщиков гонит;
То поднимает, крутясь, тут ворот бревно или камень;
Бьется средь мощных телег похоронное шествие грустно;
75 Мчится там бешеный пес, там свинья вся в грязи пробегает —
Вот ты иди и слагай про себя сладкозвучные песни.
Любит поэтов весь хор сени рощ, городов избегает;
Вакха любимцы они и в тени любят сном наслаждаться:
Ты же стремишься, чтоб я среди шума дневного, ночного,
80 Песни слагая, ходил за поэтами узкой тропою.
Я, что избрал себе встарь Афины спокойные, ум свой
Целых семь лет отдавал лишь наукам, состарился, думы
В книги вперив, — я хожу молчаливее статуи часто,
Смех возбуждаю в народе: ужели же здесь средь потоков
85 Дел и невзгод городских для себя я признал бы удобным
Песни в стихах сочинять, согласуя со звуками лиры?
В Риме юриста подбил один ритор, чтоб оба повсюду
Только хвалы лишь одни в речах возносили друг другу,
Тот был бы этому Гракх, тому ж был бы Муцием этот.
90 Разве не так же с ума сладкогласные сходят поэты?
Песни слагаю вот я, он — элегии: дива достойны
Наши творенья чеканкой всех Муз девяти. Посмотри же,
Как мы спесиво идем и с каким мы напыщенным видом
Взор устремляем на храм просторный для римских поэтов!
95 Вскоре затем, коль досуг, последи и в сторонке послушай,
Что принесли, почему же венок себе каждый сплетает.
Бьемся в упорном бою, как самниты, до первой лампады;
Точно ударом платя за удар, мы врага изнуряем.
Мненье его — я Алкеем ушел, а мое так — он кем же?
100 Кем, если не Каллимахом? Потребуют большего если,
Станет Мимнермом тотчас, величаясь желанным прозваньем.
Много терплю, чтоб смягчить раздражительных племя поэтов,
Если пишу я стихи и ловлю одобренье народа;
Кончив же труд и опять рассудок себе возвративши,
105 Смело могу я заткнуть для чтецов открытые уши.
Смех вызывают всегда стихоплеты плохие, однако
Тешатся сами собой и себя за поэтов считают;
Пусть ты молчишь — они все, что напишут, блаженные, хвалят.
Тот, кто желает создать по законам искусства поэму,
110 Должен с дощечками взять себе цензора честного мысли.
Все без различья слова, в коих блеска почти не осталось,
Те, что утратили все, недостойными признаны чести,
Смело он выгонит вон, хоть уходят они неохотно.
Пусть хоть поныне они бы вращались в святилище Весты;
115 Те, что во тьме уж давно для народа, он честно откроет;
Выведет снова на свет много образных слов для предметов:
Встарь понимали их часто Катоны, Цетеги, а ныне
Плесень уродует их, покрывая забвения прахом;
Новые примет слова, что создал родитель-обычай.
120 Мощный и чистый, реке прозрачной подобный, он будет
Сыпать сокровища слов, языком богатить будет Лаций;
Пышные слишком обрежет, бугристые здравым уходом
Сделает глаже, а те, что утратили силу, поднимет;
Будет он с виду играть, хоть и мучится так же, как всякий
125 Скачущий, будто Сатир, или пляшущий пляску Циклопа.
Я предпочел бы казаться безумным поэтом, негодным,
Лишь бы плохое мое меня тешило, пусть и обманом,
Чем разуметь и ворчать. Жил в Агросе, не безызвестен,
Некто; казалось ему, что он слушает трагиков дивных:
130 Сидя в театре пустом, аплодировал он им в восторге;
Прочие жизни дела исполнял он все образом должным:
Добрым соседом он был и хозяином гостеприимным,
Ласков с женою; умел снисходительным быть и к рабам он:
В яростный гнев не впадал, коль печать повредят у бутыли;
135 Он и подводной скалы избегал и открытых колодцев.
Стал он усильем родных и заботою их поправляться;
Выгнав из желчи болезнь, наконец, чемерицою чистой,
Только пришел лишь в себя: «Не спасли вы меня, а убили,
Други, — сказал он, — клянусь! Ибо вы наслажденье исторгли,
140 Отняли силой обман, что приятнейшим был для сознанья».
Нужно мне жизнь подчинить, значит, мудрости; бросив забавы,
Юношам все уступив, подходящие им лишь утехи,
Слов не искать для того, чтоб приладить их к струнам латинским,
Но изучать только строй и гармонию правильной жизни.
