КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК • ПЕРЕВОДЫ И МАТЕРИАЛЫ
CARM. ICARM. IICARM. IIICARM. IVCARM. SAEC.EP.SERM. ISERM. IIEPIST. IEPIST. IIA. P.

ars poetica i


текст • переводы • commentariivarialectioprosodia

Артюшков А. В. Гаспаров М. Л. Дмитриев М. А. Зеров М. К. Мерзляков А. Ф. Николаев А. Позднев Н. Н. Поповский Н. Н. Тредиаковский В. К. Фет А. А. Хвостов Д. И.

[1/14Артюшков А. В.


Если б художнику вдруг к голове человека приставить
Вздумалось шею коня, разукрасивши в пестрые перья,
Члены отвсюду собрав, чтоб уродливо черною рыбой
Кончилась женщина, сверху прекрасная, и довелось бы
5 Видеть вам это, друзья, вы могли б удержаться от смеха?
Верьте, Писоны, с такою картиной сходна будет книга,
Где, словно сны у больного, измышлены будут пустые
Призраки, где головы, как и ног, лишен будет образ единый,
Цельный. Но скажут, пожалуй: «Художникам, как и поэтам,
10 Право дерзанья на все одинаково всем представлялось».
Знаем и милость мы эту даем и просим взаимно,
Только не с тем, чтоб сливать свирепое с кротким, не с тем, чтоб
Змеи и птицы в любви сочетались, ягнята и тигры.
К важному и обещавшему много началу, бывает,
15 Часто один за другим лоскут пришивают пурпурный,
Издали видный: алтарь рисуют и рощу Дианы
Иль по роскошным полям воды бегущей извивы,
Реку ли Рейн или радуги арку: но вовсе не к месту
Это сейчас. Может быть, кипарис рисовать ты умеешь?
20 Но для чего он, когда ты рисуешь за плату крушенье
И безнадежных пловцов? Начинаешь лепить ты амфору,
Вот уж бежит колесо: почему ж получается кружка?
Словом, что б ты ни начал, пусть будет едино и просто.
Дети Писоны, почтенный отец! Большинство нас, поэтов,
25 Видимость с верных путей сбивает. Стараюсь быть кратким 
Делаюсь темным; гоняясь за мягкостью речи, иные
Силу теряют и страсть, за величием  станут надуты;
Кто слишком робок, внизу пресмыкается, бури боится;
Кто расцветить чудесами все тот же образ желает,
30 Пишет дельфина в лесу, в морском волнении вепря.
Страх пред ошибкой в порок нас влечет, если мало искусства.
Мастер один возле школы Эмилия может из меди
Сделать и ногти, и мягкие волосы он изваяет.
Жалкий в итоге творец! Ни за что он создать не сумеет
35 Целого. В деле искусства ему уподобиться, право,
Я бы настолько ж хотел, как при черных глазах и прекрасных
Черных кудрях получить безобразный нос от природы.
Всякий писатель бери предмет соответственно силам,
Взвешивай долго потом, что могут, чего не возьмутся
40 Выдержать плечи. Кому посилен избранный образ,
Легкость в речах не оставит того, ни ясный порядок.
Сила ж порядка, его красота (или я ошибаюсь?)
В том, чтобы сразу сказать, что сразу сказать надлежало.
Далее, в меру слова создавая и с толком, прекрасно
45 Скажешь ты, если искусная связь известное слово
Сделает новым. Нужда ль придет в выражениях новых,
Чтоб обозначить дотоль неизвестные вещи, так можно
Новое слово создать, неизвестное древним Цетегам,
Лишь бы свободе такой примененье огромное дал ты.
50 Новые эти слова будут приняты, если источник
Греческий их с небольшим измененьем. Неужто дозволит
Плавту с Цецилием римлянин то, чего лишены им
Варий, Вергилий? И мне почему мешать, если в силах
Кое-что дать я, меж тем как Энния речь и Катона
55 Обогатила отцовский язык, имена для предметов
Новые дав? Допускалось всегда, допускаться и будет
Слово ввести, современной его отметив печатью.
Словно из году в год меняют леса свои листья,
Прежние падают,  слов поколенье так старое гибнет,
60 Новорожденные ж юною силой цветут, укрепляясь.
Смерти подвластны и мы и все наше. <...>
70 Много погибших имен возродится, и много погибнет
Тех, что в почете сейчас, если так пожелает обычай:
Он и верховный судья, и закон, и норма для речи. <...>
65 86 Если описанный ритм соблюдать соответственно стилю
Я не могу, не учен, почему же мне зваться поэтом?
Ложный ли стыд побуждает меня не учиться, не зная?
Взять из трагедии стих не подходит к сюжетам комедий;
Вовсе претит, вместе с тем, разговорным, почти подходящим
70 К стилю комедий стихом описывать ужин Тиеста:
Каждый предмет пусть займет для него подходящее место.
Впрочем, иной раз и свой поднимает комедия голос:
В гневе и с пеной у рта Хремет произносит укоры;
Также и трагик скорбит иногда прозаической речью.
75 Так вот Телеф и Пелей, бедняки изгнанники оба,
Высокопарную речь отвергают, надутое слово,
Если желают они сердце зрителя жалобой тронуть.
Мало прекрасными быть поэтам: пусть трогают душу
И за собою, куда им угодно, читателя тянут:
80 Ибо на смех и на плач отвечают и смехом и плачем
Лица людей. Если слез моих хочешь, ты должен сначала
Плакать и сам, лишь тогда, о Телеф и Пелей, злополучьем
Тронусь твоим. Если данную роль неудачно исполнишь,
Или засну, или стану смеяться. Печальному виду
85 Грустные речи идут, а гневному  грозные речи;
Резвому шутка к лицу, а серьезному свойственна важность.
Дух наш природа сперва ко всем обстоятельствам жизни
Приспособляет: то радует нас, то доводит до гнева,
Или к земле принижает тяжелой печалью и мучит;
90 После ж движенья души выражает при помощи речи.
Если слова не сойдутся с судьбой говорящего, смехом
Римская публика, всадники, плебс ответят на это.
Разница будет сильна: божество говорит ли, герой ли,
Старец преклонный ли, юноша ль пылкий еще и цветущий,
95 Властной матроны ли речь, иль кормилицы ревностной слово,
Странника речь ли, купца, иль владельца цветущего поля.
Колх, ассириец ли, Фив уроженец или Аргоса.
Следуй преданию или сложи себе подходящий
Вымысел. Трагик! Ахилла ли славного вывести хочешь 
100 Гневен и бодр, неустанен, к мольбам неподатлив, свои пусть
Знает законы, всего пусть оружием он достигает.
Дикой, упрямой Медею представь, Иксиона коварным,
Ио блуждающей, жалкою  Ино, печальным  Ореста. <...>
128 Трудно об общем сказать по-своему; лучше, пожалуй,
105 Ты Илиаду разбить на акты сумеешь, чем первым
Выразить сможешь предмет незнакомый, не тронутый словом.
Общий же станет предмет твоим достоянием полным,
Если не будешь в кругу вращаться избитом и плоском,
Если не будешь идти переводчиком верным другого,
110 Слово за словом, в тупик попадая, откуда обратно
Выбраться стыд не позволит тебе и закон сочиненья. <...>
154 Если желаешь, чтоб зритель сидел до закрытия сцены,
Вплоть до того, пока корифей «Ну, хлопайте!» скажет,
Каждого возраста ты характер обязан отметить,
115 Должное дабы отдать текучей с годами природе.
Мальчик, умея слова говорить и твердой ногою
На землю ставши, со сверстником рад предаваться забавам;
Он и вспылить и утихнуть готов, ежечасно меняясь.
Юноша без бороды, наконец, расставшийся с дядькой,
120 Рад лошадям и собакам, и солнцу, и зелени Поля,
Мягок, как воск, к пороку, неподатлив к добрым советам,
Поздно он пользу предвидит свою, расточителен в средствах,
Страстен, возвышен, но быстро покинуть готов что полюбит.
Переменивши стремленья свои, дух и возраст мужчины
125 Ищет богатства, друзей, почету служит, боится
Сделать ошибочно то, что скоро менять не пришлось бы.
Много невзгод старика окружает: богатства ли ищет
Он, злополучный, найдя, его опасается тратить;
Робко и холодно он управляет всеми делами,
130 Вял, копотун, хочет жить с оглядкой на то, что наступит;
Нравом тяжел и к нытью наклонен, прошедшее хвалит
Юности время своей, молодежь порицает и судит.
Многие блага с собой на подъеме годы приносят,
Много на спаде у нас отнимают: так чтоб молодому
135 Старческой роли не дать, а мальчику роли мужчины,
Будем всегда соблюдать мы каждого возраста свойства. <...>
214 Фавны, лесные жильцы, я так думаю, пусть берегутся,
Словно питомцы дорог и к базару рожденные близко,
То, походя на юнцов, в слишком нежных стихах изъясняться,
140 То разражаться вовсю непристойной и грязною бранью.
Всадников это, знатных людей, богачей оскорбляет;
Что одобряет вполне потребитель гороха, орехов,
Не принимают спокойно они и венком не венчают. <...>
268 Творенья греков
145 Днем почаще вращайте в руках, вращайте и ночью.
Прадеды ваши хвалили, однако, стихи и остроты
Плавта, дивясь и тому и другому с излишним терпеньем, 
Глупостью проще, пожалуй, сказать, если только мы с вами
Грубые шутки умеем вполне отличить от изящных,
150 Правильный звук уловить способны и счетом и слухом. <...>
295 Так как талант выше жалких искусств Демокритом поставлен,
И с Геликона здоровых умом исключил он поэтов, 
Многие перестают остригать себе ногти, не бреют
Бороду, бань избегают, ища потаенных местечек;
155 Ибо достигнут они и цены и званья поэта,
Не предавая своей головы, даже в трех Антикирах
Неизлечимой, Лицину цирюльнику. О, я безумец!
Желчь изливаю, когда наступает весеннее время!
Лучших стихов не сложил бы другой: не в этом, однако,
160 Ценность. Я камнем точильным являюсь, который железо
Делает острым, но сам рассечь его неспособен.
Сам не творя, научу и призванью и долгу поэта:
Где содержание взять, что творца создает, что подходит
Нам, а что нет, куда ум, куда ведет заблужденье.
165 В здравом смысле исток работы творческой, верной:
Это тебе уяснят сократики в их сочиненьях.
Если известен предмет, то слова не замедлят явиться.
Кто изучил, чем друзьям он своим, чем отчизне обязан,
Как нам родителя надо любить, как брата и гостя,
170 В чем сенатора долг и судьи, в чем вождя назначенье,
Ежели он на войну отправляется,  тот непременно
Личности каждой умеет воздать что ей подобает.
Я бы ученым творцам посоветовал в жизни и нравах
Высший понять образец и его оживлять в описаниях.
175 Мыслями если богата и правильно нравы рисует
Пьеса, хотя б красоты в ней не было, силы, искусства,
Часто сильней увлекает народ и нравится больше
Бессодержательных строк, пустяков певучих и звучных.
Грекам врожденный талант округленной речи дарован
180 Музою,  грекам, к одной лишь славе стремившимся жадно.
Римские мальчики с помощью длинных расчетов умеют
Асс на сотню частей разделить. «Скажи, сын Альбина,
Если отнять из пяти двенадцатых унцию, сколько
Будет в остатке? А ну, говори».  «Треть асса».  «Прекрасно,
185 Свой сохранишь капитал. А прибавь  что тогда?»  «Половина».
Ржавчиной раз уж такой и мукой о деньгах проникнут
Дух, как надеяться нам на созданье творений, достойных
Масла кедрового и сохраненья в ларце кипарисном?
Пользу хотят приносить или радовать сердце поэты,
190 Или приятное вместе с полезным указывать жизни.
Если ты учишь чему, будь краток, чтоб слушатель быстро
Слово твое понимал и его бы удерживал крепко.
Лишнее все из души переполненной сразу уходит.
Вымысел, чтобы людей забавлять, пусть походит на правду.
195 Сказка к себе пусть не требует веры во всем; из желудка
Ламии не извлекай живым ребенка: он пожран.
Строгие старцы хулят творения, чуждые пользы;
Тот совершенства достиг, кто с пользой сливает приятность,
Кто, услаждая читателя, тут же его наставляет;
200 Книга такая доход приносит Сосиям, море
Переезжает, дает поэту известность надолго. <...>
366 Старший из юношей! Голос отца хоть тебе указует
Правильный путь и разумен ты сам, все же твердо запомни
Слово мое: в известных делах середина терпима
205 И допустима вполне. Правовед, выступающий в тяжбах,
Если в своем красноречии он не сравнится с Мессалой,
Если и в знаниях он уступает Касцеллию Авлу, 
Все-таки он в цене. А посредственным быть для поэта
Не допускают ни люди, ни боги, ни книжные лавки.
210 Как за прекрасным столом противны нескладные звуки
Музыки, горькое масло и мак вместе с медом сардинским
(Было бы можно вполне и без них обойтись за обедом),
Так и поэзия (дух чаровать ведь она создается),
Чуть лишь сойдет с высоты, упадет до самого низа.
215 Кто не умеет играть, не идет на Марсово поле;
Он, не учась, ни лапты, ни мяча, ни диска не тронет,
Чтобы густая толпа поделом смеяться не стала,
А неумелый стихи сочиняет! Чего опасаться?
Он родовит и свободен, к тому ж обладает для ценза
220 Всадника суммой довольной и чист от всяких упреков.
Ты ничего не создашь и не скажешь без воли Минервы;
Вкус и рассудок твои таковы; если все же напишешь
Что-либо, пусть тебя, как судья, послушает Меций,
Также отец, да и мы, да спрячь лет на девять после
225 Эти листочки свои: что не издано, править ты сможешь,
Если же выпустишь слово, назад его не воротишь. <...>
408 Цепная вещь природой дается ли или искусством 
Ставят вопрос. Ни в искусстве без щедрого дара не вижу
Пользы, ни в грубом таланте. Взаимной поддержки друг другу
230 Требуют оба они и тогда уже действуют дружно.
Тот, кто стремится бегом достигнуть меты желанной,
Многое в детстве стерпел и свершил: и потел он, и зябнул,
Страсти, вина избегал; поющий пифийский песни
Флейтщик учился сперва и боялся наставника сильно.
235 И не довольно сказать: «Я творю чудесные вещи!
Пусть остальных чесотка возьмет, отставать мне постыдно».
Стыдно сознаться в незнанье того, чему не учился!
Словно глашатай толпу покупать приглашает товары,
Так привлекает льстецов на наживу поэт, если только
240 Много земли у него, много денег дано под проценты.
Если, действительно, он в состоянье обед дать роскошный,
За бедняка поручиться и вырвать в тяжелую тяжбу
Впутанного,  удивляюсь, если он, счастливец, сумеет
Разницу определить между ложным и истинным другом.
245 Ты  одарил ли кого чем-нибудь, одарить ли желаешь 
Слушать стихи не зови его к себе, пока полон
Радости он! Закричит: «Превосходно! Прекрасно! Отлично!»
И побледнеет притом, из дружеских глаз и слезинку
Сронит, подскочит как раз, ударит о землю ногою.
250 Плакальщик так нанятой кричит и действует больше
На погребенье, чем тот, кто скорбит от души; точно так же
Больше ценителя с виду бывает тронут насмешник.
Так, говорят, богачи за бокалом бокал заставляют
Пить, истязуя вином, кого испытать им угодно,
255 Стоит ли дружбы их он. Если ты стихи сочиняешь,
Пусть не обманет тебя восхищенье под лисьею шкурой.
Если б Квинтилию, что читал ты, «Исправь,  говорил он, 
То-то и то». Ты в ответ, что лучше не можешь, что тщетно
Дважды и трижды пытался. «Тогда зачеркни,  говорил он, 
260 Плохо стихи удались, под молот их надобно снова».
Если ж отстаивать, не исправлять предпочтешь ты ошибку,
То он ни слова на то,  по-пустому старанья не тратил,
Дабы один ты собой, достояньем своим восторгался.
Верный и сведущий друг пожурит стих вялый и слабый,
265 Жесткий осудит, стихи неискусные четкой чертою,
Трость повернув, обведет, пустозвонные все украшенья
Выбросит, ясность придать заставит неясному месту,
Вскрывши двусмысленность, он отметит ее к исправленью.
Он  Аристарх; он не скажет: «зачем из пустого обижу
270 Друга?» К серьезной беде пустяки эти после приводят:
Публикой будет уже он дурно встречен, осмеян.
Словно больного чесоткою злой, или «царской болезнью»,
Или безумием и лунатизмом от гнева Дианы,
Все избегают, боясь сумасшедшего тронуть поэта,
275 Те, кто с умом; лишь глупые дразнят мальчишки вдогонку. <...>

Дератани Н. Ф. и др., «Хрестоматия по античной литературе», М., 1949, т. 2, с. 309316. Фрагментарно; ст. 143, 4663, 7072, 86124, 128135, 154178, 244250, 268274, 295345, 366390, 408456.

Послание обращено к аристократам Писонам, из которых один был начинающим драматургом. В этом послании Гораций дает главным образом поэтику драмы. Название «Об искусстве поэзии» («Dе arte poetica») было дано этому посланию ритором I в. н.э. Квинтилианом, который в качестве примера порочной композиции ссылается на фантастическую картину, изображенную в самом начале послания Горация («Образование оратора», VIII, 3, 60). В отличие от «Поэтики» Аристотеля, поэтика Горация нормативна. Подводя итог длительному и многообразному процессу литературного развития, Гораций желает дать твердые законы поэзии, достойные, по его мнению, эпохи цезаризма.

143. Композиция литературного произведения

4497. Словесное выражение.

98150. Характеры.

151237. Образ истинного поэта.

238275. Поэт и критика.


Ст. 9. Цельный. Гораций имеет в виду стихотворцев своего времени, которые не заботились о стройной композиции произведения.

Ст. 10. Всем представлялось. Воображаемое возражение этих стихотворцев, которое дальше опровергает Гораций; такое построение «диатрибы», неразвитого философского диалога, применяет Гораций и в «Сатирах».

Ст. 22. Колесо. Колесо горшечника.

Ст. 23. Едино и просто. Единство, цельность, гармоничность и, далее, соразмерность  основы античной эстетики, выработанные в греческом искусстве V в. до н.э.

Ст. 32. Школы Эмилия. Находившаяся вблизи от цирка гладиаторская школа Луция Эмилия Лепида, около которой были мастерские литейщиков.

Ст. 48. Цетегам. Марк Корнелий Цетег  консул 204 г. до н.э.; здесь в общем смысле  древние римляне.

Ст. 49. Примененье огромное дал ты. Гораций полемизирует с поэтами-архаистами, которые считали возможным подражать в языке лишь старинным римским поэтам.

Ст. 52. Цецилием. Римский драматург-комедиограф, младший современник Плавта.

Ст. 53. Варий. Римский поэт-драматург, современник Горация.

Ст. 54. Катона. Катон Старший  оратор и писатель III-II в. до н.э.

Ст. 70. Ужин Тиеста. Частый мифический сюжет античной трагедии: Атрей угостил своего брата Тиеста мясом его собственных детей.

Ст. 73. Хремет произносит укоры. Имеется в виду персонаж комедии Теренция «Сам себе мстящий» (акт VI, сцена 4-я).

Ст. 75. Телеф и Пелей. Вызывавшие жалость трагические герои; их образы дал в своих драмах Еврипид.

Ст. 82. Плакать и сам. И Аристотель в «Поэтике» (XVII) говорит: «Убеждают больше всего те поэты, которые сами переживают чувства того же характера; волнует тот, кто волнуется сам, вызывает гнев тот, кто гневается сам».

Ст. 97. Колх. Житель Колхиды.

Ст. 102. Иксиона. Иксион  царь мифических лапифов, коварно убивший своего тестя.

Ст. 103. Ио блуждающей. См. трагедию Эсхила «Прометей Прикованный».

Ст. 103. Ино. Дочь фиванского царя Кадма, по мифу, в отчаянии бросилась в море со своим сыном Меликертом.

Ст. 120. Поля. Разумеется Марсово поле, где происходили различные состязания.

Ст. 137. Фавны. Римские боги лесов.

Ст. 143. Венком не венчают. Гораций в условиях своего времени ориентируется в своей изящной поэзии лишь на знатных и богатых людей. О том же он еще говорит и в ст. 342 и в других «Посланиях» (I, 19, 37).

Ст. 151. Демокритом. Известный греческий философ-материалист.

Ст. 156. Антикирах. Город в Греции, около которого было много лекарственной травы  чемерицы.

Ст. 164. Куда ведет заблужденье. В последних двух стихах дается расчлененная тематика остальной части «Послания».

Ст. 166. Сократики. Философы, последователи Сократа.

Ст. 178. Пустяков певучих и звучных. Гораций имеет в виду увлечение красотой словесного выражения; это увлечение зарождалось уже в современной ему поэзии. Все это место (стихи 309322) ясно показывает, что Гораций первым и основным считал содержание и утверждал, что только богатство содержания даст изящное словесное выражение. О соответствии языка содержанию говорится и раньше (стихи 9298).

Ст. 182. Асс. Римская монета; она делилась на 12 унций.

Ст. 188. В ларце кипарисном. Разумеется обычай римлян натирать книги кедровым маслом и хранить от гниения в кипарисных ларцах.

Ст. 196. Ламии. Страшные старухи-чудовища, вроде бабы-яги.

Ст. 199. Тут же его наставляет. Гораций указывает на функцию поэзии  воспитывать людей.

Ст. 200. Сосиям. Крупные книгопродавцы в Риме.

Ст. 206. Мессалой. Известный римский оратор, современник Горация.

Ст. 207. Касцеллию Авлу. Римский юрист и консул 31 г. до н.э.

Ст. 223. Меций. Один из членов цензурной коллегии, учрежденной Августом.

Ст. 228. Ставят вопрос. Вопрос об отношении природного дара и искусства (ingenium et ars) обсуждался многими античными критиками, особенно теоретиками ораторского искусства.

Ст. 231. Меты. Знак для колесниц, обозначающий повороты на беговой дорожке.

Ст. 257. Квинтилию. Поэт Квинтилий Вар  друг Вергилия и Горация.

Ст. 269. Аристарх. Греческий критик александрийского времени, редактор текста гомеровских поэм.

Ст. 273. Дианы. В ее функции луны.

[2/14Гаспаров М. Л.


1. Если бы к человеческой голове пожелал живописец присоединить шею лошади и облечь пестрыми перьями члены, собранные отовсюду так, чтобы уродливо завершалось черным рыбьим хвостом прекрасное сверху женское тело,  при виде этого зрелища ужели, друзья, удержались бы вы от смеха? 6. Поверьте, Пизоны: такой картине в точности окажется подобна книга, в которой пустые образы станут, словно бред больного, представляться так, что ни нога, ни голова не будут отвечать единому облику.  9. «Но живописцы и поэты всегда пользовались равным правом на любые дерзания!»  Знаем, и сами то берем, то даем эту вольность; но лишь при условии, чтобы с кротким не смешивалось дикое, чтобы змеи не сочетались с птицами, агнцы с тиграми.

14. Часто к важному и многообещающему началу подшивают для большего блеска один за другим пурпуровые лоскутья, когда описывают, например, рощу, алтарь Дианы и быстрый поток, вьющийся по прекрасным полям, или реку Рейн, или арку радуги,  в то время, как здесь им вовсе не место. 19. Допустим, ты умеешь изображать кипарис; но к чему это, если заказчик картины спасается на ней вплавь из кораблекрушения, уже потеряв было надежду? У тебя начала образовываться амфора  почему же с вертящегося колеса сходит кувшин? 23. Одним словом, что бы у тебя ни было, пусть оно будет простым и единым.

24. Отец и достойные отца юноши! Мы, большая часть поэтов, бываем обмануты видимостью достоинства. Я силюсь быть кратким, а становлюсь темным; кто ищет гладкости, того покидает сила и страсть; посягнувший на великое впадает в напыщенность; кто слишком осторожен и страшится бурь, тот пресмыкается по земле; а кто хочет придать противоестественное разнообразие единому предмету, тот пририсовывает дельфина к лесам и вепря к волнам. 31. Избегая ошибки, впадаешь в порок, если не владеешь искусством.

32. Ремесленник, что внизу под Эмилиевой казармой, сможет, пожалуй, и выделать ногти у статуи, и передать в меди мягкие волосы,  но главное в его работе ему не удастся, так как он не сумеет дать расположение целому. И если бы я взялся что-нибудь сочинить, то я столько же хотел бы оказаться на его месте, сколько красоваться черными глазами и черными кудрями, имея кривой нос.

38. Вы, пишущие, выбирайте предмет, равный вашим силам, и долго взвешивайте, что смогут и что откажутся вынести плечи. А кто выберет дело по силам, того не оставит ни легкость речи, ни ясный порядок.

42. Достоинство и красота порядка (или я ошибаюсь?) будет в том, чтобы именно здесь сказать то, что именно здесь надо сказать, а многое другое отложить и в данное время оставить.

45. Пусть и в сплетении слов тонкий и осторожный сочинитель обещанной песни иное примет, а иное отвергнет.

47. Ты превосходно скажешь, если искусное сочетание подновит знакомое слово. Если же окажется необходимым обозначить новыми речениями неведомые предметы, и случится измыслить такое, чего не слыхивали подпоясанные Цетеги, то и на это будет дано скромно принятое дозволение.

52. Встретят доверие и новые, ныне придуманные слова, если они проистекут, бережно отведенные, из греческого источника. Отчего же римлянину отнимать у Вергилия и Вария то, что он даровал Цецилию и Плавту? Почему и я, если могу кое-что приискать нового, то встречаю ненависть, между тем как еще язык Катона и Энния сделал богаче отечественную речь и предложил новые названия вещам? Было и всегда будет дозволено произвести слово, отмеченное печатью современности.

60. Словно рощи обновляют листву в бегущих годах, и отжившая опадает,  так погибает старое поколение слов, а только что рожденные цветут и крепнут, как все молодое. Должники смерти  мы сами и все, что у нас есть. Нептун ли, объятый сушей, оберегает корабли от аквилонов  царское создание!  издавна ли бесплодное болото, доступное веслам, питает окрестные города и чувствует на себе тяжкий плуг, поток ли, познав лучший путь, переменяет свое вредоносное для пажитей течение,  все творения смертных погибнут; тем менее и слова пребудут живыми в чести и красоте. 70. Возродятся многие реченья из тех, что пали, падут те, что ныне в почете,  если того пожелает обычай, во власти которого и суд, и право, и закон речи.

73. Каким размером могут описываться деянья царей, вождей и горестные войны,  показал Гомер. Сочетание неравных стихов сперва заключало в себе жалобу, а потом и выражение удовлетворенного желания. Впрочем, какой сочинитель создал короткие элегические строки,  о том грамматики спорят, и решение доселе не вынесено. Ярость вооружила Архилоха принадлежащим ему ямбом; и сокки, и величавые котурны переняли эту стопу, удобную для чередования речей, побеждающую шум толпы и как бы рожденную, чтобы вести действие. Струнам же лиры Муза судила воспевать богов и божеских отпрысков, и победителя в кулачном бою, и первого в ристании скакуна, и юношеские заботы, и беспечное вино.

86. Если я не могу и не умею соблюсти в сочинениях предписанных тонов и оттенков, то почему же я величаюсь поэтом? почему, в своем ложном стыде, предпочитаю невежество ученью? 89. Комический предмет не желает выражаться трагическими стихами; равно и Фиестов пир оскорбляется повествованием в стихах обыденных и едва ли не достойных сокка. Пусть же каждая вещь подобающим образом занимает назначенное ей место!

93. Впрочем, иногда и комедия возвышает голос, и разгневанный Хремет препирается напыщенным слогом; а когда Телеф и Пелей, тот и другой в нищете и в изгнании, забывают о пышности и словесах в полтора фута, то часто и трагик изъявляет их скорбь приниженной речью, если старается тронуть сетованиями душу зрителя.

99. Недостаточно, чтобы стихи были прекрасны: пусть будут сладостны и пусть, куда им угодно, устремляют душу слушателя. Лица людей смеются со смеющимися, плачут с плачущими; если хочешь, чтоб я заплакал, прежде сам почувствуй страдание, и тогда меня опечалят твои несчастия, Телеф или Пелей; если же ты будешь только твердить навязанные тебе слова, то я или засну, или стану смеяться. 105. Горестные слова приличествуют скорбному лицу, гневному  полные угроз, веселому  игривые, суровому  строгие. Ведь природа сперва внутренне настраивает нас применительно ко всякому стечению обстоятельств: веселит, или побуждает к гневу, или душит и гнетет до земли тягостной скорбью,  а уже затем изъясняет душевное движение с помощью толкователя-языка. 112. И если речи говорящего будут несозвучны с его состоянием, то и всадники римские, и римский народ поднимет хохот.

114. Великая выйдет разница, Дав ли говорит или герой, зрелый ли старец или пылкий и цветущий юноша, властная ли матрона или преданная кормилица, странствующий ли торговец или возделыватель зеленеющей нивы, колх или ассириянин, питомец Фив или Аргоса.

120. Или следуй преданью, писатель, или соблюдай, сочиняя, внутреннее соответствие. Если, к примеру, ты вновь выводишь славного Ахилла, пусть он будет неутомим, гневлив, непреклонен, пылок, пусть отвергает законы над собою и на все посягает оружием; Медея пусть будет жестокой и непокорной, Ино  жалостной, вероломным  Иксион, скиталицей  Ио, мрачным  Орест. 125. Если же ты вверяешь сцене нечто неиспытанное и дерзаешь создать новое лицо,  пусть оно до конца остается таким, каким вышло с начала, и пребудет верным самому себе.

128. Трудно по-особенному сказать общее; и ты правильнее делаешь, выводя в действиях Илионскую песнь, чем если бы первым выдвигал неведомое и неиспытанное. Принадлежащее всем содержание станет твоею собственностью, если ты не замешкаешь в избитом и всем доступном кругу, если не будешь стараться, как верный толмач, переводить слово в слово, и не забредешь, подражая, в теснину, откуда вытащить ногу не позволит стыд или правила сочинения, 

136.  ...и не начнешь так, как некогда киклический писатель: «Участь Приама и достославную войну буду я воспевать...» Что достойное столь великого зачина дает такой возвещатель? Горы измучатся родами, а родится смешная мышь. Насколько правильнее поступает тот, кто нимало не надрывается понапрасну: «Поведай мне, Муза, о муже, который по взятии Трои многих людей повидал города и обычаи...» Не дым из света, но свет из дыма замышляет он исторгнуть, чтобы явить из него дивные красоты  и Антифата, и Сциллу и Харибду с Киклопом. Он ни возвращение Диомеда не начинает с кончины Мелеагра, ни Троянскую войну  с двух яиц; он всегда торопится к делу, увлекает слушателя в гущу событий, словно они ему уже знакомы, оставляет в стороне то, чему не надеется придать блеску обработкой, и так выдумывает, так подмешивает к правде ложь, чтобы началу не противоречила середина, середине конец.

153. Слушай же, чего желаю я и со мною народ, если ты ищешь зрителя, который дожидался бы занавеса и сидел бы до тех самых пор, пока певец не промолвит: «Хлопайте!»

156. Ты должен примечать характер каждого возраста и придавать должное соответствие переменчивости природы и лет. Мальчик, уже научившийся повторять слова и твердой ногою ступающий по земле, любит играть со сверстниками, без причины вспыхивает гневом и успокаивается, меняясь, что ни час. Безбородый юноша, избавясь, наконец, от наставника, радуется коням, собакам и зелени солнечного поля; он податлив, как воск, на дурное, противится увещателям, поздно начинает заботиться о пользе, сорит деньгами, высокомерен, жаден, но быстро бросает желанное. В пору мужества душевные склонности переменяются, человек ищет богатств и связей, рабски гоняется за почетом, избегает браться за то, что затем придется переделывать. Старец окружен многими беспокойствами  потому ли, что он, несчастный, ищет, но от найденного воздерживается, потому ли, что всем он распоряжается боязливо и равнодушно; медлительный, с дальними замыслами, бессильно жаждущий пожить, своенравный, брюзгливый, он хвалит былые времена своего детства, судит и бранит тех, кто моложе его. Много благ приносят с собою набегающие годы, много отнимают уходящие; пусть же не поручаются роли стариков  юноше, а роли взрослых  мальчику: будем держаться того, что свойственно и прилично данному возрасту.

179. Действие или представляется на сцене, или излагается в рассказе. То, что дошло через слух, слабее волнует души, нежели то, что предстало непогрешающим очам и в чем зритель сам себе отдает отчет. Однако не выноси на сцену того, чему подобает совершаться внутри, и скрой от глаз многое, о чем поведает красноречие очевидца: пусть Медея не умерщвляет детей при народе, нечестивый Атрей не варит открыто человеческие внутренности, не обращается в птицу Прокна, а Кадм в змею. Что ни покажешь ты мне таким образом, я не поверю и не одобрю.

189. Пусть не тянется ни меньше, ни больше пяти действий та драма, которая ищет успеха и повторного представления; и пусть не вмешивается в нее бог, разве что встретится узел, достойный такого разрешителя; и пусть не усердствует в разговоре четвертое лицо.

193. Хор пусть возьмет на себя роль и положение действующего лица, и ничего не поет среди действия, что не имеет с ним должной связи и не ведет к поставленной цели. Пусть он сочувствует добродетельным, подавая им дружеские советы, пусть укрощает гневных, пусть заботится о смягчении надменных; пусть он восхваляет яства скромного стола, целительную справедливость и законы, спокойный мир при открытых воротах; пусть сокрывает доверенные тайны, пусть ублажает и молит богов, чтобы счастье вернулось к страждущим, и покинуло превозносящихся.

202. Флейта, еще не обвитая медью, как ныне, и не похожая на воинскую трубу, но негромкая и скромная, с немногими отверстиями, была удобна, чтобы подпевать и помогать хорам, наполняя своим дыханием еще не очень многолюдные ряды сидений, куда сходился народ  такой малочисленный, что весь наперечет, но рачительный, честный и скромный. Когда же он стал победоносно распространять свои поля, более просторная стена охватила город, и по праздникам целые дни невозбранно лилось вино во славу гения,  тогда-то и ритмы и лады обрели большую вольность. В самом деле, что могли разуметь невежественные крестьяне, свободные от трудов, смешавшись с горожанами, низкие с достойными? Так-то к древнему искусству флейтист прибавил подвижность и пышность и, расхаживая, повлек одеяние по подмосткам; так и у строгих струн прибавилось звуков, и стремительное красноречие обрело небывалый слог, и чуткая к пользе божественная мысль о будущем уже не отличалась от гласа Дельфийского оракула.

220. Тот, кто трагическою песнью состязался за жалкого козла, вскоре затем заголил деревенских сатиров и, не умаляя важности, посягнул на жесткую шутку,  ибо зрителя, по совершении священнодействий, и пьяного и своенравного, приходилось удерживать приманками и приятными новинками.

225. Однако подобает так представлять говорливых насмешников-сатиров, так оборачивать серьезное шуткою, чтобы бог или герой (кто бы он ни был), только что являвшийся в царственном золоте и пурпуре, не переселялся бы в темные харчевни с их низменной речью, но и не ловил бы облачную пустоту, отрываясь от земли. Гнушаясь легкою стихотворной болтовнею, трагедия выступит среди резвых сатиров слегка смущенно, словно матрона, которой велено участвовать в пляске в праздничный день.

234. Будь я сочинитель сатировских драм, Пизоны, я не пользовался бы одними лишь неукрашенными словами и прямыми значениями, и не старался бы так уклоняться от трагического тона, чтобы терялось различие, говорит ли это Дав и наглая Пифия, выманившая целый талант у обмороченного Симона, или Силен, страж и прислужник вскормленника-бога. 240. Из знакомых слов я выплету новый поэтический слог  такой, чтобы всякий понадеялся достичь того же, но изрядно потел бы и тщетно трудился, рискнув на то же: такова сила последовательности и связи, такой блеск обретают слова, почерпнутые из обыденности. 244. По моему суждению, пришедшие из лесу Фавны должны остерегаться, чтобы не уподобиться уроженцам перекрестков или форума, щеголяя ли изнеженными стихами, громыхая ли грязными и позорными ругательствами,  248. ибо оскорбятся те, у кого есть и конь и предок и имение, и если что понравится покупателю орехов и тертого гороха, то они этого не одобрят и не увенчают.

251. Долгий слог следом за кратким называется ямбом: это быстрая стопа, потому-то она и повелела ямбическому стиху называться сверх того триметром, хотя он и повторял ударение целых шесть раз, от начала до конца подобный самому себе. Но чтобы медлительнее и важнее достигать слуха, не так давно он снисходительно и кротко поделился наследственным правом с устойчивыми спондеями, не уступая им, однако же, второго и четвертого места. 258. Тем не менее, и в славных триметрах Акция ямб является редко, и стихам Энния, с великою тяжестью выступившим на сцену, он предъявляет обвинение или в слишком торопливой и невнимательной работе, или, что вовсе позорно, в незнании искусства.

263. Не всякий ценитель замечает недостаток меры в стихах, и римлянам это дает поблажку, недостойную поэтов. Но разве оттого я вправе заблуждаться и писать без правил? А если я знаю, что все видят мои погрешности, то могу ли оставаться беспечным, в твердой надежде на снисхождение? Осужденья-то этим я избежал бы, но похвал не заслужил. Так не выпускайте же из рук ни днем, ни ночью образцовые творения греков!

270. Правда, ваши прадеды хвалили и ритмы и остроты Плавта, но и тому и другому они дивились по чрезмерной снисходительности, чтобы не сказать  по глупости; если только мы с вами понимаем, чем отличается грубое слово от изящного, и наловчились узнавать верный звук пальцами и слухом.

275. По преданью, Феспис первый открыл неведомый дотоле род трагической музы, и возил на телегах свои произведения, в которых пели и играли актеры, вымазавшие лица дрожжами. После него Эсхил, изобретатель маски и благородного плаща, настлал подмостки на невысоких брусьях и научил трагедию говорить великое и опираться на котурн. За ними последовала древняя комедия, и не без великой славы; но ее свобода впала в порочную крайность и стала насилием, заслуживающим вмешательства закона; был принят закон, и комедийный хор постыдно умолк, лишенный возможности вредить.

285. Наши поэты ничего не оставили неиспробованным; немалое почтенье заслужили они и тем, что решились покинуть тропу, протоптанную греками, и прославить отечественные события, ставя кто претексты, а кто тогаты. И Лаций был бы не менее велик языком, чем доблестью и славными войнами, если бы всякому поэту не претила трудность и продолжительность отделки. 291. Вы, о Помпилиева кровь, осуждайте стихотворение, которое не обработано многими днями тщательной полировки и, десятикратно подскобленное, не вылощено под ноготь.

295. Так как Демокрит полагает, что дарование удачливее, чем жалкое искусство, и изгоняет с Геликона здравых поэтов, то добрая часть их не заботится стричь ни ногти, ни бороду, ищет уединенных мест, не ходит в бани. Как же такому молодцу не стяжать и славу, и звание поэта только за то, что он никогда не вверяет цирюльнику Лицину свою голову, не исцелимую даже чемерицею трех Антикир! 301. А я-то как глуп, что очищаюсь от желчи каждую весну! кабы не это, никто бы не писал стихи лучше меня. 304. Впрочем, ведь дело того не стоит! Так лучше я буду служить оселком, который придает остроту железу, хоть сам и неспособен резать. 306. Сам я и не буду писать, но научу, чем следует владеть и к чему следует стремиться: откуда почерпаются средства, что питает и образует поэта, что прилично ему и что нет, к чему приводит достоинство и к чему порок.

309. Мудрость  вот начало и источник умения правильно сочинять. Сократические сочинения смогут открыть тебе содержание, а за обдуманным содержанием сами собою последуют слова. 312. Кто познал, чем он обязан отечеству и чем друзьям, какою любовью должно любить родителя, брата и знакомца, каковы обязанности сенатора и судьи, в чем долг полководца, посланного в поход,  тот, бесспорно, сумеет каждому лицу придать подобающие черты.

317. Далее, ученому воспроизводителю я укажу обратиться к образцам самой жизни и нравов, извлекая из этого живость выражений. 319. Иногда драма, блестящая в отдельных местах и с верно выдержанными характерами, даже если она лишена изящества и написана без искусства и силы, скорее пленяет народ и лучше его удерживает, чем бессодержательные стихи и звучные безделки.

323. Греков Муза наделила дарованием и округленною речью  греков, не жадных ни до чего, кроме славы. Римские же мальчики только и учатся длинными вычислениями разделять асе на сто частей: «Пусть сын Альбина скажет: если от пяти унций отнять одну, сколько останется? Ты ведь мог это сказать!»  «Треть асса».  «Молодец! ты своих денег не растратишь. А прибавить унцию, сколько получится?»  «Половина».  330. Так если хоть однажды въестся в души эта ржавчина корыстолюбия, можем ли мы надеяться сложить песни, которые стоило бы натирать кедровым маслом и хранить в ларце из полированного кипариса?

333. Поэты стремятся приносить или пользу, или наслаждение, или же говорить то, что сразу и приятно и полезно в жизни. 335. Чему ты наставляешь, пусть будет кратко, чтобы душа чутко уловила и верно сохранила быстрые слова: все излишнее улетучивается из полного сердца. 337. Все, что вымышлено ради наслаждения, пусть будет близко к действительности: пусть пьеса не требует, чтобы ей верили во что бы то ни стало, и не извлекает живое дитя из утробы объевшейся Ламии. 341. Старшие центурии возмущаются тем, что не приносит пользы, надменные Рамны оставляют без внимания серьезные поэмы,  общее же одобрение получит тот, кто смешает полезное с приятным, равным образом и развлекая и поучая читателя. Такая книга и Сосиям приносит деньги, и моря переплывает, и на долгие века простирает славу поэта.

347. Есть, однако, погрешности, которые мы согласны простить. Ведь и струна нередко издает не тот звук, которого требуют мысль и рука, вместо низкого тона рождая высокий, и стрела не всегда попадает туда, куда метит. 351. И если в стихотворении много блеска, то меня не смутят малочисленные пятна, рассыпанные или невнимательностью, или слабостью человеческой природы.

353. Но что из этого? Как осуждается переписчик книг, если, несмотря на увещевания, повторяет одну и ту же ошибку, как осмеян бывает кифаред, который фальшивит всегда на одной и той же струне, так и для меня поэт, который терпит неудачу за неудачей, становится Херилом, и я со смехом дивлюсь, если он два-три раза скажет что-нибудь хорошо. Правда, в то же время я сержусь, если случится задремать доброму Гомеру; но ведь в долгом труде не грех и соснуть.

361. Поэтические произведения подобны картинам: иные больше понравятся тебе, если станешь ближе, иные  если отойдешь подальше; эти любят потемки, а те выставляют себя напоказ при свете, не пугаясь острого взгляда ценителя; эти понравятся один раз, а те будут нравиться, хотя бы на них смотрели в десятый раз.

366. О старший из юношей! хотя и голос отца наставляет тебя на верный путь, и сам ты разумен, запомни, однако, вот что: в некоторых делах посредственность, как справедливо признается, вполне терпима  посредственный правовед или судебный оратор, хотя и уступает достоинством красноречивому Мессале, а знаниями  Авлу Касцеллию, все же находит спрос; но поэтам не позволяют посредственности ни боги, ни люди, ни столбы книжных лавок. 374. Как среди приятной трапезы противна нескладная музыка, слишком жирный елей и мак на сардинском меду, потому что ужин мог бы обойтись и без них,  так и стихотворение, придуманное и созданное для услаждения духа, если хоть немногим не достигнет совершенства, то впадет в ничтожество.

379. Кто не умеет играть, тот сторонится упражнений Марсова поля, кто не владеет мячом, диском или обручем, тот останется праздным, чтобы густые ряды зрителей по праву не подняли его на смех. Однако сочинять стихи берется и неумеющий: почему же нет? он и свободен, и знатен, и, главное, владеет всадническим состоянием и свободен от всяких пороков.

385. Ты ничего не будешь делать против воли Минервы  таков твой взгляд, таков твой склад ума. Все же, если ты что-нибудь напишешь, пусть оно дойдет сперва до Мециева слуха, и отцовского, и моего, и пусть до девятого года хранится среди бумаг: чего ты не издал, то можно будет уничтожить, а какое слово выпущено, того не воротить.

391. Орфей, святой толкователь воли богов, отвратил лесных людей от резни и от гнусной пищи,  потому и говорят, что он укрощал тигров и яростных львов. И Амфион, говорят, основатель фиванского града, звуками черепаховой лиры сдвигал каменья и сладостными заклинаниями вел их, куда хотел. 396. Это и было мудростью в те времена: отделять общественное от частного, священное от мирского, препятствовать вольному блуду, давать уставы супругам, воздвигать города, вырезать законы на досках. Так-то пришло и званье и слава к божественным певцам и песнопениям. 401. А за ними явился великий Гомер, и Тиртей закалил песнями мужественные души для Марсовых войн; стихами стали говорить оракулы, стихи указывали путь в жизни, пиерийские лады снискивали милость царей, они же дали изобрести игры, освобождение от долгих трудов. Так не стыдись же Музы, лирной искусницы, и песнопевца Аполлона.

408. Вот вопрос: благодаря природе или искусству снискивает стихотворение похвалу? Но я не вижу прока ни от усердия без природной богатой жилы, ни от дарования, не обработанного искусством: они ищут помощи друг у друга и соединяются в дружеском сговоре. 412. Мальчик, стремящийся в беге достичь желанной меты, многое сделал и вынес, потел и мерз, воздерживался от любви и от вина. Флейтист, играющий пифийские гимны, сперва учился и трепетал перед наставником. Недостаточно заявить: «Я слагаю дивные поэмы; пусть на отставшего чесотка нападет, а мне стыдно оказаться последним и признаться, что впрямь не знаю того, чего не учил».