145 Вот почему сам себе я твержу, про себя рассуждая:
Если б не мог утолить ты обильною влагою жажду,
Ты б обратился к врачам, а о том, что чем больше скопил ты,
Тем ты и жаждешь сильней, никому не дерзаешь признаться?
Если бы рана твоя от назначенных трав или корня
150 Легче не стала, ведь ты избегал бы лечиться как корнем,
Так и травой, от которых нет пользы: ты слышал — «Кому лишь
Боги богатство дадут, от уродливой глупости тот уж
Будет свободен». И ты, хоть ума не прибавил нисколько,
Ставши богаче, ужель будешь верить советчикам тем же?
155 Если ж богатства могли б тебя сделать разумным, убавить
Алчность и трусость твою, ты тогда, без сомненья, краснел бы,
Если б жаднее тебя на земле кто-нибудь оказался.
Если же собственность — то, что на вес покупают, за деньги,
И потребленье дает тебе нечто, коль верить юристам:
160 Поле, что кормит тебя, ведь твое; ибо Орбий-крестьянин,
Нивы свои бороня, чтобы хлеб тебе вскоре доставить,
Чует, что ты господин. Получаешь за деньги ты гроздья,
Яйца, цыплят и хмельного кувшин: и поэтому, значит,
Мало-по-малу его покупаешь ты поле, что было
165 Куплено тысяч за триста сестерций, а то и дороже.
Разница где — ты давно ль оплатил, чем живешь, иль недавно?
Тот, кто купил себе землю близ Вей иль Ариции, зелень
Ест покупную в обед, хотя судит не так; покупными
Греет дровами котел себе он перед ночью холодной;
170 Все же своим он зовет, вплоть до мест, где посаженный тополь
Верной границей от ссор отклоняет соседей; как будто
Собственным может быть то, что в мгновенье бегущего часа,
Вследствие просьбы, покупки, насилья, иль смерти, — хозяев
Может менять и другим права уступать на владенье.
175 Если ж судьбой никому не дано обладанье навеки,
Вслед, как волна за волною, владельцы идут друг за другом, —
Польза какая в амбарах, в земле, иль прибавить к калабрским
Выгон луканский, когда и большое и малое косит
Орк безразлично: его ведь и золотом ты не умолишь?
180 Мрамор, слоновая кость, серебро и тирренские куклы,
Камни, картины и ткань, пурпурной покрытая краской —
Этого нет у иных, а иной и иметь не стремится.
Но отчего же один из братьев всем пальмовым рощам
Ирода предпочитает духи, забавы и праздность,
185 Брат же другой неустанно, с восхода в трудах до заката,
Землю, заросшую лесом, взрыхляет огнем и железом;
Знает то гений, звезду направляющий нашу с рожденья, —
Бог он природы людской, умирающий одновременно
С каждым из нас; он видом изменчив: то светлый, то мрачный.
190 Все, что мне нужно, себе из запаса я малого буду
Брать, и совсем не боюсь, что будет думать наследник,
Если не больше найдет, чем думал. При этом, однако,
Знать я желал бы, насколько веселый и скромный от мота
Разнится, или насколько несходен скупой с бережливым.
195 Разница есть — ты, как мот, расточаешь свое иль затраты
Сделать не прочь и стяжать без труда еще больше; вернее,
Словно как мальчик во дни Пятидневки Минервы, бывало,
Временем радостным ты, но коротким, спешишь насладиться.
Лишь бы была далека от меня неопрятная бедность:
200 В малом ли мчусь корабле иль в большом — я ведь мчусь тот же самый.
Мы не летим с парусами, надутыми ветром попутным,
Все же зато не влачим мы свой век и при ветрах противных.
Силой, талантом, красой, добродетелью, честью, достатком
Мы среди первых последние, первые мы средь последних.
205 Ты, мол, не жаден — прекрасно. А что? Остальные пороки
Вместе уж с этим бежали? В груди твоей больше тщеславья
Нет уж пустого? И нет перед смертию страха, нет злобы?
Сны, наваждения магов, явленья природы, волшебниц,
Призрак ночной, чудеса фессалийцев ты смехом встречаешь?
210 Чтишь ли рождения день благородно? Прощаешь ли другу?
Мягче ль становишься ты и добрей, когда близится старость?
Легче ль тебе, коль одну лишь из многих заноз извлекаешь?