419. Как зазывала скликает толпу на распродажу, точно так же поэт, богатый землями и отданным в рост капиталом, побуждает льстецов стекаться к нему на поживу. Особенно если он умеет хорошо угостить, поручиться за малого бедняка и выпутать его из сетей судебного процесса, то удивительно будет, если ему удастся на свое счастье отличить ложного друга от истинного.

426. Если ты кому-нибудь что-нибудь подарил или хочешь подарить, не думай приглашать его, полного радости, слушать сочиненные тобою стихи: конечно, он будет кричать: «прекрасно, отлично, верно!», будет над ними бледнеть, будет даже слезы проливать из дружеских глаз, подскакивать, топать ногами о землю. Как те, кто наняты плакать на похоронах, шумят и суетятся едва ли не больше, чем те, кто горюет от души, так и насмешник волнуется больше, чем истинный хвалитель. Говорят, что цари, желая заглянуть человеку в душу  достоин ли он их дружбы,  пытают его чистым вином, донимая новыми и новыми чашами; и тебя, если ты сочиняешь стихи, пусть никогда не обманут души, скрытые под лисьей шкурой.

438. Если ты что-нибудь читал Квинтилию, он говорил; «Исправь-ка вот это и вот это». Если ты утверждал, что лучше не можешь, и уже дважды и трижды пробовал понапрасну, то он советовал уничтожить дурно обточенные стихи и вновь положить их под молот. Если же ты охотней защищал ошибку, чем исправлял ее, то он больше не тратил попусту ни слов, ни дел, чтобы ты один, без соперника мог любить и себя и свои сочинения. 445. Всякий честный и разумный муж побранит вялые стихи, осудит грубые, недоработанные заклеймит, повернув перо, черным знаком, урежет избыточные украшения, неясным местам убедит придать ясности, оспорит двусмысленности, отметит то, что следует переделать: он будет Аристархом, он не скажет: «зачем мне обижать приятеля по пустякам?»  ведь эти пустяки приводят к немалому несчастию того, кто, раз осмеянный, навсегда будет отвергнут.

453. Словно того, кто мучится чесоткой или золотухой, или помешательством и гневом Дианы,  точно так же разумные люди боятся тронуть безумного поэта и бегут от него, а безрассудные мальчишки дразнят его и гонятся за ним. 457. Если такой поэт, бродя повсюду и изрыгая высокопарные стихи, вдруг провалится в колодец или в яму, как птицелов, засмотревшийся на дроздов, то хотя бы он на всю окрестность кричал: «Эй, помогите, добрые люди!»  пусть никто не пытается его вытащить! А если кто попробует помочь ему и спустить веревку, то я спрошу: «Кто знает, может быть, он намеренно бросился сюда и не хочет спасаться?»  и расскажу о кончине сицилийского поэта. 464. Эмпедокл, желая прослыть богом, хладнокровно прыгнул в пылающую Этну. Поэтому предоставим поэтам право погибать; а кто спасает их против воли, тот делает то же самое, что и убийца. Этот поэт не раз уже так поступал, и даже если его вытащить, он не станет человеком и не оставит стремления к славной смерти. 470. Да еще и неясно, за что он сделался стихотворцем: не осквернил ли он отчего праха, не посягнул ли нечестиво на скорбное место, освященное ударом молнии? Ясно, однако, что он безумствует, и словно медведь, сумевший разломать заграждавшие клетку прутья, он ретивой декламацией своих стихов распугивает ученого и неученого; а уж кто ему попадется, того он не выпускает и зачитывает насмерть, как пиявка, которая не отвалится от кожи, пока не пресытится кровью.


1963 г. Гаспаров М. Л., «Очерки истории римской литературной критики», М., 1963, с. 99108. К статье «Композиция „Поэтики” Горация». Цифры между фразами указывают нумерацию стихов подлинника.

Послание к Пизонам о науке поэзии.

[3/14Гаспаров М. Л.


Если художник решит приписать к голове человечьей
Шею коня, а потом облечет в разноцветные перья
Тело, которое он соберет по куску отовсюду 
Лик от красавицы девы, а хвост от чешуйчатой рыбы, 
5 Кто бы, по-вашему, мог, поглядев, удержаться от смеха?
Верьте, Пизоны: точь-в-точь на такую похожа картину
Книга, где образы все бессвязны, как бред у больного,
И от макушки до пят ничто не сливается в цельный
Облик. Мне возразят: «Художникам, как и поэтам,
10 Издавна право дано дерзать на все, что угодно!»
Знаю, и сам я беру и даю эту вольность охотно 
Только с умом, а не так, чтоб недоброе путалось с добрым,
Чтобы дружили с ягнятами львы, а со змеями пташки.
Так ведь бывает не раз: к обещавшему много зачину
15 Вдруг подшивает поэт блестящую ярко заплату,
Этакий красный лоскут  описанье ли рощи Дианы,
Или ручья, что бежит, извиваясь, по чистому лугу,
Или же Рейна-реки, или радуги в небе дождливом, 
Только беда: не у места они. Допустим, умеешь
20 Ты рисовать кипарис,  но зачем, коль щедрый заказчик
Чудом спасается вплавь из обломков крушенья? Допустим,
Начал ты вазу лепить,  зачем же сработалась кружка?
Стало быть, делай, что хочешь, но делай простым и единым.
Нас ведь, поэтов, отец и достойные дети, обычно
25 Призрак достоинств сбивает с пути. Я силюсь быть краток 
Делаюсь темен тотчас; кто к легкости только стремится 
Вялым становится тот; кто величия ищет  надутым;
Кто осторожен, боится упасть,  тот влачится во прахе;
Ну, а кто пожелал пестротою рискнуть непомерной,
30 Тот пририсует и вепря к реке, и дельфина к дубраве:
Если науки не знать  согрешишь, избегая ошибки!
Возле Эмильевой школы любой ремесленник сможет
Очень похоже отлить из бронзы и ноготь и волос,
Статуи все же ему не создать, коли он не умеет
35 В целое их сочетать. Не хотел бы таким оказаться
Я в сочиненьях моих: не хотел бы я быть кривоносым,
Даже когда у меня и глаза и кудри на славу.
Взявшись писать, выбирайте себе задачу по силам!
Прежде прикиньте в уме, что смогут вынести плечи,
40 Что не поднимут они. Кто выбрал посильную тему,
Тот обретет и красивую речь, и ясный порядок.
Ясность порядка и прелесть его (или я ошибаюсь?)
В том всегда состоит, чтоб у места сказать об уместном,
А остальное уметь отложить до нужного часа.
45 Даже в плетении слов поэт осторожный и чуткий,
Песню начав, одно предпочтет, а другое отвергнет.
Лучше всего освежить слова сочетаньем умелым 
Ново звучит и привычное в нем. Но если придется
Новые знаки найти для еще не известных предметов,
50 Изобретая слова, каких не слыхали Цетеги, 
Будет и здесь позволенье дано и принято с толком,
Будет и к этим словам доверье, особенно, если
Греческим в них языком оросится латинская нива.
То, что посмели Цецилий и Плавт, ужель не посмеют
55 Делать Вергилий и Варий? А я в моих скромных стараньях, 
Чем я хулу заслужил, когда еще Энний с Катоном
Обогащали латинскую речь находками новых
Слов и Названий? Всегда дозволено было и будет
Новым чеканом чеканить слова, их в свет выпуская!
60 Словно леса меняют листву, обновляясь с годами,
Так и слова: что раньше взросло, то и раньше погибнет,
А молодые ростки расцветут и наполнятся силой.
Смерти подвластны и мы и все, что воздвигнуто нами.
В море ли вторгшийся мол защищает суда от Борея
65 (Царственный труд!), разлитая ли зыбь болот бесполезных
Чувствует плужный сошник и питает окрестные грады,
Или река, чье теченье бедой угрожало посевам
Новое русло нашла,  творения смертных погибнут
Вечно ли будет язык одинаково жив и прекрасен?
70 Нет, возродятся слова, которые ныне забыты,
И позабудутся те, что в чести,  коль захочет обычай
Тот, что диктует и меру, и вкус, и закон нашей речи
Дал нам Гомер образец, каким стихотворным размером
Петь мы должны про царей, вождей, кровавые войны.
75 В строчках неравной длины сперва изливалось стенанье,
После же место нашла скупая обетная надпись;
Впрочем, имя творца элегических скромных двустиший
Нам неизвестно досель, хоть словесники спорят и спорят.
Яростный был Архилох кователем грозного ямба;
80 Приняли эту стопу, и котурны, и низкие сокки,
Ибо пригодна она, чтоб вести разговоры на сцене,
Зрителей шум покрывать и событья показывать въяве.
Лире же Муза дала славословить богов и героев,
Лучших кулачных бойцов, коней, в ристании первых,
85 Да воспевать хмельное вино и юные страсти.
Если не знать, что к чему, не владеть оттенками стиля,
Не соблюдать их черед,  за что же мне зваться поэтом?
Только ложный стыд предпочтет незнанье ученью!
Как комедийный предмет в трагический стих не ложится,
90 Так и фиестов пир гнушается легких размеров 
Тех, что к лицу обыдённым речам да комическим пляскам;
Пусть же каждый прием соблюдает пристойное место!
Впрочем, порой говорит и комедия голосом звучным,
Если Хремет, разъярясь, величавые сыплет проклятья, 
95 Как и в трагедии речь становится скромной и жалкой,
Если Телеф и Пелей, нищетой и изгнаньем томимы,
Вдруг позабудут напыщенный слог и слова в три обхвата,
Думая лишь об одном  чтобы зрителя жалобой тронуть.
Мало стихам красоты  пускай в них будет услада,
100 Пусть увлекают они за собой наши лучшие чувства!
Лица людей смеются с смеющимся, с плачущим плачут, 
Сам ты должен страдать, чтобы люди тебе сострадали,
Только тогда твои злоключения вызовут слезы,
Будь ты Телеф иль Пелей. А начнешь болтать как попало, 
105 Я посмеюсь, а то и засну. Печальные лица
С грустною речью в ладу, сердитые  с гневною речью,
Лица веселые  с шуткой, а строгие  с важным уроком.
Так уж устроены мы: на любое стеченье событий
В нас сперва отвечает душа  удовольствием, гневом
110 Или тоской, что гнетет до земли и сжимает нам горло, 
А уж потом движенья души выливаются в слово.
Если же речи лица несогласны с его положеньем,
Весь народ начнет хохотать  и всадник и пеший.
Разница будет всегда: говорят ли герои, иль боги,
115 Или маститый старик, или юноша свежий и пылкий,
Властная мать семьи иль всегда хлопотливая няня,
Вечный скиталец  купец, или пахарь зеленого поля,
Иль ассириец, иль колх, иль фиванец, иль Аргоса житель.
Следуй преданью, поэт, а в выдумках будь согласован!
120 Если выводишь ты нам Ахилла, покрытого славой,
Пусть он будет гневлив, непреклонен, стремителен, пылок,
Пусть отвергает закон и на все посягает оружьем;
Будет Медея мятежна и зла, будет Ино печальна,
Ио  скиталица, мрачен Орест, Иксион  вероломен.
125 Если же новый предмет ты выводишь на сцену и хочешь
Новый характер создать,  да будет он выдержан строго,
Верным себе оставаясь от первой строки до последней.
Впрочем, трудно сказать по-своему общее: лучше
Песнь о Троянской войне сумеешь представить ты в лицах,
130 Нежели то, о чем до тебя никто и не слышал.
Общее это добро ты сможешь присвоить по праву,
Если не будешь ты с ним брести по протоптанной тропке,
Словом в слово долбя, как усердный толмач-переводчик,
Но и не станешь блуждать подражателем вольным, покуда
135 Не заберешься в тупик, где ни стыд, ни закон не подмога.
Не начинай, например, как древний киклический автор:
«Участь Приама пою и деянья войны знаменитой».
Что хорошего будет тебе от таких обещаний?
Будет рожать гора, а родится смешная на свет мышь.
140 Право, разумнее тот, кто слов не бросает на ветер:
«Муза, поведай о муже, который по взятии Трои
Многих людей города посетил и обычаи видел»,
Он не из пламени дым, а из дыма светлую ясность
Хочет извлечь, чтобы в ней явить небывалых чудовищ,
145 Как Антифат, циклоп Полифем и Сцилла с Харибдой.
Он Диомедов возврат не начнет с Мелеагровой смерти,
Он для Троянской войны не вспомнит про Ледины яйца
Сразу он к делу спешит, бросая нас в гущу событий,
Словно мы знаем уже обо всем, что до этого было
150 Все, что блеска рассказу не даст, он оставит в покое 
И, наконец, сочетает он так свою выдумку с правдой
Чтобы началу конец отвечал, а им  середина
Слушай, чего от тебя и я и народ мой желаем,
Если ты хочешь, чтоб зритель сидел, не дыша, наготове
155 Хлопать, как только актер под занавес: «Хлопайте!»  скажет
Должен представить ты нам все возрасты в облике верном
Для переменчивых лет приискав подходящие краски
Мальчик, который едва говорить и ходить научился
Любит больше всего возиться среди однолетков
160 То он смеется, то в плач, что ни час, то с новою блажью
Юноша с первым пушком на щеках, избавясь от дядьки,
Рад и псам, и коням, и зелени Марсова поля,
К злому податлив, как воск, а добрых советов не слышит,
Думать не хочет о пользе своей, тратит деньги без счету,
165 Самоуверен, страстями горит, что разлюбит, то бросит.
Зрелый муж на иное свои направляет заботы 
Ищет богатств, полезных друзей, блистательной службы,
Остерегается ложных шагов и лишних усилий.
Старца со всех сторон обступают одни беспокойства 
170 Все-то он ищет, а то, что найдет, для него бесполезно,
Все свои дела он ведет боязливо и вяло,
Медлит решенье принять, мечтает пожить да подумать,
Вечно ворчит и брюзжит, выхваляет минувшие годы,
Ранние годы свои, а юных бранит и порочит.
175 Много приносят добра человеку бегущие годы,
Много уносят с собой; так пусть стариковские роли
Не поручают юнцу, а взрослые роли  мальчишке:
Каждый должен иметь соответственный возрасту облик.
Действие мы или видим на сцене, иль слышим в рассказе,
180 то, что дошло через слух, всегда волнует слабее,
Нежели то, что зорким глазам предстает необманно
И достигает души без помощи слов посторонних.
Тем не менее ты не все выноси на подмостки,
Многое из виду скрой и речистым доверь очевидцам.
185 Пусть малюток детей не при всех убивает Медея,
Пусть нечестивый Атрей человечьего мяса не варит,
Пусть не становится Кадм змеею, а птицею  Прокна:
Видя подобное, я скажу с отвращеньем: «Не верю!»
Действий в пьесе должно быть пять: ни меньше, ни больше,
190 Ежели хочет она с успехом держаться на сцене.
Бог не должен сходить для развязки узлов пустяковых,
И в разговоре троим обойтись без четвертого можно.
Хору бывает своя поручена роль, как актеру:
Пусть же с нее не сбивается он, и поет между действий
195 То, что к делу идет и к общей направлено цели.
Дело хора  давать советы достойным героям,
В буйных обуздывать гнев, а в робких воспитывать бодрость.
Дело хора  хвалить небогатый стол селянина,
И справедливый закон, и мир на открытых дорогах;
200 Дело хора  тайны хранить и бессмертным молиться,
Чтобы удача к смиренным пришла и ушла от надменных.
Флейта была не всегда, как теперь, окована медью,
Спорить с трубой не могла, и отверстий имела немного;
Вторила хору она, и силы в ней было довольно,
205 Чтоб оглашать дуновеньем ряды не слишком густые,
Где собирался народ, еще малочисленный, скромный,
Знающий цену труду, известный строгостью нравов.
Только когда рубежи раздвинул народ-победитель,
Город обнес просторной стеной, и под праздник без страха
210 Начал с утра вином ублажать хранителя-бога,
Стала являться в ладах и напевах сугубая вольность:
Что в них мог понимать досужий невежда-крестьянин,
Сев, как мужик средь мужей, с горожанами чуткими рядом?!
Тут-то к былой простоте прибавились резвость и роскошь,
215 И зашагал по помосту флейтист, волоча одеянье;
Тут и у строгих струн явилися новые звуки;
Тут и слова налились красноречьем, дотоль небывалым,
Так что с этой поры и хор, как вещун и советник,
Стал в песнопеньях своих темней, чем дельфийский оракул.
220 А трагедийный поэт, за козла состязаясь в театре,
Стал заголять сатиров лихих, деревенскою шуткой
Неколебимую строгость смягчив,  и все потому, что
Были приманки нужны и новинки, которые любит
Зритель, после священных пиров и пьяный и буйный.
225 Впрочем, даже самих сатиров, насмешников едких,
Так надлежит представлять, так смешивать важность и легкость,
Чтобы герой или бог, являясь меж ними на сцене,
Где он за час до того блистал в багрянице и ЗЛЕ
Не опускался в своих речах до убогих притонов
230 и не витал в облаках, не чуя земли под ногами
Легких стихов болтовни трагедия будет гнушаться 
Взоры потупив, она проскользнет меж резвых сатиров
Словно под праздничный день матрона в обрядовой пляске
Я бы, Пизоны, не стал писать в сатировских драмах
235 Только простые слова, в которых ни веса, ни блеска
Я бы не стал избегать трагических красок настолько
Чтобы нельзя уже было понять, говорит ли плутовка
Пифия, дерзкой рукой у Симона выудив деньги,
Или же верный Силен, кормилец и страж Диониса.
240 Я б из обычнейших слов сложил небывалую песню,
Так, чтоб казалась легка, но чтоб всякий потел да пыхтел бы,
Взявшись такую сложить: великую силу и важность
Можно и скромным словам придать расстановкой и связью.
Фавнам, покинувшим лес, поверьте, совсем не пристало
245 Так изъясняться, как тем, кто вырос на улицах Рима:
То услаждая себя стишком слащавым и звонким,
То громыхая в ушах похабною грязною бранью.
То и другое претит тому, у кого за душою
Званье, и род, и доход; и он в похвале не сойдется
250 С тем, кто привычен жевать горох да лузгать орехи.
Долгий слог за кратким вослед называется ямбом:
Быстрая эта стопа, всегда выступая попарно,
Триметра имя дала стиху о шести удареньях.
Из одинаковых стоп состоял он когда-то; но после,
255 Чтобы весомей и медленней нашего слуха касаться,
Он под отеческий кров величавые принял спондеи,
Кротко для них потеснясь, за собою, однако, оставив
Место второе и место четвертое. Чистые ямбы
Редки у Акция в славных стихах, и у Энния редки
260 В триметрах тяжких его, под которыми гнутся подмостки, 
Что ж, тем хуже для них: это знак иль небрежной работы,
Или незнанья основ мастерства, что столь же постыдно.
Правда, не всякий ценитель расслышит нескладную строчку
Даже и это для римских поэтов обидная вольность.
265 Значит ли это, что я начну писать как попало,
Стану ошибки свои выставлять напоказ беззаботно
Зная, что все мне простят? Упреков, быть может, избегну,
Но не дождусь и похвал. Образцы нам  творения греков:
Ночью и днем листайте вы их неустанной рукою!
270 Если же ваши отцы хвалили и ритмы и шутки
Даже у Плавта,  ну что ж, такое в них было терпенье,
Можно даже сказать  их глупость, если мы сами
В силах умом отличить от изящного грубое слово
Или неправильный стих уловить на слух и на ощупь.
275 Первым творенья свои посвятил трагической музе
Феспис, который возил представленья свои на телеге,
А исполнителям их он суслом вымазывал лица.
Только Эсхил облачил их в плащи, надел на них маски
И научил их ходить ногою, обутой в котурны,
280 По невысоким подмосткам, вещая высокие речи.
Дальше черед наступил комедии древней и славной:
Много похвал стяжала она, но, впав в своеволье,
Стала закон преступать, и тогда, по слову закона,
Хор в ней постыдно умолк, утратив право злоречья.
285 Наши поэты брались за драмы обоего рода
И заслужили по праву почет  особенно там, где
Смело решались они оставить прописи греков
И о себе о самих претексты писать и тогаты.
Думаю даже, что наш язык сравнялся бы славой
290 С доблестью наших побед, когда бы латинским поэтам
Их торопливость и лень не мешала отделывать строки.
Вы, о Помпилия кровь, не хвалите стиха, над которым
Много и дней и трудов не потратил напилок поэта,
Десятикратно пройдясь и вылощив гладко под ноготь!
295 Как-то сказал Демокрит, что талант важнее ученья
И что закрыт Геликон для поэтов со здравым рассудком.
Не оттого ли теперь не хотят ни стричься, ни бриться
Наши певцы, сидят по углам и в баню не ходят,
Словно боясь потерять и званье и славу поэта,
300 Ежели голову вверят свою брадобрею Лицину,
Неизлечимую даже и трех Антикир чемерицей?
Ах, для чего я, глупец, по весне очищаюсь от желчи?
Кабы не это, писал бы и я не хуже любого!
Только зачем? Уж лучше мне быть, как камень точильный,
305 Тот, что совсем не остер, но делает острым железо:
Сам не творя, покажу я, в чем дар, в чем долг стихотворца,
Что ему средства дает, образует его и питает,
Что хорошо, что нет, где верный путь, где неверный.
Мудрость  вот настоящих стихов исток и начало!
310 Всякий предмет тебе разъяснят философские книги,
А уяснится предмет  без труда и слова подберутся
Тот, кто понял, в чем долг перед родиной, долг перед другом
В чем состоит любовь к отцу, и обрату, и к гостю
В чем заключается дело судьи, а в чем  полководца
315 Или мужей, что сидят, управляя, в высоком сенате 
Тот для любого лица подберет подобающий облик.
Далее, я прикажу, чтоб ученый умел подражатель
Жизнь и нравы людей наблюдать для правдивости слога.
Драма, где мысли умны, а нравы очерчены метко,
320 Даже если в ней нет изящества, важности, блеска,
Больший имеет успех и держится дольше на сцене,
Нежели та, где одни пустые и звонкие строчки.
Грекам, грекам дались и мысли, и дар красноречья,
Ибо они всегда ценили одну только славу!
325 Ну, а у нас от ребяческих лет одно лишь в предмете:
Медный асе на сотню частей разделять без остатка!
«Сын Альбина, скажи: какая получится доля,
Если отнять одну от пяти двенадцатых асса?» 
«Треть!»  «Молодец! Не умрешь без гроша! А если прибавить?»
330 «...То половина!»  Корысть заползает, как ржавчина, в души:
Можно ли ждать, чтобы в душах таких слагалися песни,
Песни, кедровых достойные масл и ларцов кипарисных?
Или стремится поэт к услаждению, или же к пользе,
Или надеется сразу достичь и того и другого.
335 Кратко скажи, что хочешь сказать: короткие речи
Легче уловит душа и в памяти крепче удержит,
Но не захочет хранить мелочей, для дела не нужных.
Выдумкой теша народ, выдумывай с истиной сходно
И не старайся, чтоб мы любому поверили вздору,
340 И не тащи живых малышей из прожорливых Ламий.
Строгих полки стариков в стихах лишь полезное ценят;
Быстрые всадники знать не хотят никаких поучений;
Всех соберет голоса, кто смешает приятное с пользой,
И услаждая людей, и на истинный путь наставляя.
345 Книга такая плывет за моря, приносит доходы
Для продавца, а творцу дарит долголетнюю славу.
Правда и то, что порой мы прощаем поэту ошибки:
Ведь не всегда и струна звенит, как мы бы хотели,
И отвечает смычку вместо звука высокого низким,
350 Да не всегда и стрела попадает туда, куда метит.
Вот почему не сержусь я, когда в стихах среди блеска
Несколько пятен мелькнут, плоды недостатка вниманья
Или природы людской  в ней нет совершенства. Однако
Плох тот книжный писец, который снова и снова,
355 Как его ни учи, повторяет все ту же ошибку,
Плох кифаред, на одной и той же фальшивящий ноте, 
Так же плох и поэт нерадивый, подобно Херилу:
Буду я рад, отыскав у него три сносные строчки,
Но рассержусь, когда задремать случится Гомеру 
360 Хоть и не грех ненадолго соснуть в столь длинной поэме.
Общее есть у стихов и картин: та издали лучше,
Эта  вблизи; одна пленяет сильней в полумраке,
Между тем как другая на вольном смотрится свете
И все равно не боится суда ценителей тонких;
365 Эта понравится вмиг, а иная  с десятого раза.
Старший из братьев! Хоть ты и сам от природы разумен,
И наставленья отца тебя разумному учат,
Все же послушай меня. В иных человечьих занятьях
Даже посредственность в дело идет: правовед и оратор,
370 Даже если один красноречьем уступит Мессале,
А другой  широтою познаний Касцеллию Авлу,
Все-таки оба в цене; а поэту посредственных строчек
Ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки!
Как на богатом пиру нескладный напев музыкантов,
375 Мак в сардинском меду иль масло, жирное слишком,
Нам претят, ибо мы и без них пировали бы славно, 
Точно так и стихи, услада душевная наша,
От совершенства на шаг отступив, бездарными будут.
Кто не владеет мечом, тот не ходит на Марсово поле,
380 Кто не держал ни мяча, ни диска, не бегал, не прыгал,
Тот не пойдет состязаться, чтоб стать посмешищем людям.
Только стихи сочиняет любой, не боясь неуменья,
А почему бы и нет? Он не раб, он хорошего рода,
Всадником числится он, и в дурных делах не замечен.
385 Ты же, прошу, ничего не пиши без воли Минервы:
Вот тебе главный совет. А ежели что и напишешь 
Прежде всего покажи знатоку  такому, как Меций,
Или отцу, или мне; а потом до девятого года
Эти стихи сохраняй про себя: в неизданной книге
390 Можно хоть все зачеркнуть, а издашь  и словца не поправишь.
Первым диких людей от грызни и от пищи кровавой
Стал отвращать Орфей, святой богов толкователь;
Вот почему говорят, что львов укрощал он и тигров
И Амфион, говорят, фиванские складывал стены,
395 Двигая камни звуками струн и лирной мольбою
С места на место ведя. Такова была древняя мудрость:
Общее с частным добро разделять, со священным мирское,
Брак узаконить, конец положив своевольному блуду,
И укреплять города, и законы писать на скрижалях.
400 вот откуда пришел почет к пророкам-поэтам
И к песнопениям их! А потом и Гомер знаменитый,
И Тиртей закалили мужей для воинственной брани,
Песней ведя их на бой; в стихи облеклись прорицанья
И наставленья на жизненный путь; пиерийские струны
405 Милость дарили царей, несли развлечение душам,
Отдых давали от тяжких трудов. Итак, не стыдися
Музы, искусницы в лирной игре, и певца-Аполлона!
Что придает стихам красоту: талант иль наука?
Вечный вопрос! А по мне, ни старанье без божьего дара,
410 Ни дарованье без школы хорошей плодов не приносит:
Друг за друга держась, всегда и во всем они вместе.
Тот, кто решил на бегах обогнуть вожделенную мету,
Жил с малолетства в трудах, не знал ни Венеры, ни Вакха,
Много и мерз и потел; кто идет состязаться на флейтах,
415 Долго учился сперва и дрожал пред учителем строгим;
Нам же довольно сказать: «Я на диво стихи сочиняю 
Все остальное провал побери, а мне неприлично
Вдруг признаться, что я, не учась, чего-то не знаю».
Как созывает глашатай народ к продаже имений,
420 Так и льстецов созывает поэт, к себе на поживу 
Тот, у кого за душой и поместий и денег немало.
Если умеет отвесть на пиру он место для гостя,
И поручительство дать бедняку, и вызволить в тяжбе
Тех, кто сам на суде не силен,  то вряд ли отыщет
425 Разницу он между лживым льстецом и подлинным другом.
Если ты дал или дашь клиенту богатый подарок, 
Не приглашай его слушать стихи,  он заранее полон
Счастья он будет кричать: бесподобно, прекрасно, прелестно,
Будет краснеть и бледнеть, глаза отуманит слезою,
430 Будет подскакивать с места и оземь притопывать пяткой.
Как в похоронных рядах наемный плакальщик будет
Громче рыдать и заметней, чем тот, кто и вправду горюет,
Так всегда лицемер крикливей; чем честный хвалитель.
Видно, недаром у персов цари за полною чашей
435 Чистым пытают вином, желая узнать человека,
Верный он друг или нет. И если стихи ты слагаешь,
Остерегись лицемерных лжецов с их лисьей личиной.
Если Квинтилию ты читал свои сочиненья,
Он говорил: «Исправь-ка вот то и это словечко».
440 Ты возражал, что пытался не раз, но все понапрасну, 
Он предлагал зачеркнуть весь стих и пустить в перековку.
Если же ты начинал защищать неудачное место,
Вместо того чтоб его изменить,  он больше ни слова:
Можешь себя и творенья свои без соперников нежить!
445 Здравый и дельный ценитель бессильные строки осудит,
Грубым предъявит упрек, небрежные  черным пометит
Знаком, перо повернув, излишнюю пышность  урежет,
Там, где слишком темно,  прикажет света подбавить,
Там, где двусмысленность,  вмиг уличит, где исправить  укажет;
450 Строгий, как сам Аристарх, он не скажет: «Зачем же мне друга
Из пустяков обижать?» Пустяки-то к беде и приводят,
Если за них навсегда осмеют и отвергнут поэта.
Словно тот, кто коростой покрыт, или болен желтухой,
Или лишился ума, иль наказан гневливой Дианой,
455 Именно так ужасен для всех поэт полоумный 
Все от него врассыпную, лишь по следу свищут мальчишки.
Ежели он, повсюду бродя и рыгая стихами,
Вдруг, как тот птицелов, что не впору на птиц загляделся,
Рухнет в яму иль ров,  то пускай он хоть лопнет от крика:
460 «Люди! На помощь! Скорей!»  никто и руки не поднимет,
Если же кто и начнет спускать ему в яму веревку,
Я удержу: «А что, если он провалился нарочно
И не желает спастись?»  и по этому поводу вспомню
Смерть Эмпедокла: «Поэт сицилийский, в отчаянной жажде
465 Богом бессмертным прослыть, хладнокровно в горящую Этну
Спрыгнул. Не будем лишать поэта права на гибель!
Разве не все равно, что спасти, что убить против воли?
Это не в первый уж раз он ищет блистательной смерти, 
Вытащишь, кинется вновь: ему уж не быть человеком.
470 Кроме того, ведь мы и не знаем, за что он наказан
Страстью стихи сочинять? Отца ль осквернил он могилу
Молнии ль место попрал,  но лютует он хуже медведя
Хуже медведя, что клетку взломал и ревет на свободе!»
Так от ретивых поэтов бегут и ученый и неуч 
475 Если ж поймает  конец: зачитает стихами до смерти
И не отстанет, пока не насытится кровью, пиявка.

«Гораций: Оды, Эподы, Сатиры, Послания», М., 1970, с. 383395.

Послание обращено к Луцию Кальпурнию Пизону, другу Тиберия, и его двум сыновьям. Название «Наука поэзии» принадлежит позднейшим грамматикам. Это  самое большое и сложно построенное произведение Горация. Лишь с некоторой условностью можно выделить в нем три части: «о поэзии» (ст. 1152), «о драме» (ст. 153294), «о поэте» (ст. 295476).


Ст. 2021. Намек на анекдот о живописце, умевшем писать только кипарисы  деревья, посвященные мертвым; когда кто-то, спасшись от кораблекрушения, попросил его изобразить это спасение на картине, художник спросил, не написать ли тут же и кипарис.

Ст. 32. Эмильева школа  гладиаторская школа в Риме.

Ст. 50. Цетег  консул 204 г. до н.э.; Цицерон считал его первым римским оратором.

Ст. 6368. Перечисляются мелиоративные мероприятия, осуществленные Августом в Италии.

Ст. 73. Дал нам Гомер образец...  Размер Гомера  гексаметр.

Ст. 75. В строчках неравной длины...  в элегических двустишиях (ст. 77), сочетающих длинный гексаметр с более коротким пентаметром.

Ст. 80. Котурн  высокая обувь трагических актеров, сокк  плоская обувь комических.

Ст. 94. Хремет  персонаж комедий, так же как далее  Пифия и Симон (ст. 237238).

Ст. 96. Телеф и Пелей  трогательные образы царей в несчастье.

Ст. 136. Циклический автор.  Киклическими назывались поэмы продолжателей Гомера, старавшихся охватить как можно более широкий круг («кикл») мифологических событий.

Ст. 141142. Сокращенный перевод первых стихов «Одиссеи».

Ст. 155. «Хлопайте!»  возглас, которым обычно кончались латинские комедии.

Ст. 179. В рассказе «вестников» излагались обычно убийства, чудеса и прочие «несценические» эпизоды.

Ст. 191. Бог.. для развязки...  известный прием ‘deus ex machina’.

Ст. 192. И в разговоре троим обойтись без четвертого можно.  Правило о трех собеседниках объясняется тем, что в аттической трагедии могли играть только три актера.

Ст. 202. Флейта  точнее, дудка  сопровождала песни хора.

Ст. 205 и след. Здесь описывается (с большими неточностями) развитие драматических представлений в Греции в VI V вв. до н.э.

Ст. 220. ...за козла состязаясь...  народная этимология слова «трагедия» (буквально: «козлиная песнь»).

Ст. 221. Сатиры составляли хор в так называемой сатировской драме (ст. 234), появившейся в V в.; Гораций предлагает ввести этот жанр и в латинскую драму, заменив сатиров фавнами (ст. 244).

Ст. 253. Ямбический триметр состоял из шести ямбических стоп, расчлененных на три «двустопия»  отсюда название.

Ст. 256. Спондей  стопа из двух долгих слогов; ее употребление в ямбе определялось особыми правилами (ст. 258), которых Энний, Акций и Плавт не соблюдали.

Ст. 288. Претексты и тогаты  трагедии и комедии из римской жизни.

Ст. 292. Вы, о Помпилия кровь...  Царь Нума Помпилий считался предком рода Пизонов.

Ст. 332. Кедровым маслом натирались и в кипарисных ларцах хранились дорогие книги.

Ст. 340. Ламия  чудовище-людоед в италийских народных комедиях («ателланах»).

Ст. 375. Сардинский мед отличался горьким привкусом.

Ст. 387. Меций.  О Меции Тарпе см. примеч. к сатире 1,10.

Ст. 438. Квинтилий Вар  критик, на смерть которого написана Ода 1,24.

Ст. 472. Молнии ль место попрал...  Место удара молнии считалось священным.

[4/14Дмитриев М. А.