Если ты правильно жить не умеешь, дай место разумным.
Вдоволь уж ты поиграл и вдоволь поел ты и выпил:
215 Время тебе уходить, чтоб не в меру хмельного, поднявши
На смех, тебя молодежь не травила — ей шалость приличней.

Вот тут и вздумай сложить втихомолку певучие строки!
Хором хвалят поэты леса́, города́ ненавидят.

<...> Будто б то было
Собственно чье, что в кратчайше мнговение ока
Просьбой, или Ценой, иль Силой, иль жребием Смерти
Переменяет Господь себе; и приходит к иному;
5 Так что всегдашня владения нет, и каждый наследник
Следует за другим, как течет вода за водою.

Флор, испытанный друг дорогого героя Нерона,
Если бы кто тебе продавая раба, что родился
В Габии или Тибуре, стал говорить: «Видишь этот
Чист и красив с головы и до самых пят безупречно,
5 Твой он, и будет твоим за восемь тысяч сестерций;
С детства слуга, он привык мановенья ловить господина,
Смыслит по-гречески он, на всякое дело способен,
Ты из него как из глины влажной лепи, что угодно.
Хоть не учась он поет, но пьющему слушать приятно.
10 Много сулящий доверью вредит, когда через меру
Кто-либо хвалит товар, который спихнуть он желает.
Я ничем не стеснен, не богат, но при собственных деньгах.
Ни один так тебе торгаш не у служить; другому
Так я не стану служить. Однажды лишь опоздал он
15 И, как бывает, под лестницу скрылся, кнута испугавшись».
Деньги отдашь, коль тебя помянутый побег не смущает;
Тот, полагаю, уплату возьмет, не страшась наказанья.
Ты покупал негодяя, заведомо слыша условья;
Что ж преследуешь ты торгаша незаслуженным иском?
20 Я при отъезде твоем говорил тебе, что я ленивец,
Я говорил, что к подобным услугам я словно безрукий,
Чтоб не бранил ты меня, коль писем в ответ не получишь.
Что же мне пользы, когда за меня стоящего права
Не признаешь ты теперь? И кроме того ты в обиде,
25 Что ожидаемых я не шлю тебе песен — обманщик.
У солдата Лукуллова, что в походах с усильем
Он собрал, в ночи, когда храпел он усталый,
Все до асса украли; тут ярым став волком, озлившись
На себя и врага, и злой на голодные зубы,
30 Выгнал он царскую стражу из крепости, как говорили
Укрепленной донельзя и всяким запасом набитой.
Славный подвигом этим, стяжал он знаки отличья;
Кроме того получил и двадцать тысяч сестерций.
Вскоре затем не знаю в какую крепость ворваться
35 Претор замысля, увещевать стал того же солдата
Речью, способной придать отваги трусливому даже:
«Мчись, молодец, куда доблесть зовет, мчись смелой стопою,
Чудный приметь награды заслуга твоя. Что же стал ты?
Тот однако хитер, хотя и мужик, тут воскликнул:
40 Тот пойдет, пойдет куда шлешь, кто утратил свой через».
В Риме воспитанному мне довелось научиться,
Сколько Грекам вреда наделал гнев Ахиллеса,
Добрые после Афин, расширив знанье, охоту
Возбудили во мне познавать, что прямо, что криво,
45 И об истине спрашивать в Академической роще.
Но невзгоды меня унесли с отрадного места
И гражданским волненьем я, мирный, был ввергнут в доспехи,
Хоть не стерпеть им было Цезаря Августа длани.
Как увольнение мне от службы дали Филиппы,
50 И с обсеченными крыльями я лишился отцовских
Ларов с землею, меня принудила дерзкая бедность
К стихотворству. Но раз, что я тем владею, что нужно,
То какая ж цикута меня очистить могла бы,
Если б не счел я за лучшее спать, чем стихи-то кропать мне?
55 Все понемногу нас обирают бегущие годы;
Отняли смех и любовь у меня, пиры и забавы;
Вот и вырвать поэмы хотят; что делать прикажешь?
Впрочем не все увлекаются тем же и любят все тоже:
Песня приятна тебе, тот в ямбах находит отраду,
60 Этот в Бионских речах, приправленных черною солью
Вот три гостя, мне кажется, между собой несогласны,
Всяк на особенный вкус вполне различного хочет;
Что же мне дать, что не дать? Ты не хочешь того, что он просить;
То, чего просишь ты, очевидно темь двум ненавистно.