Если бы женскую голову к шее коня живописец
Вздумал приставить и, разные члены собрав отовсюду,
Перьями их распестрил, чтоб прекрасная женщина сверху
Кончилась снизу уродливой рыбой,  смотря на такую
5 Выставку, други, могли ли бы вы удержаться от смеха?
Верьте, Пизоны! На эту картину должна быть похожа
Книга, в которой все мысли, как бред у больного горячкой.
Где голова, где нога  без согласия с целым составом!
Знаю: все смеют поэт с живописцем  и все им возможно,
10 Что захотят. Мы и сами не прочь от подобной свободы,
И другому готовы дозволить ее; но с условьем,
Чтобы дикие звери не были вместе с ручными,
Змеи в сообществе птиц, и с ягнятами лютые тигры!
К пышному, много собой обещавшему громко началу
15 Часто блистающий издали ло́скут пришит пурпуровый,
Или описан Дианин алтарь, или резвый источник,
Вьющийся между цветущих лугов, или Рейн величавый,
Или цветистая радуга на небе мутно-дождливом.
Но у места ль она? Ты, быть может, умеешь прекрасно
20 Кипарис написать? Но к чему, где заказан разбитый
Бурей корабль с безнадежным пловцом? Ты работал амфору
И вертел ты, вертел колесо,  а сработалась кружка!
Знай же, художник, что нужны во всем простота и единство.
Большею частью, Пизоны, отец и достойные дети!
25 Мы, стихотворцы, бываем наружным обмануты блеском.
Кратким ли быть я хочу  выражаюсь темно, захочу ли
Нежным быть  слабым кажусь; быть высоким  впадаю в надутость!
Этот робеет и, бури страшась, пресмыкается долу;
Этот, любя чудеса, представляет в лесу нам дельфина,
30 Вепря плывущим в волнах!  И поверьте, не зная искусства,
Избежавши ошибки одной, подвергаешься большей!
Близко от школы Эмилия был же художник, умевший
Ногти и мягкие волосы в бронзе ваять превосходно.
В целом он был неудачен, обнять не умея единства.
35 Ежели я что пишу, не хотел бы ему быть подобным;
Так же как я не хочу с безобразным быть носом, имея
Черные очи или прекрасные черные кудри.
Всякий писатель предмет выбирай, соответственный силе;
Долго рассматривай, пробуй, как ношу, поднимут ли плечи.
40 Если кто выбрал предмет по себе, ни порядок ни ясность
Не оставят его: выражение будет свободно.
Сила и прелесть порядка, я думаю, в том, чтоб писатель
Знал, что́ где именно должно сказать, а все прочее  после,
Где что идет; чтоб поэмы творец знал, что взять, что откинуть,
45 Также чтоб был он не щедр на слова, но и скуп, и разборчив.
Если известное слово, искусным с другим сочетаньем,
Сделаешь новым  прекрасно! Но если и новым реченьем
Нужно, дотоль неизвестное нечто, назвать,  то придется
Слово такое найти, чтоб неслыхано было Цетегам.
50 Эту свободу, когда осторожен ты в выборе будешь,
Можно дозволить себе: выражение новое верно
Принято будет, когда источник его благозвучный 
Греков прекрасный язык. Что римлянин Плавту дозволил,
Или Цецилию,  как запретить вам, Вергилий и Варий?..
55 Что ж упрекают меня, если вновь нахожу выраженья?
Энний с Катоном ведь новых вещей именами богато
Предков язык наделили; всегда дозволялось, и ныне
Тоже дозволили нам, и всегда дозволяемо будет
Новое слово ввести, современным клеймом обозначив.
60 Как листы на ветвях изменяются вместе с годами,
Прежние ж все облетят,  так слова в языке. Те, состарясь,
Гибнут, а новые, вновь народясь, расцветут и окрепнут.
Мы и все наше  дань смерти! Море ли, сжатое в пристань
(Подвиг достойный царя!), корабли охраняет от бури,
65 Или болото бесплодное, некогда годное веслам,
Грады соседние кормит, взрытое тяжкой сохою,
Или река переменит свой бег на удобный и лучший,
Прежде опасный для жатв: все, что смертно, то должно погибнуть!
Что ж, неужели честь слов и приятность их  вечно живущим?
70 Многие падшие вновь возродятся; другие же, ныне
Пользуясь честью, падут, лишь потребует властный обычай,
В воле которого все  и законы и правила речи!
Всем нам Гомер показал, какою описывать мерой
Грозные битвы, деянья царей и вождей знаменитых.
75 Прежде в неравных стихах заключалась лишь жалоба сердца,
После же чувства восторг и свершение сладких желаний!
Кто изобрел род элегий, в том спорят ученые люди,
Но и доныне их тяжба осталась еще нерешенной.
Яростный ямб изобрел Архилох,  и низкие сокки,
80 Вместе с высоким котурном, усвоили новую стопу.
К разговору способна, громка, как будто родилась
К действию жизни она, к одоленью народного шума.
Звонким же лиры струнам даровала бессмертная Муза
Славить богов и сынов их, борцов, увенчанных победой,
85 Бранных коней, и веселье вина, и заботы младые!
Если в поэме я не могу наблюсти все оттенки,
Все ее краски, за что же меня называть и поэтом?
Разве не стыдно незнание? стыдно только учиться?
Комик находит трагический стих неприличным предмету;
90 Ужин Фиеста  равно недостойно рассказывать просто
Разговорным стихом, языком для комедии годным.
Каждой вещи прилично природой ей данное место!
Но иногда и комедия голос свой возвышает.
Так раздраженный Хремет порицает безумного сына
95 Речью, исполненной силы; нередко и трагик печальный
Жалобы стон издает языком и простым и смиренным.
Так и Теле́ф и Пелей в изгнаньи и бедности оба,
Бросивши пышные речи, трогают жалобой сердце!
Нет! не довольно стихам красоты; но чтоб дух услаждали
100 И повсюду, куда ни захочет поэт, увлекали!
Лица людские смеются с смеющимся, с плачущим плачут.
Если ты хочешь, чтоб плакал и я, то сам будь растроган:
Только тогда и Телеф и Пелей, и несчастье их рода
Тронут меня; а иначе или засну я от скуки,
105 Или же стану смеяться. Печальные речи приличны
Лику печальному, грозному  гнев, а веселому  шутки;
Важные речи идут и к наружности важной и строгой:
Ибо так внутренне нас наперед устрояет природа
К переменам судьбы, чтоб мы все на лице выражали 
110 Радует что, иль гневит, иль к земле нас печалию клонит,
Сердце ль щемит, иль душа свой восторг изливает словами!
Если ж с судьбою лица у поэта язык несогласен,
В Риме и всадник и пеший народ осмеют беспощадно!
В этом есть разница: Дав говорит, иль герой знаменитый,
115 Старец, иль муж, или юноша, жизнью цветущей кипящий,
Знатная родом матрона, или кормилица; также
Ассириец, колхидянин, пахарь, или разносчик,
Житель ли греческих Фив, или грек же  питомец Аргоса.
Следуй преданью, поэт, иль выдумывай с истиной сходно!
120 Если герой твой Ахилл, столь прославленный в песнях,  да будет
Пылок, не косен и скор, и во гневе своем непреклонен,
Кроме меча своего признавать не хотящий закона.
Гордой и лютой должна быть Медея; Ино  плачевна;
Ио  скиталица; мрачен  Орест; Иксион  вероломен.
125 Если вверяешь ты сцене что новое, если ты смеешь
Творческой силой лицо создавать, неизвестное прежде,
То старайся его до конца поддержать таковым же,
Как ты в начале его показал, с собою согласным.
Трудно, однако ж, дать общему личность, верней в Илиаде
130 Действие вновь отыскать, чем представить предмет незнакомый.
Общее будет по праву твоим, как скоро не будешь
Вместе с бездарной толпой ты в круге обычном кружиться,
Если не будешь, идя по следам, подражателем робким,
Слово за словом вести, избежишь тесноты, из которой
135 Стыд да и самые правила выйти назад запрещают.
Бойся начать как циклический прежних времен стихотворец:
«Участь Приама пою и войну достославную Трои!»
Чем обещанье исполнить, разинувши рот столь широко?
Мучило гору, а что родилось? смешной лишь мышонок!
140 Лучше стократ, кто не хочет начать ничего не по силам:
«Муза! скажи мне о муже, который, разрушивши Трою,
Многих людей города и обычаи в странствиях видел!»
Он не из пламени дыму хотел напустить, но из дыма
Пламень извлечь, чтобы в блеске чудесное взору представить:
145 Антифата и Сциллу, или с Циклопом Харибду!
Он не начнет Диомедов возврат с Мелеагоровой смерти,
Ни Троянской войны с двух яиц, порождения Леды.
Прямо он к делу спешит; повествуя знакомое, быстро
Мимо он тех происшествий внимающих слух увлекает;
150 Что воспевали другие, того украшать не возьмется;
Истину с басней смешает он так, сочетавши искусно,
Что началу средина, средине конец отвечает!
Слушай, чего я хочу и со мною народ наш желает:
Если ты хочешь, чтоб зритель с минуты паденья завесы
155 Слушал с вниманием, молча, до слова: «Бейте в ладоши»,
То старайся всех возрастов нравы представить прилично,
Сходно с натурою, как изменяются люди с годами.
Мальчик, который уж знает значение слов и умеет
Твердо ступать по земле,  он ровесников любит и игры;
160 Вдруг он рассердится, вдруг и утихнет, и все ненадолго.
Юноша, коль от надзора наставника он уж свободен,
Любит коней и собак и зеленое Марсово поле;
Мягче он воска к пороку, не слушает добрых советов,
Медлен в полезном и горд, и сорит расточительно деньги;
165 Пылок в желаньях, но скоро любимую вещь оставляет.
Мужеский возраст с умом, изменившим наклонность с летами,
Ищет богатства, связей; он почестей раб и боится,
Как бы не сделать чего, в чем раскается, может быть, после.
Старец не знает покоя: или, несчастный, в заботах
170 Копит добро, иль боится прожить, что накоплено прежде;
Он хладнокровно и с робостью правит своими делами,
Ждет и надеется долго, не скоро решается, жадно
В будущем ждет исполненья, ничем недоволен, печален,
Хвалит то время, как молод он был, порицая век новый.
175 Годы летят и приносят многие блага, но много
Их и уносят, как жизнь начинает клониться к закату.
Юноше роль не давай старика, а мальчику  мужа.
Каждого возраста нравы  черты означают иные.
Действие или на сцене, или бывает в рассказе.
180 Что к нам доходит чрез слух, то слабее в нас трогает сердце,
Нежели то, что само представляется верному глазу
И чему сам свидетелем зритель. Однако ж на сцене
Ты берегись представлять, что от взора должно быть сокрыто
Или, что скоро в рассказе живом сообщит очевидец.
185 Нет, не должна кровь детей проливать пред народом Медея,
Гнусный Атрей перед всеми варить человеков утробы,
Прокна пред всеми же в птицу, а Кадм в змею превратиться:
Я не поверю тебе, и мне зрелище будет противно.
Если ты хочешь, чтоб драму твою, раз увидевши, зритель
190 Видеть потребовал вновь, то пять актов ей должная мера.
Но чтоб боги в нее не вступались; разве твой узел
Требует высшей их силы! Равно  в говорящих  четвертый
Лишний всегда: без него обойтись в разговоре старайся.
Хор есть замена мужского лица; ничего между действий
195 Петь он не должен, что к цели прямой не ведет и с предметом
Тесно не связано. Пусть ободряет он добрых, советы
Им подает, укрощает пыл гнева и гордость смиряет;
Пусть превозносит умеренный стол, справедливость святую,
Мир и закон, и врата городов безопасно отверсты;
200 Пусть он, поверенный тайн, умоляет богов, чтоб Фортуна
Вновь обратилась к несчастным, от гордых же прочь удалилась.
Флейта была встарину не из многих частей, съединенных
Медью в одно, как теперь, не соперница труб, но простая,
Тихим приятная звуком, ладов имея немного,
205 Вторить лишь хору могла и быть слышной народу, который
Было легко перечесть: на скамьях он еще не теснился,
Ибо умерен был, нравами строг, и не шумен, и скромен.
После, как тот же народ чрез побуды расширил пределы
Мирных полей, как обнес он свой город обширной стеною,
210 В праздники начал вином утишать надменную силу:
Бо́льшая вольность вошла тут и в меру и в такт музыкальный.
Ибо как требовать вкуса от грубости жителей сельских,
Праздных невежд, с горожанами смешанных вместе? Тогда-то
Им в угождение флейтщик с простою старинной игрою
215 Пляску и пышность стал сочетать и ходить по помосту
В длинной одежде; и самая лира умножила звуки.
Выговор скорый тогда превратился в высокий и важный,
Стали вводить в разговор изреченья, потом прорицанья,
Так что поэт наконец говорил, как Дельфийский оракул.
220 Прежде трагический скромный поэт за козла состязался.
Вскоре во всей наготе стал лесных выставлять он Сатиров,
Вскоре попробовал с важностью вместе и резкую шутку,
С тем чтобы новым занять чем-нибудь, чем-нибудь да приятным,
Зрителей, после жертв приношенья всегда подгулявших.
225 Пусть же выводят на сцену насмешливых дерзких Сатиров,
Пусть обращают в смешное предметы и важные даже;
Только совет мой: когда бог какой представляется тут же
Или герой, перед тем появившийся в пурпуре, в злате,
То неприлично, чтоб он говорил, как в харчевне, но также,
230 Чтобы он, уклоняясь земли, в облаках затерялся.
Так! недостоин трагедии стих легкомысленной шутки,
Между Сатиров ей стыдно, как важной матроне, которой
Велено вместе с другими участвовать в праздничной пляске.
Будь я писатель сатир, не одни бы простые реченья,
235 Не одну б я любил безукрашенность речи народной,
Но не хотел бы совсем и трагедии краски оставить:
Так чтоб речь Дава всегда различалась со смелою речью
Питии дерзкой, у Симона хитро талант захватившей,
Или с речами Силена, слуги и пестуна Вакха.
240 Я бы составил мой слог из знакомых для всех выражений,
Так чтобы каждому легким сначала он мог показаться,
Но чтоб над ним попотел подражатель иной. Так приятность
Много зависит от связи идей, от порядка  их сила!
Если бы я был судьею, то Фавн, убежавший из леса,
245 Остерегся бы в нежных стихах объясняться, как щеголь,
Уличный житель, который едва не на рынке родился,
И не смел бы в стихах повторять непристойные речи,
Ибо сенатор и всадник, все люди с достатком и вкусом,
Верно, в награду венка не присудят за то, что́ похвалит
250 Покупатель орехов лесных иль сухого гороху.
Долгий слог за коротким  в стихах называется ямбом,
Стих ямбический быстр, оттого он и триметром назван,
Даром что в чтении он представляет нам шесть ударений.
Прежде с начала стиха до конца он был весь одинаков;
255 После, чтоб тише для слуха он был и казался важнее,
Ямб терпеливый отечески с важным и тихим спондеем
Право свое разделил; но с условьем таким неизменным,
Чтобы вторая с четвертой стопа  все за ним оставались.
Редко у Энния здесь, как и в триметрах Акция славных,
260 Встретишь спондеи. На сцене стихи, полновесные ими 
Явный поэту укор в небрежности, столь же постыдный,
Что и в поспешности или в незнании правил искусства.
Правда, не всякий в стихе замечает ошибку в паденьи,
В чем уже лишняя вольность дарована римским поэтам!
265 Но неужели поэтому должен я быть своевольным
И писать наудачу? Неужели, видя ошибки,
Думать спокойно о них, в безопасной надежде прощенья?
Даже и их избежав, похвалы я еще не достоин.
О, день и ночь вы, Пизоны, читайте творения греков! 
270 Вот образцы! «Но ведь предки хвалили ж стихи и шутливость
Плавта?»  Хвалили и то и другое!  Дивлюсь их терпенью,
Чуть не сказал я: «Их глупости!»,  ежели только мы с вами
В силах умом отличить остроту от шутливости грубой,
Если и ухом и пальцами верность стиха разбираем!
275 Новый поэзии род, неизвестной трагической музы,
Феспис, как все говорят, изобрел, и возил на телегах
Он лицедеев своих, запачкавших лица дрожжами
И поющих стихи; но личин и одежды приличной
Изобретатель Эсхил, на подмостках театр свой взмостивши,
280 Слову высокому их научил и ходить на котурнах.
Вслед за Эсхилом явилась комедия старая наша;
Ей был немалый в народе успех, но вскоре свобода
Перешла в своевольство, достойное быть укрощенным:
Принят закон  ив ней хор замолчал, и вредить перестала!
285 Наши поэты, испробовав все, честь за то заслужили,
Что, не по греков следам, прославляли родные деянья,
Частию в важной претексте, великим лишь лицам приличной,
Частию в тоге простой, гражданина всегдашней одежде.
Лациум, сильный оружием, был бы не менее славен
290 Также прекрасным своим языком, когда б стихотворцам
Не было скучно и трудно опиливать чище работу.
Вы, о Помпилия кровь! Не хвалите поэмы, покуда.
Десять раз исправляя ее и долгое время,
Автор до самых ногтей не довел ее совершенства!
295 Пусть говорит Демокрит, что гений счастливей искусства,
Пусть здравоумных поэтов сгоняет с высот Геликона!
Многие, веря ему, отростили бороду, ногти,
И убегают людей, не ходят даже и в баню!
Как не достигнуть им славы поэтов, когда не вверяют
300 Никогда своей головы брадобрею Лицину,
Неизличимой ничем  даже трех Антикир чемерицей!
О я несмысленный! Стало, напрасно весенней порою
Я очищаюсь от желчи! Если б не это, всех лучше
Я бы писал, но с условьем таким не хочу быть поэтом!
305 Стану же должность бруска отправлять я: сам он не режет,
Но зато он железо острит.  Сам писать я не буду,
Но открою другим, что творит и питает поэта,
Что прилично, что нет, в чем искусство и в чем заблужденье!
Прежде чем станешь писать, научись же порядочно мыслить!
310 Книги философов могут тебя в том достойно наставить,
А выраженья за мыслью придут уже сами собою.
Ежели знает поэт, чем обязан он родине, дружбе,
В чем родителей, братьев любовь, в чем обязанность к гостю.
В чем долг сенатора, должность судьи и в военное время
315 Власть предводителя войск,  несомненно тот и в поэме
Каждому может лицу дать приличные званию речи!
Нравы советую я изучать наблюдением жизни,
Из нее почерпать и правдивое их выраженье!
Часто комедия, блеском речений и верностью нравов,
320 Хоть и чуждая вкуса и чуждая силы искусства,
Больше народ забавляет и больше его занимает,
Нежели скудная действием, звучно блестя пустяками!
Грекам Муза дала полнозвучное слово и гений,
Им, ни к чему независтливым, кроме величия славы!
325 Дети же римлян учатся долго, с трудом, но чему же?
На сто частей научаются асе разделять без ошибки.
«Сын Альбина! скажи мне: если мы, взявши пять унций,
Вычтем одну, что останется?»  Третья часть асса.  «Прекрасно!»
Ну, ты именье свое не растратишь! А если прибавим
330 К прежним пяти мы одну, что будет всего?»  Половина. 
Если, как ржавчина, в ум заберется корысть, то возможно ль
С нею стихов ожидать, в кипарисе храниться достойных?
Или полезными быть, иль пленять желают поэты,
Или и то, и другое: полезное вместе с приятным.
335 Если ты учишь, старайся быть кратким, чтоб разум послушный
Тотчас понял слова и хранил бы их в памяти верно!
Все, что излишне, хранить понятие наше не может.
Если ты что вымышляешь, будь в вымысле к истине близок:
Требовать веры во всем  невозможно; нельзя же живого
340 Вынуть из чрева ребенка, которого Ламия съела.
Старые люди не любят поэмы, когда бесполезна,
Гордые всадники  все поучения прочь отвергают.
Всех голоса съединит, кто мешает приятное с пользой,
И занимая читателя ум, и тогда ж поучая.
345 Книга такая и Сосиям деньги приносит; и славу,
Долгих лет славу поэту дает, и моря проплывает.
Есть и такие ошибки, в которых поэт невиновен;
И струна не всегда повинуется пальцу и слуху;
Часто звук острый она издает, хотя низкого ждешь ты,
350 Но не всегда ведь из лука стрела долетает до цели!
Если поэма полна красотою обильной и блеском,
То извинительны ей те пятна, которых небрежность
Или бессилье натуры людской не умели избегнуть.
Но как не сто́ит прощенья такой переписчик, который
355 Вечно привык на письме все к одной и все той же ошибке,
Как смешон музыкант, не в ладу все с той же струною, 
Так и небрежный поэт мне покажется тотчас Херилом;
Встретя хорошее в нем, и дивлюсь и смеюсь! Но досадно,
Если и добрый наш старец Гомер иногда засыпает!
360 Впрочем, в столь длинном труде иногда не вздремнуть невозможно!
Так же как живость, нас и поэзия, сходная с нею,
Часто пленяют вблизи, иногда же в одном отдаленьи.
Эта картина прекрасна в тени, а другая, которой
Острое зренье судьи не вредит, превосходна при свете.
365 Эта понравится раз, а другую раз десять посмотрят.
Старший из братьев Пизонов! Хоть верен и вкус твой и разум,
И хоть голос отца для тебя превосходный наставник,
Но не забудь, что тебе я скажу! Есть предметы, в которых
Даже посредственность всеми терпима и может быть сносной.
370 Так юрисконсульт иной, хотя красноречия силой
Не сравнится с Мессалой, ни знаньем с Касцелием Авлом,
Но уважают его. А поэту ни люди, ни боги,
Ни столбы не прощают посредственность: всем нестерпима!
Как за приятным обедом нестройной симфонии звуки,
375 Запах грубых мастик, мак, смешанный с медом сардинским,
Всем досаждают затем, что обед и без них обошелся б:
Так и поэзия, быв рождена к наслаждению духа,
Чуть с совершенства сойдет, упадает на низкую степень!
Кто не искусен в бою,  уклоняется с Марсова поля,
380 Тот, кто ни в обруч, ни в мяч, ни в диск играть не искусен,
Тот не вступает в игру, чтоб не подняли зрители хохот;
Только несведущий вовсе в стихах их писать не стыдится.
Что же ему не писать! Он свободный, хорошего рода,
Всадничий он капитал объявил и во всем без порока.
385 Нет! ты не будь таковым! Не пиши без согласья Минервы!
Ты рассудителен: знаю. Когда что напишешь, то прежде
Мекия верному слуху на суд ты должен представить,
Или отцу, или мне, и лет девять хранить без показу!
Втайне свой труд продержавши, покуда он в свет не явился,
390 Много исправишь, а выпустишь слово, назад не воротишь!
Некогда древний Орфей, жрец богов, провозвестник их воли,
Диких людей отучил от убийств и от гнусной их пищи.
Вот отчего говорят, что и львов укротил он и тигров.
Фивские стены воздвиг Амфион: оттого нам преданье
395 Повествует о нем, что он лирными звуками камни
Двигал с их места, куда ни хотел, сладкогласием лиры.
Древняя мудрость в том вся была, чтоб народное с частным,
Чтоб святыню с мирским различить, дать браку уставы,
Строить грады, на древе вырезывать людям законы.
400 Вот оттого и божественным именем чтили поэтов,
Как и пророчеством звали их песнь! Вслед за ними, позднее,
Славный Гомер и Тиртей вспламеняли своими стихами
Бранные души. Оракулы тоже в стихах возвещались.
Глас Пиэрид и жизни указывал путь, и поэтам
405 Снискивал милость царей, и, работ годовых с окончаньем,
Песнью веселой народ услаждал. Не стыдитесь отныне
Лиры искусной, и голоса муз, и певца Аполлона!
Что совершенству поэмы способствуют больше: природа
Или искусство?  Странный вопрос!  Я не вижу, к чему бы
410 Наше учение было без дара и дар без науки?
Гений природный с наукой должны быть в согласьи взаимном.
Тот, кто стремится достичь на бегу желаемой ме́ты,
В юности много трудов перенес; и потел он и зябнул,
Был он воздержан в любви и в вине. Музыкант, на Пифийских
415 Играх поющий  тоже учился, наставника слушал.
Ныне  довольно сказать: «Я чудесно стихи сочиняю!»
Всякий хочет вперед! Позади оставаться постыдно;
Стыдно признаться, что вовсе не знаешь, чему не учился!
Как публичный крикун скликает толпу на продажу
420 Разных товаров, так и поэт, богатый землями,
Деньги пускающий в рост, собирает льстецов и дарит их.
Но кто большие обеды дает, кто ручается в долге
По бедняге и моте, которому больше не верят,
Или кто плута в суде от хлопот защитит,  сомневаюсь,
425 Чтобы мог различить он прямого от ложного друга.
Если кого ты дарил иль подарок кому обещаешь,
Слушать свои сочиненья его не зови: будь уверен,
Что он в радости сердца всегда закричит: «Бесподобно!»
Вне себя от восторга, он, верно, то слезы роняет,
430 То с восхищения вскочит, то в землю ударит ногою!
Точно наемные плаксы, обряд похорон исполняя,
Больше вопят и рыдают, чем тот, кто и вправду печален, 
Так и насмешник растроган. Не так прямодушный ценитель!
Нам говорят, что цари принуждают пить многие чаши,
435 Полные цельным вином, как скоро хотят откровенно
Вызнать, достоин ли дружбы кто их.  Так и ты берегися,
Если ты пишешь стихи, льстецов под наружностью лисьей!
Если б Квинтилию ты их читал, он сказал бы открыто:
«Это и это поправь!» На ответ твой, что два иль три раза
440 Пробовал их исправлять, но не сладил, он скажет, что лучше
Их уничтожить совсем, и поэму всю снова под молот.
Если ж ты более любишь отстаивать спором ошибки,
Чем исправлять их, то слов понапрасну он тратить не станет;
Он замолчит,  пусть себя и стихи без соперников любишь!
445 Честный и сведующий муж откровенно стих слабый заметит,
Жесткий осудит, небрежный, тростник обмакнувши в чернила,
Черным отметит крестом, украшенья пустые отбросит;
Видя неясность в стихе, выраженью принудит дать ясность;
Встретя двусмысленность, тотчас укажет, что должно исправить.
450 Как прямой Аристарх, он не скажет: «Зачем же мне друга
Этой безделицей так огорчать?» А безделицы эти
После к насмешкам ведут, к неприятностям более важным.
Но, как разумные люди боятся прилипчивой сыпи
Или желтухи, а то и лишенных Дианой рассудка,
455 Бегая дальше от них,  так все прочь от безумца-поэта!
Только мальчишки, гоняясь за ним, неразумные, дразнят.
Между тем как, надувшись, ревет он стихи и глазами
Водит вокруг, как в лесу птицелов, дроздов стерегущий,
Если в то время он в ров упадет иль в колодец, и кличет:
460 «Ай, помогите, граждане!»  никто не спасай стихотворца!
Если ж кто вздумает помощь ему оказать и опустит
Сверху веревку ему, я скажу: «Ты не знаешь: быть может
Он и нарочно упал, и не хочет оттоль!» и прибавлю
Об Эмпедокле рассказ, сицилийской поэте, который,
465 Богом стать вздумал, он спрыгнул спокойно в горящую Этну.
Что нам поэтов свободы лишать  погибать, как угодно!
Против воли поэта спасти  все равно, что убийство!
С ним же ведь это не в первый уж раз! И поверь: человеком
Все он не будет, все мысль не оставит о славной кончине!
470 Трудно постичь: отчего же стихи беспрестанно он пишет?
Прах ли отца осквернив, он наказан таким беснованьем?
Иль обесчестил он место, где гром разразился?  но только
Он сумасшедший! Лишь станет читать, и простяк и ученый, 
Все убегут, как от зверя, свою разломавшего клетку.
475 Но кого он настигнет, беда! зачитает до смерти!
Точно пиявка: пока не напьется полна, не отстанет!

Впервые: «Наука поэзии, или Послание к Пизонам Квинта Горация Флакка», М., 1853, с. 3771.

Послание к Пизонам. Название «Наука поэзии» (De arte poetica) принадлежит не Горацию, а ритору Квинтилиану; это название удержалось за «Посланием к Пизонам», и потому мы и оставляем его в заглавии. Из древних авторов название «Послание» (Epistula) по отношению к этому произведению употребляет один только грамматик IV века н.э. Харизий.


Ст. 20. ...Кипарис написать... По указанию одного схолиаста  комментатора Горация, здесь имеется в виду анекдот о живописце, умевшем писать одни только кипарисы. Когда кто-то, спасшийся от кораблекрушения, заказал этому художнику, для приношения в храм Нептуну, картину с изображением бедствия, от которого он спасся, тот будто бы спросил, не написать ли тут же и кипарис.

Ст. 32. Близко от школы Эмилия... Гладиаторская школа Луция Эмилия Лепида находилась неподалеку от цирка.

Ст. 49. ...Неслыхано было Цетегам. Цетеги, из которых Марка Корнелия Цетега (консула 204 года до н.э.) Цицерон («Брут», XV, 57) считает первым римским оратором, отличались приверженностью к старинным обычаям (ср. 2-е Послание 2-й книги, ст. 117).

Ст. 53. ...Римлянин Плавту позволил или Цецилию... Из древних поэтов Гораций здесь выбирает тех, которых он больше всего презирал, а из современных  которыми больше всего восхищался  Вергилия и Вария. На плохую латынь Цецилия указывает, впрочем, и Цицерон в письмах к Аттику (VII, 3).

Ст. 56. ...Энний с Катоном... О словах, созданных Катоном (234149), от которого до дошло сочинение «О сельском хозяйстве», мы не имеем данных; что же касается Энния (240169), то известно, что он ввел в латинский язык много новых слов, частью чисто латинских, частью взятых из греческого. Он, между прочим, впервые ввел термин «поэт» (poeta).

Ст. 63. Море ли, сжатое в пристань... Гораций имеет в виду «пристань Юлия» (portus Julius), которая была создана соединением Лукринского озера с Авернским и затем с морем. В 1538 году все это огромное сооружение погибло при извержении Monte Nuovo.

Ст. 65. ...болото бесплодное...  Помптинские болота.

Ст. 67. ...Река переменит свой бег..  Тибр, русло которого было расширено и углублено при Августе. Об упоминаемых здесь мелиоративных работах см. у Светония в биографии Августа (русский перевод Кончаловского, ‘Academia’, 1934).

Ст. 75 ...В неравных стихах..., т. е. в «элегическом дистихе»  соединении гексаметра с пентаметром.

Ст. 79. Архилох. См. Послание I, 19, ст. 23, где Гораций указывает, что первый ввел в латинскую поэзию «паросские» (т. е. Архилоховы) ямбы.

Ст. 79. Сокки  особый вид обуви, которую носили актеры в комедиях. Здесь сокки и в следующем стихе котурн (обувь трагических актеров) сказано вместо «комедия» и «трагедия».

Ст. 90. Ужин Фиеста. Гораций нарочно выбирает в пример трагедии один из самых кровожадных ее сюжетов. Ср. ниже ст. 186 и Оду I, 16.

Ст. 94. Хремет  один из персонажей комедии Теренция «Самоистязатель». Гораций имеет в виду 4-ю сцену 5-го акта (русский перевод Артюшкова, ‘Academia’, 1934).

Ст. 97. Телеф и Пелей. Судьба Телефа, сына Геркулеса и нимфы Аугэ, раненного под Троей копьем Ахилла, служила обычным примером человеческого несчастья. Пелей  отец Ахилла, изгнанный из родной страны. Мифы о Телефе и Пелее не раз обрабатывались античными драматургами.

Ст. 113. ...Всадник, и пеший народ... Дмитриев делает такое примечание к этому стиху: «На латинском: equites et pedites», «конные и пешие», т. е. всадники и простой народ, два главные разделения римского народа. Этого комического выражения, взятого Горацием у Плавта, нельзя было передать по-русски. Если сказать: и конный и пеший, то пропало бы слово всадник, принятое уже в нашем языке как один из классов римского народа. Чтобы сколько-нибудь сохранить шутку, я решился сказать: «и всадник и пеший народ».

Ст. 120124. Приводятся излюбленные персонажи из мифологии. См. Указатель.

Ст. 136. Циклический. Циклическими поэтами назывались писавшие поэмы на сюжет «круга» (цикла) мифов, связанных с Троянской войной. Кого из «циклических» поэтов цитирует Гораций в следующем стихе  неизвестно. Гораций противопоставляет широковещательным началам поэм скромное начало «Одиссеи» Гомера, ограничившего свою тему.

Ст. 139. Мучило гору...  перевод греческой пословицы, приводимой Лукианом («О способе писать историю», 23).

Ст. 141142. Муза! скажи мне... Гораций двумя стихами переводит три начальных стиха «Одиссеи» Гомера.

Ст. 145. Об Актифате, царе людоедов лестригонов, см. «Одиссея» (X, 100 слд.); о Сцилле и Харибде  там же (XII, 73 слд.); о циклопе Полифеме  там же (IX, 187 слд.).

Ст. 146. Диомедов возврат  название поэмы Антимаха, современника Платона, о возвращении из-под Трои одного из глазных героев Троянской войны. Диомед был племянником Мелеагра, погибшего еще во времена Тезея, когда старейший из участников похода под Трою  Нестор  был еще юношей.

Ст. 147. ...С двух яиц, порождения Леды. Из одного яйца, снесенного Ледой после связи с Юпитером в образе лебедя, родились Кастор и Поллукс, из другого Клитемнестра и Елена, будущие жены Агамемнона и Менелая.

Ст. 155. «Бейте в ладоши!»  обычное обращение к зрителям по окончании пьесы.

Ст. 184. Очевидец, или так называемый «вестник», сообщавший о событиях, которые, согласно требованиям античной эстетики, не могли изображаться на сцене.

Ст. 185. ...Не должна кровь детей проливать пред народом Медея... Это соблюдает в своей «Медее» Еврипид, но не Сенека (см. ст. 975 и сл. в пятом акте его «Медеи», русский перевод С. М. Соловьева, ‘Academia’, 1932). Это объясняется скорее всего тем, что трагедии Сенеки не предназначались для исполнения на сцене.

Ст. 186. Гнусный Атрей. Имеется в виду миф об Атрее, убившем двух сыновей брата своего Фиеста и подавшем ему за столом их мясо. См. выше ст. 90.

Ст. 187. Прокна. Миф о Прокне, жене фракийского царя Терея, рассказан в шестой книге «Метаморфоз» Овидия (ст. 440 слд.). У Софокла была не дошедшая до нас трагедия «Терей». О превращении Кадма в змея см. четвертую книгу «Метаморфоз» Овидия (ст. 563 слд.). На миф о Кадме была написана одна из несохранившихся трагедий Еврипида.

Ст. 190. Пять актов  не греческое, а римское деление драмы. Греки делили трагедию на «пролог», «эпизоды» и «эпилог», причем это деление далеко не всегда совпадает с делением на пять актов.

Ст. 191. ...Чтоб боги в нее не вступались. Такое вмешательство бога  deus ex machina связано с развитием действия в «Филоктете» Софокла, но не оправдано во многих трагедиях Еврипида.

Ст. 192193. ...Четвертый лишний всегда... Греческие трагики тщательно избегали введения в диалог своих драм четвертого «говорящего» актера, допуская его лишь как персонаж «без речей» или же давая ему говорить всего несколько слов, как например в «Хоэфорах» Эсхила, где такому «четвертому»  Пиладу уделено всего три стиха (900902).

Ст. 194. Хор есть замена мужского лица..., т. е. роль хора равносильна роли отдельного актера.

Ст. 202. Флейта  tibia. Этот духовой инструмент скорее соответствовал по своему устройству современному кларнету или флажолету. Во время Горация эти «флейты» делались длинными, и колена их скреплялись металлом, что усиливало звук. Кроме того, древние флейты имели всего три или четыре отверстия (лада).

Ст. 216. ...Лира умножила звуки. На лире было первоначально всего четыре струны, а затем семь и десять.

Ст. 220. ...За козла состязался. Гораций ошибается: козел вовсе не был наградой победителя. Историю возникновения трагедии Гораций излагает ниже (ст. 275 слд.).

Ст. 221. Сатиры. В ст. 221250 Гораций говорит о «сатировской драме», образцом которой для нас является «Циклоп» Еврипида и новонайденная драма Софокла «Следопыты», переведенная Ф. Ф. Зелинским в его полном издании Софокла. Римские сатирические драмы, в которых греческие «сатиры» заменялись италийскими «фавнами», известны нам лишь по заглавиям.

Ст. 232. Матрона. На некоторых празднествах, как например на празднествах в честь Великой Матери и Дианы, в священной пляске должны были участвовать и замужние женщины. Ср. Оды, II, 12, ст. 1720 и III, 14, ст. 5.

Ст. 234. Будь я писатель сатир..., т. е. сатирических драм. «Сатиры» Горация по-латыни называются sermones  «речи», «беседы».

Ст. 237238. Речь Дева. См. выше ст. 114. Пития  имя служанки в одной комедии Цецилия; Пития вытягивает деньги у своего хозяина Симона.

Ст. 250. ...Покупатель орехов лесных иль сухого гороху, т. е. бедный народ.

Ст. 251253. Шестистопный ямб называется триметром, потому что стопы его соединяются попарно, образуя диподию; латинское же название его «шестеричный»  senarius.

Ст. 275288. Изложение истории драмы у Горация очень скомкано и основано на недостоверном источнике.

Ст. 276277. Феспис в шестом веке до н.э. ввел первого актера, или «ответчика» хору, а не изобрел трагедию. Говоря, что Феспис «...возил на телегах... лицедеев своих, запачкавших лица дрожжами», Гораций опять впадает в ошибку, смешивая возникновение трагедии с возникновением комедии.

Ст. 279. Эсхил. Гораций называет Эсхила изобретателем «личин» (масок), но некоторые приписывают это изобретение уже Феспису.

Ст. 284. ...В ней хор замолчал, и вредить перестала... В «новой» комедии, представителем которой был Менандр и которой подражали в Риме Плавт и Теренций, хор исчезает. Эта комедия не была злободневной, как комедия Аристофана, где на сцену выводились действительные и живые лица и которая служила орудием общественно-политической борьбы (см. статьи А. Пиотровского в его переводе Аристофана, ‘Academia’, 1934). Закон, на который ссылается Гораций, был издан впервые в 440 году до н.э. и возобновлен в 417 г. Он запрещал выводить на сцене реальных лиц.

Ст. 287288. Гораций говорит о трагедиях на римские сюжеты  претекстах и национальных комедиях  тогатах, противополагавшихся паллиатам, написанным в подражание греческим, в которых актеры были одеты в греческую одежду  паллий. От этих римских претекст и тогат дошли до нас лишь скудные отрывки.

Ст. 290. Языком, т. е. литературой.

Ст. 292. Помпилия кровь. Пизоны вели свой род от римского царя Нумы Помпилия.

Ст. 295. «Демокрит утверждал, что никто не может быть великим поэтом без некоторого неистовства или умоисступления: Neminem sine furore quemquam poelam magnum esse posse. Так приводит его мысль Цицерон (De divinat. L. I, с. 37)...» (M. Дмитриев).

Ст. 326. Асс  монетная единица, делившаяся на 12 унций. Помимо этого обычного деления Гораций говорит и о делении асса на сто частей, т. е. о самом мелочном и запутанном.

Ст. 332. ...В кипарисе храниться достойных. «В подлиннике: linenda cedro et levi servanda cupresso, «натертые кедровым маслом и сохраненные в полированном кипарисе».  Древние натирали книги кедровым маслом и хранили их в кипарисных ковчегах для того, что эти дерева не подвержены скорой гнилости» (М. Дмитриев).

Ст. 357. Херилом, т. е. никуда негодным поэтом. Гораций здесь имеет в виду Херила, прославлявшего подвиги Александра Македонского, говорившего, однако, что лучше быть Терситом Гомера, чем Ахиллом Херила.

Ст. 373. Столбы  колонны, на которых вывешивались объявления книготорговцев. Ср. Сат. I, 4, ст. 71.

Ст. 375. ...С медом сардинским... Этот мед отличался горьким привкусом. Ср. Вергилий, «Буколики», эклога 7-я, ст. 4 (русский перевод С. В. Шервинского, ‘Academia’, 1933).

Ст. 384. Всадничий капитал  в 400 000 сестерций (около 22 000 рублей).

Ст. 387. ...Мекия верному слуху... Спурий Мекий Тарпа был одним из четырех членов цензурного комитета, учрежденного Августом для рассмотрения драматических произведений.

Ст. 394. Амфион. Ср. «Одиссея», XI, 262 сл. 4

Ст. 402. Тиртей  элегический поэт VII века до н.э., по преданию воодушевлял спартанцев во время войны их с мессенцами. Из военных элегий Тиртея до нас дошли три.

Ст. 414415. ...На пифийских играх... Пифийские игры  одно из греческих празднеств, справлявшихся около Дельф в честь Аполлона.

Ст. 454. ...Лишенных Дианой рассудка... «Это те помешанные, которых римляне называли lunatici, потому что припадки их сумасшествия усиливались и уменьшались с прибавлением или ущербом луны» (Дмитриев). Диана считалась богиней луны.

Ст. 464. ...Об Эмпедокле рассказ... Этот рассказ о сицилийском философе и поэте V века до н.э. Эмпедокле  несомненный вымысел.

Ст. 472. ...Место, где гром разразился! Место, куда ударила молния, считалось священным и окружалось оградою.

[5/14Зеров М. К.


Если бы к женской головке чудак-живописец приделал
Шею коня и нескладицу дикую эту, вдобавок,
Перьями всю изукрасил пестро, пусть бы женское тело
Рыбьим хвостом у него неприглядно внизу завершилось 
5 Как бы при виде таком вы от смеха, друзья, удержались?
Верьте, Пизоны, с подобной картиной может сравниться
Книга, в которой, как будто в горячечном сне, возникают
Странные образы: ни голова, ни конечности общей
Не соответствуют форме... «Что делать? Ведь равною мерой
10 Право дерзать искони живописцам дано и поэтам».
Знаю, и сам бы хотел, и другому дерзать не мешаю,
Но не затем же, чтоб диких зверей сочетать и домашних,
Змей и пернатых, иль тигра поставить с ягнятами рядом.
Часто глубоко и важно у нас начинанье  но тут же
15 Тот ли, другой ли нашит украшеньем пустым и бесцельным
Яркий лоскут: то роща описана с храмом Дианы,
То говорливый ручей, излучисто в травах текущий,
Рейна теченье иль радуга яркая в небе дождливом.
Но ведь не к месту все это! Ты, может быть, славно умеешь
20 Нарисовать кипарис, но к чему кипарис, если надо
Изобразить пострадавших на море? Ты амфору взялся
Мне смастерить и пустил колесо  но при чем эта кружка?
Пусть же, что делаешь ты, продумано будет и цельно.
Часто иное  обманчивость лучшего  губит поэта
25 (Знайте, отец и достойные дети!). Быть кратким хочу я 
Делаюсь темным. Быть легким стараюсь  но нет! Не дается:
Я  только слаб. Тот силы искал и нашел велеречье;
Тот, убоявшийся бурного слова, стал низмен и беден;
Третий, к одним чудесам непонятную склонность питая,
30 Изображает дельфина в лесу и вепря в пучинах.
Страх ошибиться к ошибке ведет, если мы неискусны.
Первый попавшийся мастер у школы Эмилия может
Ногти и мягкие волосы ловко изва́ять из меди;
В общем же он  неудачлив: бессилен единства добиться
35 Он в изваяньи своем. И будь я творец, не хотел бы
Я походить на него, как и носом кривым выделяться
Не пожелал бы при черном зрачке и кудрях живописных.
Вот вам, писатели, правило: надо по силам задачу
Брать на себя и подолгу обдумывать, смогут ли плечи
40 Бремя ее удержать... Но если она соразмерна,
Будут у вас и слова, и порядок появится в мыслях.
Корень же стройности, прелесть порядка (иль я ошибаюсь?) 
Чтобы сказать не больше того, что сказать надлежало,
Тщательно взвесить слова... И многое втуне оставить;
45 Что отберешь, а что бросишь, обещанный труд создавая.
Если, в сплетении слов осторожен и тонок, прибегнешь
Ты к выражениям старым, но их обновишь сочетаньем 
Ты обернулся отлично. Но только возникнет потребность
Обозначением новым явить неизвестное раньше,
50 Можно и выковать слово, хотя старомодным Цетегам
Было б оно неизвестно. Будь только умерен, увидишь:
Свежее слово доверье себе завоюет  особенно если
Греческий в нем образец почувствуют явно. И буде
Это позволено древним  Цецилию, Плавту  то кто же
55 Вам помешает, Вергилий и Варий? И я потрудился,
Но заслужил ли я новшеством этим укор, коль и раньше
Энния речь и Катона от новых названий пестрела,
Обогащая родимый язык? Это было и будет,
И никому не прожить без словечек новейшей чеканки.
60 Словно дубравные листья меняются с гибелью года,
Старое все облетает  так слово с годами дряхлеет;
Новое вместо него расцветает и юностью дышит.
Мы и все наше  данники смерти. Проникнуло ль море
В глубь суходолья и там корабли охраняет от бури
65 (Царственный подвиг!); бесплодье лагуны, доступное челну
Стало кормить города, поддаваясь <мотыге> тяжелой;
Или теченье реки отвели мы по новому руслу
Ради садов и полей  не вечны труды человека!
Так и реченья в любви и почете пребудут не вечно:
70 Много умерших опять возродится, другие погибнут,
Ходкие ныне,  как жизнь повелит и обычай укажет 
Этот единственный наших речей судья и властитель.
Как и размером каким печальные сказывать войны,
Дело царей и вождей,  указанье найдешь у Гомера.
75 Жалобы сердца издревле неравным строкам поверялись;
Позже они изъясняли желаний увенчанных радость.
Кто же создателем был этих вольных элегий  поныне
Спорят грамматики наши, и тяжба еще за судьею.
Гнев отыскал Архилоху оружие ямбов разящих;
80 Далее к ним потянулся котурн и веселые сокки.
Эта же мера сильна в разговоре и также пригодна
Говор толпы побеждать и живо звучать на подмостках.
Мерой лирической муза велела богов и героев
Петь, состязанья бойцов и ристалища конные, игры,
85 И молодую любовь, и вином упоенную дерзость.
Если я творческих средств и красок, созданию нужных,
Не различаю, за что же поэтом меня называть-то?
Или невежество нужно всегда предпочесть изученью?
К речи веселой (не так ли?) трагический лик не подходит,
90 Как и нелепостью было б стихом повседневным, достойным
Сокков игривых, рассказывать нам о Тиэстовых брашнах.
Каждому роду особенный строй и язык подобает.
Правда, иная комедия тон подымает обычный,
И раздраженный Хремет возвышенным слогом бранится.
95 Так и в трагедии часто Пелей или Телеф горюют
В речи простой и в обычных словах и, блуждая в изгнаньи,
Не раздувают мехов, и словес по три локтя не мечут:
Важно им жалобой горькою тронуть у зрителя сердце.
Так не довольно одной красоты; пусть наши созданья
100 Сладостны будут и внутренней силой сердца́ потрясают.
Смеху улыбкой, а горю слезой не всегда ль отвечают
Лица людские? И если слезы моей хочешь добиться,
Должен ты сам горевать неподдельно, Пелей или Телеф!
Только тогда поразят ваши горести. Если же чувства
105 Нету в речах, я смеюсь или сплю. Ведь печальное слово
Требует скорби в лице, угроза  следов раздраженья,
Шутка  веселости, важная речь  выражения мысли.
Так и природа сначала во всех превратностях жизни
Внутренний облик наш изменяет, гневит, веселит ли,
110 Или страданием тяжким гнетет и к земле пригибает.
Речь появляется позже, движенья души изъясняя.
Если она с положеньем актера вразрез прозвучала,
Римляне, конный и пеший, поднимут глумленье и хохот.
Также умей оттенить  божество говорит или смертный,
115 Старец преклонного вида иль юноша, силой кипящий,
Гордая домом своим госпожа иль усердная мамка,
Шустрый купец или верный полоске своей земледелец,
Колх или дети Ассирии, Фив или Аргоса житель.
Тут или следуй преданью, иль жизненной правде доверься.
120 Если ты хочешь, поэт, воссоздать Ахиллеса, да будет
Он неуемен, порывист, безжалостен и непреклонен,
Не признавая законов и все подчиняя оружью.
Страшной убийцей да будет Медея, рыдалицей  Ино,
Скорбным  Орест, Иксион  вероломным, блуждающей  Ио.
125 Если же сцене вверяешь предмет неизвестный, и лица
Ты создаешь, небывалые прежде,  какими на сцену
Вышли они, такими пускай и уходят. Однако
Общеизвестное трудно по-новому дать. «Илиаду»
Легче разбить на куски и драму из каждого сделать,
130 Чем отыскать выраженья, еще незнакомые людям.
Общеизвестное станет тогда лишь твоим достоянием, если
Ты не захочешь в затоптанном, пошлом кругу оставаться,
Не пожелаешь, как робкий толмач, от слова до слова
Свой повторять образец, пока не завязнешь с ногами
135 В той тесноте подражанья, что шагу ступить не позволит.
Также не будь горделив, как некий циклический автор:
«Я воспою злополучье Приама и славные битвы».
Чем оправдаешь, скажи, надутое это начало?
Тужатся горы, рождая, а на свет родится... мышонок.
140 Разве не лучше стоит у того, кто не знал напряженья:
«Муза, поведай о муже, который по взятии Трои
Многих людей города посетил и обычаи видел»?
Дыма не надо ему от мгновенного пламени; с дыма
Он начинает, чтоб диво созданья огнем разгорелось:
145 Сцилла и нимфа Цирцея, жестокий циклоп и Харибда.
С пары яиц никогда не начнет он рассказ об осаде Троянской.
К следствиям он устремляется прямо, и слушатель сразу
Им увлечен к сердцевине событий. А как избегает
Мест и подробностей, блеска которым придать он не может!
150 В вымысле как он искусен и с правдой его сочетает,
Не разнореча в конце со срединой, в середке  с началом!
Слушай другое теперь мое (и всех) пожеланье.
Если ты зрителя взялся пленить и его одобренья
Хочешь дождаться еще до конечного: «Рукоплещите» 
155 Каждого возраста нрав отразить ты в творении должен,
Все показать, что дают и уносят летучие годы.
Так малолеток, что первым словам научился, но твердо
Ходит уже,  игру и ровесников любит, без толку
Сердится он и отходит, меняется с каждой минутой.
160 Юноша, из безбородых, впервые от при́смотра волен,
Любит собак, лошадей и солнцем залитое поле;
Перед пороком податливей воска, не терпит советов,
Мало заботлив о будущей пользе, деньгами сорит он,
Горд и в желаниях пылок, но скоро в любви остывает.
165 С возрастом нрав изменяется: так человек возмужалый
Ищет знакомства и денег, по-рабски к честям тяготеет,
К действию он непоспешен, боится раскаяний поздних.
Вкруг старика тяготы́ собираются, копит ли деньги,
То ли, что прежде скопил, страшится растратить, бедняга,
170 Или, расчетлив и скуп, достояньем своим управляет,
Черств и в суждении косен, к годам предстоящим завистлив,
Труден, сварлив, неразумный хвалитель былого (когда он
Был еще юн) и всего современного враг и крушитель.
Много утехи с собою приводят лета, нарастая;
175 Много берут, убывая. Смотри, как бы старческой роли
Юноше ты не доверил и отроку  партии мужа.
Неукоснительно с возрастом нрав согласуй и характер.
Действие можно представить игрою, и только в рассказе
Оповестить. Что воспринято слухом, гораздо слабее
180 Нас потрясает, чем то, что воочию зритель увидел,
Сам заключая о ходе событий. Не нужно, однако,
Все, что внутри происходит, тащить на подмостки. Что будет
Красноречиво в словах очевидца, показа не просит.
Пусть же не губит Медея малюток своих всенародно,
185 И нечестивец Атрей человечьего мяса не варит 
Можешь показывать мне, но я не взгляну, не поверю.
Актов должно быть не меньше пяти и не боле  тогда лишь
Зритель, увидев творенье, смотреть его снова захочет.
Бог «по машине» являться не должен, разве что узел
190 Требует этой развязки. И трех говорящих довольно
Для диалога. И хор! Пусть речи и место актера
В очередь он заступает, но пусть ничего не поет он,
Что бы не связано с действием было и с целью поэта.
Пусть помогает советом и доброму служит опорой,
195 Гневного пусть умеряет и праведных пусть превозносит,
Хвалит умеренность, скромные пиршества; пусть почитает
Суд, и закон, и ворота, раскрытые благостным миром;
Пусть укрывает свершенное втайне, пусть молит богов он,
Чтобы судьба улыбнулась несчастным и пре́зрела гордых...
200 Авторы важных трагедий, в борьбе за козленка жестокой,
Хоры сатиров нагих на сцене затем показали.
Грубую шутку они применили, чтоб новостью дела,
Зрителю милой, приманкою острой привлечь любопытство
Буйной толпы, охмелевшей от жертв и святых возлияний.
205 Но к насмешникам этим, сатирам болтливым и шумным,
Не подобает сводить серьезное действие к шутке,
Чтобы какой-нибудь бог или кто из героев великих,
Только что виденный в царственном золоте и багрянице,
Речью своей не упал бы внезапно до грязной таверны,
210 Иль, над землей воспарив, не схватился за тучи рукою.
Ведь не пристало трагедии в вольных стихах изливаться.
Как госпожа, принужденная к пляске на празднике общем,
Выступит робко она среди исступленных сатиров.
Если бы я воспылал к сатирическим драмам, Пизоны,
215 Я б не клонился к одной неукрашенной, будничной речи,
Я б не настолько пытался уйти от трагических красок,
Чтобы различье утратилось: Дав говорит иль Пифида,
Нагло, на целый талант простака околпачив Симона,
Или же юному богу служивший Силен-воспитатель.
220 Все эти вещи я б так изложил, чтобы каждому мнилось:
«Этак и я напишу!»  но чтоб долго потел, несчастливец,
Тщетно со мной состязаясь. Как много зависит от строя
И сочетания слов! Как обычное славно в искусстве!
Будь я в прекрасном судьей, не посмели бы фавны лесные,
225 Как завсегдатаи рынка, вскормленыши римских распутий,
То молодиться, изысканно нежным стихом щеголяя,
То непотребными, грязными всюду словами браниться.
По сердцу это  кто любит горох, кто орехи щелка́ет,
Но оскорбляет имущих, кто славен конем и отцами.
230 Этого слушать не станут они и венка не присудят.
Ямбом двухсложие мы называем, где долгие слоги
И́дут за краткими  быстрая мера! Недаром трехстопной
Мы называем строку, где явственны шесть ударений.
Прежде размер этот был до конца себе верен  теперь же,
235 Чтобы живую походку свою хоть немного замедлить,
Сделать торжественной, в отчее лоно он принял спондеи.
Ласковый к ним и терпимый, однако не отдал второго
Им и четвертого места. Но в три́метрах Акция славных,
Пусть и нечасто, сюда заползают они. Да и Энний
240 В тяжеловесных стихах, для сцены написанных, также
Этим грешит  потому ль, что писал чересчур торопливо,
Иль потому, что в искусстве позорно несведущ остался.
Неблагозвучье стиха ведь не каждый судья замечает,
И потому больно к вольности падки писатели наши.
245 Буду ли я оттого своевольничать? Или же, зная,
Что не пройдут незаметно ошибки мои, беззаботно
На снисхожденье надеяться буду? Хулы я избегну,
Но и признанья себе не найду. Итак, почитайте,
Ночью смотрите и днем образцовые греков творенья.
250 Правда, хвалили прапрадед ваши в комедиях Плавта
Юмор и стих, но как же они снисходительны были,
Чуть не глупы в изумленьи своем, если только умеем
Мы отличить остроумное слово от грубости явной
И настоящую меру схватить и на пальцах проверить.
255 Изобретателем рода трагедий, дотоль неизвестных,
Был по преданию Феспис, возивший театр на колесах
И выступавшим актерам раскрасивший лица дрожжами.
Позже явился Эсхил; благородные маски и паллу
Введши в обычай, и сцену на брусьях подняв небольшую,
260 К речи возвышенной слух приучил он и встал на котурнах.
Вскоре затем не без славы комедия в свет показалась,
Но, безудержна, во зло обратила свободу, накликав
Грозный закон на свои безрассудства,  пошли запрещенья,
И, вредоносность утратив, умолкли старинные хоры.
265 Нашим поэтам ничто не осталось из этого чуждо,
Но заслужили почтенье они, свернув без боязни
С греческих торных путей, воссоздав окруженье родное
И характерные лица в претексте и в тоге гражданской.
Был бы не менее горд языком наш воинственный Лаций,
270 Нежели доблестью древней, когда бы писателей наших
Так не пугала работа пригонки и правки. Но вы-то,
Племя Помпилия, знайте: хвалы недостойно творенье,
Что обошлось без помарок и чистки, которого автор
После шлифовки десятой до самых ногтей не отделал.
275 Надо же было сказать Демокриту, что гений важнее
Выучки жалкой, что всех здравомыслящих он исключил бы
Из Геликона... И гениев сколько не бреется нынче,
Ногти растит, от людей убегает и в термы не ходит!
Как же такому хвалы не достигнуть и славы поэта,
280 Раз головы сумасбродной, которой ничто не излечит,
Он не вверял никогда Лицину-цирюльнику! Бедный,
Я-то зачем ежегодно от желчи весной очищаюсь?
Мог бы и я стихотворцем прослыть наилучшим... И все же
Не для меня эта слава. И лучше я стану точилом,
285 Что, остроту сообщая железу, тупым остается;
Стану учить, отказавшись от творчества, делу поэта:
В чем его мощь, что питает его, что ему подобает,
Служит чему мастерство и куда увлекают ошибки?
Здраво судить  вот искусству писателя ключ и начало.
290 В мыслях наставят тебя Сократовой школы писанья,
А за продуманной мыслью придут и слова добровольно.
Кто уяснил, что отечеству надо воздать, а что  другу,
Как надлежит относиться к отцу, и к гостю, и к брату,
В чем назначенье сенатора, дело судьи, и какая
295 У полководца задача, когда он в походе,  конечно,
Тот и в твореньи своем соответственный выдержит образ.
Я б подражателям острым советовал, жизнь наблюдая,
Брать из нее образцы и живого искать выраженья.
Часто красивая только частями, но меткая пьеса,
300 Даже без истинной прелести, без мастерства и значенья,
Зрителю может понравиться и удержать его больше,
Чем пустяки благозвучные, смысла лишенные вещи.
Грекам  творческий гений и речь округленная грекам
Музой завещаны, так как одной они славы искали.
305 Римские дети зато обучаются счету усердно,
Ассы дробя на мельчайшие доли. Вот мальчик Альбина.
Спросим его: «Если я от пяти двенадцатых асса
Отнял бы унцию  сколько останется?»  «Треть»,  говорит он.
«О! Не растратишь наследства! А если прибавлю, скажи-ка?» 
310 «Да! Половина!» Вот так и въедается жадность. А если
В сердце она поселилась  где тут дожидаться творений,
Стоящих масла кедрового и сундуков кипарисных!
Либо на пользу людей наставлять, либо радость нести им,
Либо совместно к тому и другому стремятся поэты.
315 Ежели ты наставляешь, будь краток  тогда поученье
В душу скорей западает и в памяти лучше хранится;
Что же в избытке дано, через край проливается сразу.
Ежели ты развлекаешь, от правды держись недалеко,
Чтобы не требовать веры для всякого вздора, из чрева
320 Ламии съеденных ею детей изымая живыми.
Тот лишь достигнет вершин, кто приятное может с полезным
Соединять, поучая читателя и развлекая.
Книжка такая и Созиям прибыль, и за́ морем слава,
А для писателя  долгие годы живущее имя.
325 Есть и ошибки, которые ты извиняешь охотно;
Ведь и струна непослушна порою желаниям нашим,
Вместо глубоких тонов отвечая нам звуком высоким,
И с тетивы не всегда ведь стрела попадает, как надо.
Если в созданьи моем много блеска и силы  зачем же
330 Несколько пятен волнует меня: ослабело вниманье,
Или по слабости нашей они приключились. А вывод?
Вывод один: я не годен, когда лишь подряд ошибаюсь,
Точно худой переписчик, который, при всех наставленьях,
Тонет в погрешностях, словно дурной кифаред, что фальшивит
335 Все на одной и той же струне и смех порождает.
Правда, досадую я, когда славный Гомер засыпает...
Но ведь не грех и вздремнуть на огромном таком протяженьи!
Стихотворение сходно с картиной: иная захватит,
Если приблизишься к ней, другая  коль издали смотришь.
340 Этой удобно в тени, а той освещение нужно,
Чтобы она знатока не страшилась и резких суждений.
Эта по вкусу однажды, а та хороша постоянно.
Вот что запомни, однако: посредственным быть допустимо 
Но не всегда. Так ученый юрист и защитник судебный
345 Скромных способностей, пусть и не могут тягаться с Мессалой
Словом изящным, а знанием права  с Кастеллием Авлом,
Все ж они оба в цене. Но посредственным быть стихотворцу
Не позволяют ни боги, ни люди, ни книжные лавки.
Как за веселым столом неслаженной музыки звуки,
350 Мак на сардинском меду, благовония, слишком густые,
Нос только злят (и без них ничего не утратил бы ужин!) 
Так и поэма, что призвана быть услаждением вкуса,
Чуть не дошла до положенной меры  уже непригодна.
Кто не умеет играть, развлекаться на Поле не станет,
355 Кубарю, дискам, мячу предоставит покой  из боязни,
Как бы кольца любопытных ему не потешить собою.
Что б неумелому так и стихов не писать? Не сдается.
Он ведь свободен, хорошего рода и всадник старинный,
Полного ценза, и в жизни домашней ничем не замаран.
360 Ты ничего не начнешь вопреки изволенью Минервы.
Вкус твой и разум удержат тебя. А когда и напишешь
Что-либо, не постесняйся суждению Меция вверить
Труд свой, и мне покажи, и отцу почитай, и под спудом
Крепко храни до девятого года. Не издана книга 
365 Можешь исправить. А выпустишь слово  уже не вернется!
Людям, живущим в лесу, божественной воли вещатель,
Древний Орфей резню запретил и кровавую пищу.
Так и возникла молва, будто львов укрощал он и тигров.
Так, говорят, Амфион, созидатель Фиванского замка,
370 Звуками лиры утесы срывал и голосом сладким
Их расставлял по желанью. Древняя мудрость умела
Частное с общенародным, святое с мирским разграничить,
Противодействовать похоти, брачный устав полагая,
И города укреплять, и законы на дереве резать.
375 Так за певцами почет утвердился и громкое имя
Вещих пророков. Уже вслед за ними Гомер появился
И, зажигая бойцов на Марсову брань, зазвучала
Песня Тиртея; в стихах о грядущем поведал оракул,
К праведной жизни пути пролагая, и царская милость
380 Взыскана сладким внушением муз; изобре́тены игры 
Отдохновенье от долгих трудов,  зачем же стыдиться
Звончатых струн, и богинь пиерид, и певца Аполлона?
Что предпочтительней может созданью успех обеспечить 
Гений иль выучка? Праздный вопрос. Как без почвы богатой
385 Бедны ученья плоды, так и гений ничто без ученья.
Меной взаимною крепнут они и содружества ищут.
Тот, кто старается в деле достигнуть меты́ вожделенной,
С юности много успел поработать, потел он и мерзнул,
Знал воздержанье в любви и вине. И тот, кто играет
390 Славно на флейте, немало сперва пострадал, поучился.
Ныне ж довольно сказать: «Вот я сочиняю поэмы!
Всех разрази их лишай и короста  не буду последним!
Я не сознаюсь: того-то не знаю, тому не учился...»
Как голосистый купец зазывает толпу на товары,
395 Так и поэт  прихлебателей ловких, особенно если
Земли имеет и деньги растит (и поживою манит!).
Как бы он ни был изыскан, однако, в пирах утонченных,
Как ни ручался за бедного, как ни умел из процесса
Неосторожную выпутать жертву, я все же не верю,
400 Чтобы он мог отличить настоящих друзей от фальшивых.
Если ты даришь кого иль кого одарить обещаешь,
Остерегайся на чтенье стихов приглашать. Растроган,
Уши тебе накричит он: «Чудесно! Божественно! Дивно!»
Весь побледнеет и даже слезу умиления пустит,
405 Вскакивать будет и топать ногами в жару восхищенья.
Как причитальщиц наемных рыданья над телом почившим
Громче, слышнее, чем подлинной скорби, вот так и насмешник
Больше вопит, чем верный и искренний твой почитатель.
Ведь говорят же: бесчисленным кубкам цари обрекали 
410 Пытке вином, кого разгадать они только хотели,
Стоит ли милости их и доверья. Стихи сочиняя,
Не доверяй никогда похвале, что по-лисьи приходит.
Если б Квинтилию ты их прочел, «Исправляй!  он сказал бы, 
Это неладно и то плоховато!» И ты бы ответил:
415 «Дважды уже исправлял  не выходит». А он тебе снова:
«Так уничтожь. Все, что худо, немедля пусти в перековку!»
Если бы ты и затем защищал свои недоделки,
Он замолчал и слов понапрасну уже не терял бы:
Можешь собою и детищем милым один наслаждаться!
420 Благоразумный ценитель негодных стихов не потерпит:
Жесткое все обличит, неизящное снизу отметит
Жирной чертою и все притязанья отбросит пустые,
Темное место прозрачным сменить выраженьем заставит,
И, замечая двусмыслицу, скажет он, что переделать.
425 Будет как бы́ Аристархом. Не скажет: «Зачем же я друга
По пустякам обижаю!» Он знает: пустяк разрастется
В целое зло, если автора встретят глумленьем и смехом.
Как прокаженного в язвах, как царским недугом больного,
Как бесноватого или лунатика  так избегают
430 Все, кто здоров, одержимого высшею силой поэта.
Только мальчишки бегут и дра́знят его без боязни.
Если же с поднятой он головою, стихи изрыгая,
Как птицелов, на дрозда заглядевшийся, свалится в яму
Или в колодец глубокий и станет кричать: «Помогите!
435 Граждане! Где вы?»  никто не беги, не спасай песнопевца!..
Если же ты поспешишь неразумно и бросишь веревку,
Я не смолчу: «Да ты знаешь  он, может быть, собственной волей
Спрыгнул сюда и спасаться не хочет». И я рассказал бы
Притчу тебе о поэте одном сицилийском. Когда-то
440 Богом прослыть захотел Эмпедокл, и в горящую Этну
Спрыгнул, как был. Предоставим же право на гибель поэтам;
Кто их спасает насильственно, будь тот убийце подобен.
Это ему не впервой! И спасенный из ямы не станет
Он человеком, и будет стремиться к возвышенной смерти.
445 Все же неясно, за что осужден на такие страданья, 
Прах ли отца осквернил, святотатец, иль мест, пораженных
Молнией, он прикоснулся священных... Ревет и мятется,
Как из разломанной клетки на волю медведь убежавший,
И ужасающим ревом невежд и ученых пугает;
450 Если же словит тебя, не отпустит и чтеньем прирежет,
Сущая пьявка,  тогда лишь отстанет, как крови напьется.