65 Кроме всего, неужель ты думаешь, что я способен
В Риме поэмы писать средь таких забот и препятствий.
Тот поручиться зовет, тот слушать стихи, отлагая
Все иные дела; тот слег на холме Квиринальском,
Этот в конце Авентина, а мне побывать у обоих;
70 Расстоянье, как видишь, вполне человечное. Впрочем
Улицы чисты так, что ничто не мешает раздумью.
Вот подрядчик спешит с носильщиками и мулами,
Тут огромной машиной брус волокут или камень;
Меж здоровенных возов похоронное шествие жмется,
75 Бешеный пес тут бежит, там мчится свинья, вся в навозе:
Вот ты иди и стихи про себя слагай сладкозвучно.
Весь сочинителей хор любит рощи, бежит из столицы,
Истый от Вакха клиент, любителя сна и прохлады.
И ты хочешь, чтоб я, где шум и денно и нощно,
80 Пел и не отставал на узкой тропинке поэтов?
Ум, который для жительства тихие выбрал Афины
И, посвятив наукам семь лет, поседел от занятий
И от книг, молчаливее статуи ходит и часто
Смех возбуждает в народе; а здесь я ужели б решился
85 Средь волненья всеобщего и средь бури столичной
Речи слагать и их сочетать со звуками лиры?
В Риме был у ритора брат правовед и в речах их
Каждый слышал из них одни похвалы от другого,
Словно тот этому Гракх, а этот тому как бы Муций.
90 Разве не то же безумство томит речистых поэтов?
Песни я сочиняю, а он элегии. — Дивны
Эти творенья всех муз девяти! Посмотри-ка во первых
С гордостью-то какой, с каким напряженьем обводим
Мы глазами пространное зданье для Римских поэтов;
95 А затем, коль есть время тебе, подойди и послушай,
С чем пришли и за что себе оба венцы coплетают.
Мы получаем удары и тем же врагу отвечаем,
Бьемся упорно подобно Самнитам до факелов первых.
Я ухожу по его приговору Алкеем. А он чем
100 По моему? Каллимахом конечно? А если захочет
Большего, станет Мимнермом, растя вожделенным прозваньем.
Что б ублажить раздражительный сонм поэтов, терплю я
Много, когда пишу и ловлю благосклонность народа;
Но окончив занятья и снова взявшись за разум,
105 Смело могу я заткнуть для чтецов открытые уши.
Над плохим стихоплетом смеются, но сами-то рады
Стихотворцы, дивятся себе, и если молчишь ты,
Сами станут хвалить все, что написали — счастливцы.
Кто желает создать вполне безупречную песню,
110 Тот с доской восприять дух цензора честного должен;
Пусть он дерзает слова, в которых нет благородства,
Нет достаточно весу и чести они недостойны,
Выкинуть вон, хотя уходят они неохотно
И пока пребывают еще в святилище Весты;
115 Пусть добросовестно он давно забытое миром
Снова на свет извлечет предмета достойное слово
То, что помнили встарь Катоны или Цетеги,
Ныне же гнусною пылью покрыто и прахом забвенья;
Пусть он новое примет, которое создал обычай.
120 Пусть он мощно и ясно течет прозрачным потоком,
Льет дары в Лациум и богатою речью счастливит.
Пусть он, что разрослось, обрежет, что слишком грубо —
Сгладит уходом, в чем нет достоинства — выбросит вовсе.
Пусть на вид он играет, хоть мучится также, как всякий,
125 Кто то Сатира танцует, то мужичину Циклопа.
Я предпочел бы прослыть писателем слабым, безумным,
Если приятно мое плохое и сам я в обмане,
Чем разуметь и ворчать. Почтенного рода в Аргосе
Некто себя уверял, что слышит он дивных трагедов;
130 Им, в театре пустом восседая, рукоплескал он.
Все остальные призвания жизни сносил он как должно,
Был он хороший сосед, любезный хозяин, с супругой
Ласков, к слугам снисходительный, мог он сдерживать ярость,
Ежели находил поврежденной печать на бутылке.
135 Мог избежать он скалы и открытого также колодца.
Он-то, когда, заботой родных с трудом исцеленный,
Всю болезнь и желчь изгнал чемеркою чистой
И пришел в себя: «Клянусь вам, друзья!» он воскликнул,
«Вы убили меня, не спасли, лишив наслажденья,
140 Силой отняв у души такой обман мне приятный».