1935 г. Впервые: «Римская литература в избранных переводах», М., 1939, с. 207216; без подписи.

<1935 г. (?)> Послание к Пизонам  об искусстве поэзии.

[6/14Мерзляков А. Ф.


Когда маляр, в жару потея над картиной,
Напишет женский вид на шее лошадиной,
Всю кожу перьями и шерстью распестрит;
И части всех родов в урода превратит;
5 Начав красавицей чудесное творенье,
Окончит рыбою, себе на прославленье:
Пизоны! Можете ль, скрепя свои сердца,
Не осмеять сего безумного творца?
Поверьте мне, друзья, с таким малярством сходны
10 И проза, и стихи, где мысли разнородны,
Как грезы сонного, или больного бред,
Без толку смешаны на собственный свой вред:
С ногами голова в мучительном расколе;
Вы скажете: «Поэт и живописец в воле:
15 Что могут выдумать, что в ум придет, писать!
Кто спорит? Кто дерзнет права сии отнять?
С охотой их даем, и смело просим сами;
Но только с тем, чтоб луг украшен был цветами
Весной, а не зимой; чтоб в вымыслах певца
20 С мышами не жил конь, а с тиграми  овца.
Начала пышные нередко обольщают:
Ждем важного  и что ж? На рубище мелькают
Кое-где пурпуры блестящей лоскутки:
По бархатным лугам струятся ручейки;
25 Там стонет мрачный лес; там башня смотрит в волны;
Там радужный чертог; там Реин думы полный!..
К чему сей громкий вздор? Я дело знать спешил. 
Положим, кипарис ты кистью оживил. 
Прелестно! Да за чем он в страшной сей картине,
30 Где буря, где корабль  хозяин сам в пучине
Тонул, и вышел вон... Чтоб дать тебе за труд?
Положим, на заказ работаешь сосуд!
Мне страшной бочкою казался он сначала;
Но ты вертел, вертел; из бочки кружка стала!
35 Нам правило дано природою самой:
Да царствует везде Единство с Простотой!
Так! Часто мы, певцы, не Истиной единой 
Пленяемся красот обманчивой личиной;
Я краткость сохранил  нельзя понять меня;
40 Приятность, легкость есть, нет силы и огня;
Желая воспарить, в бессмыслице теряюсь;
Хочу исправным быть  и в прахе пресмыкаюсь;
Я в вымыслах богат, но что ж в моих стихах?
Гуляет кит в лесу; играет вепрь в волнах!
45 Спасаясь от беды, в другую вязну боль.
Один из хитрецов в Эмилиевой школе
На бронзе изражал в диковинку людей,
И мягкость волосов, и нежный вид ногтей!
Искусство жалкое! Что пользы в нем для света,
50 Когда не может дать нам целого предмета!
Нет! С умником таким стоять мне наряду,
Есть то же, что иметь от бога на роду
Кривой, нескладный нос с прекрасными глазами,
И губки алые с отвислыми ушами!
55 Берите труд всегда не выше сил своих,
Умейте разбирать, судить себя самих;
Как с берега пловец объемлет путь пространный,
Вникайте в свой предмет, и будьте постоянны.
Кто выбрал хорошо и осмотрел свой труд,
60 К тому порядок, связь и мысли притекут!
Богатый чем начать, чем кончить, угадает,
Всему число, и час, и место назначает.
Что лишнее  долой; что нужно  то в запас;
Что должно говорить, то говорит сейчас;
65 Что можно отложить, до времени оставит!..
Разборчив, точен, строг, самим собою правит.
Он знает силу слов, умеет соглашать,
И связью хитрою им новый вид давать.
Пусть встретится предмет безвестный, необычный,
70 И речи мысль себе востребует приличной;
Ужель тогда сковать мне слова два-три  грех,
за тем, что их не знал брадатый наш Цетег?
Не смелость умную порочат неуменье
И новые слова наследят уваженье,
75 Коль в Греции родясь, приимут наш наряд.
Когда Цецилий, Плавт нам выродков дарят,
Ужель Виргилгю и Вару в том откажут?
Ужель за то меня презрением накажут,
Когда других садов цветы, убранства, плод
80 Стремлюсь пересадить в родимый огород?
Таков наш Энний был, таков был дух Катона!
Иди по их следам, но не забудь закона,
Который требует хранит и изражать
Родного языка оттенки и печать.
85 Когда с дерев листы осенний ветр срывает,
Что ране стало цвесть, то ране умирает;
Так точно и для слов свои есть времена:
Прошел их век, прошла их важность и цена;
В любезной новости приятность их и сила;
90 Привычка к прелестям  для прелестей могила.
Смерть лютая и нас и наше все возьмет!
Сей гордый труд Царей, изрытый гор хребет,
Где запертый Нептун стрежет от ветров Флоты;
Сей новый путь пловцам, раскопанны болоты;
95 Дебрь превращенная и в нивы и сады;
Река, забывшая в полях своих следы,
Чтобы служить трудам, торговле, и питанью 
Все дело смертного, все будет смерти данью!..
Названьям, как вещам, есть жребий роковой.
100 Употребление играешь их судьбой;
Зачахшие в глуши выводит в свет, лелеет;
Отнимет свой Эгид  их честь и цвет мертвеет:
Оно в управе слов уставщик и судья.
Гомер вам стопы дал, о Фебовы друзья,
105 В хваленье грозных битв, царей, героев славных.
Сперва стихи, в слогах совокупясь неравных,
Вмещали жалобы к разгневанной судьбе;
Но после радость их присвоила себе.
Кто первый восстенал в элегии тоскливой 
110 Неведомо; и сонм грамматиков ретивый
Доселе борется в сомнении своем.
Архилох, мщения сгорающий огнем,
Гремящий ямб извлек из лиры оскорбленной.
Сей стих, в сандалии, в котурны обувенный,
115 На сцене разговор собою украшал,
И черни грубый шум его не заглушал.
Феб лире дал в удел бессмертных прославленье,
Их чад божественных, героев награжденье,
Труды и честь бойцов, и Юности пиры:
120 Веселие, любовь и Вакховы дары!
Певец ли, друг ли я искусства и природы,
Когда, неопытный, творений разных роды
Ни слогом не могу, ни звуком отличить?
Учиться  нет стыда; невеждой  стыдно быть!
125 Не сроден Талии тон важный Мельпомены,
И речью комика игривой искаженный,
Тиеста страшный пир смех, скуку наведет:
Пусть каждый род стихов в своем краю живет!
Но глас комедия нередко возвышает:
130 Разгневанный Кремес, как некий бог, вещает!
Трагедия, томясь в мгле стропотных путей,
Скорбит в простых словах. И Телеф, и Пелей,
Изгнанники земли родной, неблагодарной,
Забыли царский сан, язык высокопарный,
135 Чтоб грусть свою пролить в чувствительны сердца.
Исправность в правилах не даст еще венца.
Искусство нам блестит, но хладными лучами;
Лишь чувство их живит, лишь чувство правит нами.
По взгляду в ближнем мы участие берем;
140 С веселым  веселы; с печальным слезы льем.
Умей свои беды бедами нам представить;
Умей заплакать сам, чтоб плакать нас заставить!
Ты скучен, слаб  я сплю, или кляну тебя!
Ты в горе  в мрак одень и стих свой, и себя;
145 Ты в гневе  поражай грозящими устами;
Ты горд  повелевай; шутлив  резвися с нами.
Природа хитрая сердца своих детей
Устроила для всех способными страстей. 
Теперь мы радостны; но миг  трепещем в страхе;
150 С надеждой  в небесах; с отчаяньем  во прахе;
Язык  орган души, толковник дум немых,
Язык равно течет с движеньем чувств моих!
Слова, с твоей судьбой и званием несходны,
Наскучат знатокам, возбудят смех народный.
155 Мне скажет разговор  кто раб, кто дворянин;
Где сетует отец, где спорит пылкий сын,
Где мать в кругу детей, и где она с гостями.
Поселянин, купец, бывалый за морями,
Аргивянин, халдей, колхидец, скиф простой 
160 Все в добром и худом отменны меж собой!
Последуй мнению, или молве народа,
Будь сам зиждителем, и действуй как природа.
Согласное в частях одень в приличный вид!
Ахилл перед тобой пусть яростный грозит,
165 Жесток, неумолим, которому законы
Дают война и честь, и в свете нет препоны;
Пускай Медея ад громами клятв трясет;
Пусть Ио странствует; дщерь Кадма слезы льет;
Орест задумчивый готовит убиенье,
170 И строит Иксион на святость покушенье!
Но в царство вымыслов направя свой полет,
Ты хочешь показать невиданный предмет?
Представь! Да будет он возможен и удобен,
Всегда везде один, всегда себе подобен.
175 Из общего занять особые черты
Потребен вкус и труд! Скорее можешь ты
Гомера нам явить на сцене Мельпомены,
Чем новое создать Природе без измены!
Сокровища ума открыты всем  бери,
180 Располагай, дай вид, своими их твори!
Не будь списателем, не ползай за словами;
Мы можем подражать не будучи рабами!
Превыси образцы законам без вреда;
Умей от них отстать, где нужно, без стыда.
185 Но так не начинай, как циклик напыщенный:
«Глашу судьбу царей и брани разъяренны!»
Вот тут-то ждать чудес  ты в страхе говоришь;
Кричат: гора в родах! Но что родилось? Мышь!
Сравните мудреца воззвание простое;
190 Се, скромности пример: «Пой, Муза, о герое,
Который, странствуя от падших Трои стен,
Зрел грады многие, обычаи племен».
Не дым из молнии, из дыма свет рождает;
Что шаг  то дивное виденье изумляет!..
195 Там Сцилла, там Циклоп, Харибда, Антипат,
В огне стихов его свирепствуют, грозят!
Не Мелеагровой несчастною судьбою
Он начал похвалы эольскому герою;
Не с яиц Лединых троянский начал бой:
200 К предмету он спешит, и нас влечет с собой
Явлений в новый мир, как мир, для всех известный.
В полете видит он, что слабо, не совместно,
Где сильный дух его красот не оживит;
Вселенная тесна: другую он творит!..
205 Здесь правда, вымысл там  слились! Одна картина!
Все связано с концом, начало и средина.
Чего народ и я желаем от певца?
Внемли, чтоб зритель твой творенья до конца
То состраданием, то страхом наслаждался,
210 И в чувствах бы его венец твой соплетался:
Знай нравы всех людей; среди различных лет
Пременен образ их, как теней быстрых след!
Младенец, с верными расставшись помочами,
Начав уже ласкать родителей словами,
215 Стремится вслед играм в беспечный ровных круг,
Превратен без вины, и тих, и гневен вдруг.
От дядьки скучного свободой увлеченный,
Друг пламенный забав, мечтатель обольщенный,
То бегом тешится, то ловлей, то борьбой;
220 К советам каменный, к порокам восковой,
Слепец, надменный мот, для прихотей стенает;
Что ныне полюбил, то завтра презирает.
Но время протечет, простынет жар страстей;
Он ищет в сорок лет богатства и друзей.
225 Раб знати, почестей, заботами томится,
Трудясь для поздних дней, быть ветреным страшится.
Но можно ль зрелый век со старостью сравнять?
Несчастный жаждет благ  боится их вкушать!
Трепещет, мучится, и видит все превратно;
230 Причудлив, мнителен; шаг  дале, два  обратно!
Брюзгливый всех судья, везде находит зло:
Все худо, что теперь; все славно, что прошло;
Не верит никому, ни с кем он не согласен,
И каждый миг ему грядущего опасен:
235 Мы, в лета восходя, в след радостей летим;
А нисходя, от них неволею бежим.
Противно в старце то, что в юноше любезно;
Не терпит зрелый век, что отроку полезно;
Умей по возрастам и правы изменять.
240 Как происшествие мы можем излагать?
Иль в действии, как есть, иль в повести, как было.
Что слух передает, то трогает нас хило;
Что кажет верный взор, то сильно движет нас.
Однако же не все являй ты напоказ!
245 Щади сердца и взор народа прихотливый;
Иное возвестит посол красноречивый.
Медея не при мне должна терзать детей;
Не предо мной готовь ужасный пир, Атрей!
Я Прогну птицею, змеею Кадма вижу;
250 Что пользы от того? Не верю, ненавижу!
Пять действий мера драм. Где ход сей соблюден,
Там басня развита, и зритель услажден.
Не вызывай богов к развязке приключенья,
Когда не требует она чудотворенья.
255 Четвертое лицо не путай в разговор.
Актера сан и долг приемлет важный хор;
Он в междудействиях на сцену выступает,
Искусно зрителей к развязке приближает;
Защитник немощных, друг добрый и прямой,
260 Стремится умерять порывы страсти злой
Пред сильным справедлив, не робок перед троном,
Чтит доблесть, искренность, умеренность законом,
И любит светлый мир, свободу во градах.
Хранитель верный тайн, он в пламенных слезах
265 К престолу правоты молитвы воссылает;
Страдалец высится  гонитель упадает.
Так пел почтенный хор, и с ним сливала глас
Смиренная свирель; не как теперь у нас 
Соперница трубы, под медью золотистой;
270 В немногих клапанах меняя звук свой чистый,
Была она проста как песнь, как дух времен,
Когда еще театр был более стеснен,
Скамьи от зрителей сгущенных не стенали;
Честные, скромные граждане посещали
275 Обитель скромных игр  и всех хоть перечти!
Но се! Тучнеет Рим победы на пути:
Расширились поля, раздвигся город старый;
Дух воев, славою, добычей ратной ярый,
И пиршеств, и торжеств на каждый день взалкал;
280 Тогда и хор живей, разнообразней стал,
Тогда и музыка сокровища раскрыла,
И новым языком с сердцами говорила!
Как может дикия природы грубый сын,
Работы черной друг и грязный селянин,
285 Делит нежнейшие граждан увеселенья?
Для дикого узда  приманки обольщенья!..
И се! Огромный лик предшествует вождям;
Актер весь в золоте; театр весь  пышный храм!
И арфа с новыми является струнами;
290 И красноречие всесильными устами,
Прияв оракула священный, тайный вид,
Дает устав царям; как суд Небес, гремит.
Успех нечаянный бывает часто ложный.
Певец, прияв козла наградою ничтожной,
295 Решился Сатиров пустыни обнажать,
Чтоб, важность сохраня, уметь нас забавлять.
Искусник возмечтал сей хитростию новой
Удерживать народ неистовый, суровый,
Увлаженный вином на оргии святой;
300 Но смелость без границ  всегда губитель свой.
Пусть Сатир острых слов игрою забавляет,
Пусть важность шутками искусно растворяет;
Но дурно, если бог, или вождей собрат,
На коем золото и пурпура горят,
305 В средине подвига вдруг низкими словами
Сравнится с жалкими на рынке крикунами!
Но дурно, если мы, простыми быть боясь,
Умчимся дале звезд, с умом разрушив связь!..
Трагедия! Храни свой сан и достоянье,
310 И, встретив Сатиров предерзкое собранье,
Умей стыдливой быть, как знатная жена,
Когда предводит хор в день праздника она!
Друзья! Вы знаете, я сам люблю сатиру,
Но чтоб ее явить в приличном виде миру,
315 Нарядов для нее жалеть я не хотел,
И грубым голосом кричать ей не велел!
Ей чужда томная высокость Мельпомены;
Но да хранит она все слога перемены!
В ней Пития дерзка, раб низок, ухищрен,
320 Забавен с простотой друг Бахуса, Силен.
Я общий взял язык, и новый составляю;
Пишите, думайте  успеха всем желаю!
Иной трудится день, трудится ночь.... Но что?
Те ж мысли, те ж слова; однако все не то!
325 Порядок, связь  душа творений благородных:
Они рождают блеск в словах простых, народных.
По сын лесов, Сатир где может тон занять,
Которым чванится блестяща наша знать?
Разнежился дикарь  смех общий воздаянье;
330 Пристойность позабыл  готовится изгнанье!
Пусть плещет в честь его там витязь площадной;
Но добрый гражданин, но здравый вкус прямой
Безумца бешенством по праву оскорбится,
И Сатира венца почетного лишится.
335 Слог тяжкий, легкий слог имея пред собой,
Рождает громкий ямб, текущий с быстротой.
Шесть крат измеренный, он триметр составляет,
С начала до конца движений не меняет;
Но чтоб важнее сам и медленней ступал,
340 Он отчески права спондею даровал,
Условясь между тем, чтоб сей, к его угоде,
Два места для него оставил на свободе.
Сей триметр, в правильных лиющийся стопах,
Быль редок Акция и Энния в стихах.
345 Тяжеловесная спондеев мертвых стая
По сцене чуть влеклась, всем громко объявляя,
Невежество певца, небрежность и порок.
Он мыслит: Извинять? И всякий ли знаток?..
Причина жалкая! Мне глупым оставаться 
350 За тем, что есть глупцы! Не лучше ль всех бояться,
И думать, что нас все и судят, и ценят,
И всякий наш порок насмешкой заклеймят!
Вот правило мое: я был себе судьею;
Надеждою крепясь, не обольщался ею!
355 Наукой и трудом не славу заслужил;
Мне сладко то, что я исправней многих был!
Вам греки  образцы в искусстве сочиненья;
И день, и ночь всегда учите их творенья!
Пусть наши праотцы в старинной простоте,
360 И Плавтовых стихов дивились остроте,
Размеру и красам... Такое удивленье,
Чтоб глупо не сказать,  не в меру снисхожденье!
Другие времена, другой и вкус у нас.
Пизоны! Здравый ум и сердце слышит в вас,
365 Где есть гармония для слуха и для чувства,
Где грубость черствая слепого неискусства.
Вещают, что Теспис, дабы занять народ,
Открыл Трагедии досель безвестный род;
Телеги двигались из веси в весь с толпами
370 Актеров и певцов, намазанных дрожжами.
Эсхилу здравый вкус вдали уже блистал;
Он важность мантии, личины сцене дал.
С помоста гордого, открытого для взоров,
Явил котурны он и пышность разговоров.
375 Комедия потом в Элладе процвела;
Но вольность дерзкая ей гибельна была;-