Явно пора мне взяться за ум и шутки покинуть,
Мальчикам предоставя игру, что к летам их подходит
И не подлаживать слов под звуки лиры Латинской,
А изучать действительной жизни лады и размеры.
145 Часто поэтому я говорю и в душе повторяю:
Если бы жажду не мог ты унять изобилием влаги,
Ты б совещался с врачом; а что чем больше скопляешь,
Тем ты более алчешь, ужель никому не откроешь?
Если рана твоя от указанных трав или корня
150 Не становится лучше, ты бросишь лечиться травою
Бесполезной иль корнем. Ты слыхивал: тот, кому боги
Дали богатство, тем самым избавлен уже от превратной
Глупости; что же, когда ты ничуть не умней, как богаче
Стал, тем не менее ты твердящим подобное веришь?
155 И когда бы могло богатство соделать разумным,
Менее алчным и робким тебя, ты понятно краснел бы,
Зная, что есть на земле скуднее тебя хоть единый.
Ежели собственность то, что на вес покупают и деньги,
То, если верить законникам, пользованье усвояет;
160 Поле, которым ты сыт, твое и староста Орбья,
Как боронит он посев, тебе готовящий зерна,
Чует, что ты господин. Дашь деньги, получишь ты грозды,
Яйца, кур и кадку вина и этаким родом
Ты покупаешь по малости поле, что может за триста
165 Тысяч сестерций и даже дороже куплено было.
Что за дело, живешь ты купленным вновь, иль когда-то?
Покупщик Арицинского или Вейского поля
Купленным овощем сыт, хотя не так он считает:
В холод вечерний дровами он греет котел покупными;
170 Все же своим называет до места, где саженый тополь
Верной границей хранит от ссор соседских; как будто
Может быть собственным то, что в миг летучего часа;
То передачей, то куплей, то силой то властною смертью
Переменяет господ, поступая в чужое владенье.
175 Если же никому не дано владеть бесконечно, —
И господин господину во след, как волна за волною,
То к чему и поля и житницы? Или к Калабрским
Пастбищам приобщать Луканские, коли великих
Косит и малых Орк, неподкупный казной золотою?
180 Мрамор, слоновая кость, Тирренские куклы, картины,
Камни и серебро и пурпур Гетульский на платья —
У иного их нет, а иной их иметь не желает.
Почему один брат предпочел бы игры и шутки,
Да умащенья богатым пальмовым Ирода рощам,
185 А другой и богатый в тревоге с утра и до ночи
И огнем и железом кустарник в пашню обращает,
Знает Гений, наш спутник, родимой звезды укротитель,
Бог природы людской, умирающий с личностью каждой,
Той, для которой живет, переменчивый, светлый и мрачный.
190 Пользуюсь я и беру, сколько мне потребно, из малой
Кучки и не боюсь, как будет судить мой наследник,
Что нашел не больше оставленного; но желаю
Знать между тем, насколько простой и веселый отличен
От расточителя, чем воздержный скупому не пара.
195 Разница, если свое ты как мот бросаешь иль если
Ты от расхода не прочь, но не мучим страстью наживы,
А скорее, как мальчик, когда наступят квинкварты,
Ищешь быстрого ты наслажденья в короткое время.
Лишь бы грязная бедность ко мне не вошла, а плыву ли
200 На большом корабле иль на малом, плыву я все тот же.
Хоть не летим мы на всех парусах при ветре, попутном,
Все-таки мы не влачим свой век при ветре противном;
Силой, умом, красотой, добродетелью, местом, богатством
Мы из первых последние, первые мы из последних.
205 Ты не алчен? Ступай; исчезли ль с этим пороком
Все остальные? Скажи; и нет ли пустого тщеславья
В сердце твоем? В нем нет ли страха смерти и гнева?
И смешны ль тебе сны, и чудеса, маги и ведьмы,
И ночные лемуры, и Фессалийские чуда?
210 Чтишь ли день ты рожденья? Друзьям прощать ли умеешь?
С приближением старости стал ли добрей ты и мягче?
Легче ль тебе, что одну занозу ты вынул из многих?
Если ты жить не умеешь умно, уступи ты умелым.
Ты довольно играл, поел ты вдоволь и выпил:
215 Время тебе уходить, чтобы выпившего через меру
Юность, ей шалость к лицу, не стала толкать насмехаясь.