Орудье злых людей, коварного забава,
Законом лишена гражданственного права:
Не в силах быв язвить, со срамом хор упал!
380 Чего наш Римлянин  поэт не испытал!
Стезей ли греков тек, иль тек своей тропою,
Везде венчаем был достойною хвалою!
Не с чуждых, но с родных полей собрав цветы,
Претекст и тог явил изящны красоты.
385 Ах! Если б менее певцы себе вверялись,
Терпеньем медленной отделки не смущались,
Тогда бы, Рим, тебя возвысил свой язык
Столь много, сколько ты оружием велик!
Потомки славные Помпилиев державных,
390 Вы станете грозой творений неисправных!
Вы затворите дверь незрелым тем стихам,
Небрежной скорости уродливым сынам,
Которые, презрев путь долгих искушений,
Не вынесли огня строжайших очищений!
395 Нет гению препон; наука  ничего!
Так думал Демокрит, и с Пинда своего
Разумных разогнав, их заменил глупцами!
Пророк такой всегда богат учениками!
Я зрю чудовище густых лесов во тьме,
400 Обросшее брадой, ногтями  и в чуме!
Неистовый дикарь бежит дневного света 
Увы!.. Не смейтеся: вы видите поэта!
Так точно! Тот певец  предмет похвал, молвы,
Кто бритве не вверял косматой головы,
405 Неисцеляемой трекратно чемерицей;
Я очищаюся пред каждого денницей,
А я и бреюся! Беда моим стихам!..
Что делать? Так и быть... Не режет камень сам,
Но силу рассекать железу дать удобен...
410 Один рожден писать, другой учить способен!..
Мой жребий показать богатых руд следы,
Образование поэта и труды,
Где чистый луч красот, где призрак обольщений,
Науки торжество, плод горьких заблуждений.
415 Искусство мыслить  ключ к искусству сочинять.
Философы должны твой ум образовать;
Сократ сокровища тебе откроет новы.
Готовой мысли вслед слова всегда готовы.
Когда, во слепоте, ни сердцем, ни душой
420 О боге не живешь, о родине святой;
Когда не упоен огнем любви эфирным
К родителям, к друзьям, к добротам граждан мирным;
Когда не знаешь прав властителей, вождей,
Ни долгу важного старейшин и судей 
425 Тогда возможешь ли приличными чертами
Ты каждое лицо изобразить пред нами?
Нет! Все условия и нравы ты познай,
Живые словеса живой струей свивай!
Поверь мне, сходные с простой природой чувства,
430 Без украшения, без хитростей искусства,
Родные для сердец, дают сердцам закон.
Блестящих слов набор... Пустой кимвальный звон.
О Греках мы гласим в восторге удивленья:
«Им гений, им дана вся сладость выраженья!»
435 Но греков цель? Хвала, умов изящных плод!
У нас урок сынку первейший? Деньгам счёт!
Чуть на ноги: корпит с цифирью, с барышами!
Дробит в сто долей асс. Альбана сын пред нами:
Спроси: пять унций здесь; когда одну отнять,
440 Что будет? «Асса треть». Вот вздумал чем пугать!
Умеем и причесть!.. Прикинь одну: что стало?
«Пол-асса!».,. Ах! Доколь ест души лихвы жало,
Доколь корысть  наш бог, чего от Феба ждать?
Поэта главный долг: учить или пленять.
445 Нередко важное сливает он с приятным.
В советах кроток будь, коль хочешь быть понятным!..
Что понял я легко, то помню навсегда.
Все лишнее уйдет, как через край вода!
Строенье вымыслов как призрак исчезает,
450 Коль сила истины его не проникает.
Не верит умный чтец нескладным чудесам!
Одно забавное скучает старикам;
Лета беспечности к урокам не усердны:
Певец! Будь совершен: смешай цветы и терны,
455 Полезен, мил, умей учить и забавлять!
Вот способ с книжником оброки собирать;
Вот способ приобресть в потомках поздних славу!
Но все ль грехи идут под строгую расправу?..
Всегда ли издают нам струны верный звук,
460 Какого чувство ждет, или искусство рук?
Мне нужен тихий тон  но громкий раздается;
Не всякий раз стрела до цели донесется.
Что ж делать? Слабость есть; при многих красотах
Она не видима, как легка тень в лучах!
465 Несовершенство есть удел несовершенных.
Когда ж писатели в местах обыкновенных
Одни и те ж всегда погрешности творят,
И если музыкант, трудяся в день стократ,
Не может взять во плен одной упрямой ноты 
470 Достанет ли у нас к прощенью их охоты?
И всякий автор так, когда не сохранил
Все правила,  другой мне кажется Херил,
Которому, смеясь, кричу от удивленья,
Когда в нем места два найду без погрешенья!
475 Вот жаль, когда Гомер сам вздумал бы вздремать!
Но путь его далек!.. Простительно устать!
Стихи, как живопись: одно изображенье
Пленяет нас вблизи, другое  в отдаленье;
Одно под тень поставь, умножь другому свет 
480 Во взорах знатока ему улики нет!
Одно приятно раз, с другим нельзя расстаться;
Оставя, вновь спешим, чтоб снова наслаждаться.
Пизона старший сын! К тебе склоняю глас...
Природа твоего рожденья в светлый час
485 Благих даров своих под спудом не скрывала;
Рука родителя твой путь предначертала;
Приникни сердцем ты к вещаниям моим.
Везде посредственность и слабость мы простим.
Не все  законники всеправящего Рима,
490 Мессала, или Авл, но слава всех терпима;
Посредственных певцов ни смертный, ниже бог,
Ниже сии столпы, держащие чертог,
Не стерпят, не простят, без казни, без укора;
Исполни свой обет  или беги их взора!
495 Приятны ли для вас за лакомым столом
Дух скверный, цитры скрип, мёд кислый с имбирём?
Без них был пиром пир! Веселью дар неложный,
Стихи  от лучших шаг  и пали, и ничтожны!..
Смотри, кто не боец в шпаги не берет,
500 Кто пляске не учен, в хор резвый не войдет 
Им стыдно, кажется, вступить в чужое дело;
Не знавший грамоты стихи кропает смело!
И для чего не так?.. Я вольностью дышу!
«Я знатен, я богат, я барин и... Пишу!»
505 Пизон! Нельзя писать наперекор Палладе!..
Вот правило твое! Вот верный путь к награде!
Ты новость произвел, не вдруг спеши издать:
Дай взорам судии труд юный испытать!
Дай Мецию, отцу, дай мне на рассмотренье;
510 Пусть десять лет во тьме растет твое творенье!
Настанет добрый час, исправишь сам себя;
Что издал  не твое, исчезло для тебя!..
Сначала смертные как звери обитали,
Скитаясь по лесам, друг друга пожирали.
515 Орфей, превыспренних посланник и певец,
Исторгнул чувствий огнь из каменных сердец!..
Скала, бездушный дуб, убийством тигр живущий
Склонилися на глас, в пустыне вопиющий;
Стад пастырь, Амфион, для Кадмовых племен
520 Граниты гор собрал в громады пышных стен,
И смертному заря блаженства воссияла!..
Поэзия узлы взаимности связала,
Учила, горнее с земным не сопрягать,
И общее добро пред частным уважать;
525 Святыню браков, власть  основный камень царства,
Нрава граждан, закон  щит добрых, казнь коварства
Участник вышних тайн изрек и начертал;
Священный бард как бог народом управлял.
Гомерова труба гремит хваленья боев;
530 Чудесной лирою Тиртей творит героев;
В стихах оракулы дают небесный суд,
И в Фебовых садах все доблести растут!
Пред, тронами царей Пиериды вещают 
И хладные сердца любовью к ближним тают!
535 Они отрада нам в юдоли слезной бед!
Богатство бедного, богатого совет,
В уединеньи друг, младых и старых радость
Блистанье знатности, посредственности сладость!
О Музы! О мой рай! Блажен, стократ блажен,
540 Кто может вас любить, кто вами награжден!..
Давно известен спор: искусство или гений
Наследует хвалу изящнейших творении.
По мне, высокие врожденные дары
Без правил  злато, в тьме сокрытое горы;
545 Равно усилия науки благородной
Без гения есть путь мучительный, бесплодный!
Соедините их; друг друга подкрепят,
Друг другу верные, к бессмертью воспарят!
Атлет, кидая взор на блеск любезной меты,
550 Проводит в подвигах свои младые леты;
Он терпит зной и хлад, и чуждый неги, сна,
Бежит от прелестей любови и вина.
Сей флейтщик, чувств игрой пленяющий собранье,
Учился и терпел старейшин наказанье.
555 О, наш прекрасный век! Век милый для глупцов!
Мы без ума  умны! Мы славны  без трудов!..
Счастливцев талисман  бесстыдства присвоенье!
Мудрец наш мыслит так: «Пред смелым награжденье!
Погибни всякий труд! Могу и без него
560 Казаться знатоком, не зная ничего!»
Поэт, в объятиях Фортуны воздоенный,
Избытком, знатностью обильно награжденный,
Из подлой челяди составив свой Парнас,
Мне кажется купцом, который всякий час
565 С прилавка вам кричит: «Вот здесь товар богатый!»
Беда, когда притом роскошный, тороватый,
Он вздумает для всех открытый стол держать,
За плута в суд ходить, и деньгами ссужать;
Ему ль знать искренность? Ему ли жить с друзьями?
570 Несчастный! Не хвались ты новыми стихами 
Пред тем, кого дарил, кто ждет твоих даров;
Он в исступлении, не сыщет даже слов.
«Прекрасно! Высоко! Прелестно!»  и заплачет: 
«Прочти еще... Восторг!»  поет, играет, скачет,
575 И лезет на стены он в ревности своей.
Наемник, подлый льстец, при гробе богачей,
Бьет в грудь себя, кричит, рвет волосы, стенает;
Друг истый бледен, нем, и токи слез скрывает;
Один  хвале цена; другой  хвале позор.
580 Какой-то древний царь друзей своих собор
Под пыткой узнавал и сладкой, и примерной:
Поил их наповал, и слышал отзыв верный!
Когда венцы певцов твой пылкий дух манят,
Беги ласкателей  их взор, их слово  яд!
585 Квинтилий, рассмотрев стихи твои прилежно,
Заметит: здесь поправь; здесь сказано небрежно!..
«Не в силах,  твой ответ,  со скуки я умру!
И так замучился!» Сожги! Но ты в жару
Готов на огнь, на меч за детище любезно!
590 Что ж критик?... Он молчит. С темь спорить бесполезно,
Кто сам в себя влюблен, не верит никому.
Правдивый, честный муж, по сердцу своему,
Не может умолчать, где видит недостаток,
Усмотрит холод чувств, иль мысленный упадок:
595 Тут грубо, там цветно, здесь жизни, силы нет!
Там слог твой напыщен; здесь мрачно; нужен свет;
Там стих растерзанный едва-едва влачится.
Он Аристархом быть нимало не стыдится;
Не скажет малости! Почто вязаться к ним?
600 Но малости сии позор стихам твоим!..
Позволим над собой мы другу посмеяться,
Чтоб после навсегда смешными не остаться!
Слепая страсть к стихам опасней злой чумы. 
Проказа, фанатизм, терзающий умы,
605 Горячка белая, Дианой мозг смущенный
Сноснее, чем недуг Поэта исступленный!..
Все бегают его; лишь мальчики толпой
Безумца веселят безумной похвалой!..
Когда в юродивом теряяся паренье,
610 И выше туч гремя в нелепом песнопенье,
Внезапно  так, как сноп,  в глубокий ров падешь,
И гласом жалостным «Спасите!» воспоешь;
Друзья! Угодно ли извлечь его оттоле?
Какая нужда вам?.. Не по своей ли воле
615 Он ринулся в беду?.. Решится ли он сам,
Взяв руку и совет, из ямы вылезть к вам?
Поверьте, никогда! Что сказывать причину?
Вы знаете певца сикульского кончину:
Несчастный Эмпедокл, бессмертия искав,
620 В кипящий Этны зев низвергнулся стремглав.
Стихи для рифмача  не Этна ли? Скажите!
Пусть гибнет, пусть горит! Оставьте, отступите!..
Спасение свое убийством он почтет...
Исторгнут Эмпедокл  он в пропасть вновь идет!
625 Исправь сей стих, другой, но разум кто приправит?
Влюбленный в свой позор, его он славой ставит!
Знать, божий гнев висит над грешною главой;
Конечно, не почтил он предков прах святой,
Конечно, пренебрег к богам благоговенье 
630 И Фурия стихов ему от Неба мщенье!
Как будто злой медведь, сорвавшейся с цепей,
Терзает, мучит всех поэзией своей;
Знаток и не знаток, с ним встретясь, убегает;
Хочу иль не хочу, он, знай, свое читает;
635 Не выпустит, пока мой дух во мне живет;
Пиявица, не став сыта, не отпадет.

Впервые: «Утренняя заря», М., 1808, кн. 6, с. 250297.

Послание к Пизонам о стихотворстве.


Ст. 36. Да царствует везде единство с простотой.

Первое и самое важнейшее правило Пиитики есть то, чтобы предмет поэмы был всегда прост и един. Вот что содержат все стихи предыдущие; но автор с особливою подробностию говорит о сем единстве.

Что такое единство в творении природы или в творении искусства? Тело в природе одно, когда все его части связаны между собою по законам природы, и отделены совершенно от частей другого тела. Части связаны по законам природы тогда, когда они, в общем согласии, устремлены к сохранению целого, и служат к его совершенству. Теперь всякий может видеть, что значит единство в подражании стихотворном. Поэт составляет искусственное целое из частей между собою согласных, которые все клонятся к одному концу. Он говорит: «Я воспеваю гнев Ахиллеса». Вот точка, к которой относятся все части целой Поэмы; и составляют единственный предмете ее. Но кроме того, есть единство в частях; оно бывает:

1. Единство природы. Голова человеческая, написанная на шее лошадиной, разрушает сие единство. Человек и лошадь  животные, но разных родов.

2. Единство предмета. Вы хотели изобразить кораблекрушение, и занялись изображением лесов, храмов и пр., не принадлежащих к предмету.

3. Единство в соразмерности. Вы начали огромный сосуд; а по окончании явилась незначащая кружка.

4. Единство в отделке. Одна часть целого (ногти) отделана, другая осталась совершенно необразованной.

Ст. 37. Как часто мы, певцы, не Истиной... От единства Поэт переходит к разнообразию; и в сем отношении часто поэты обманываются: Желая кратким быть и пр.

Ст. 61. Богатый чем начать, чем кончить, угадает... Смысл последнего стиха можно объяснить примером. В городе случилось некоторое движение, и даже насильство. Все жители поспешают на сие зрелище. Достигнув места, узнают сами что случилось, или видят происходящее собственными глазами.  Если есть удобность и время, расспрашивают других, которые присутствовали, какая причина происшествия, какие обстоятельства предшествовали оному, и пр. Вот образец стихотворного порядка. Эней отправляется из Сицилии.  Он пристал к Италии.  Кто сей Эней?  Что он сделал?  Откуда он?  Чего он хочет?  Буря его кинула в Карфаген; там он все расскажет; но теперь он претерпевает бурю; прежде должно описать ее: Jam nunc dicat, jam nunc debentia dici.

Ст. 64. Что должно говорить, то говорит сейчас. Вообще сие правило относится к стихотворному расположение целого, то есть к приведению материи в один соответственный цели план. Это составляет также главную и трудную обязанность изобретателя. Сколько обстоятельств и отношений должен он для сего предвидеть наперед и обнять их все одним взором!

Ст. 67. Он знает силу слов, умеет соглашать. Неосторожное употребление синоним<ов>, незнание корней и истинного значения слов, неправильная, тяжелая, всегда однообразная согласовка, холодность и тупость: вот следствия, происходящие от нарушения сего правила.

Ст. 68. И связью хитрою им новый вид давать. Это одно из важнейших правил. Что такое хитрая связь? Под ней разумеется искусство стихотворца в выборе и связи слов, чтоб не причинить скуки однообразным расположением их, и писать выше обыкновенного языка народного. Это есть удел немногих стихотворцев, и составляет одну из блистательных красот поэзии. Не все равно счастливы в сем опасном искусстве, предполагающем особливую смелость, соединенною с легкостию и ясностию. Успех поэта зависит от многих средств, как врожденных, так и приобретаемых; от пламенного воображения, соединяющего предметы отдаленные по их сходству; от остроумия, находящего в мыслях и словах неприметные оттенки; от глубокого и тонкого знания языка общественного; от обращения с людьми образованными, одаренными нежнейшим вкусом. Вообще, как мысли, так и слова обновляются, оживляются, становятся занимательными  нечаянным, новым соседством с другими, необыкновенною обставкою, связями, приноровлением и отношениями.

Ст. 69. Пусть встретится предмет безвестный, необычный... Время умножает нужды; нужды производят, распространяют и приводят в совершенство искусства и науки. Язык при сем случае первое и необходимое средство: в нем заключаются образы наших понятий. Есть идея, должно быть слово; в противном случае оно не существует. Гораций позволяет стихотворцу творить новые слова, как скоро он принужден будет выражать вещи сокровенные, досель неизвестные. При составлении таковых слов должно стараться, по мнению Димитрия Фалерейского, чтобы они самым звуком своим выражали или существо вещи, или следствие, которое она производит. Ощутительное сходство между идеею и звуком делает последний понятным с первой минуты. Это есть лучшее средство ввести его в употребление и утвердить его прочность.

Ст. 72. За тем, что их не знал брадатый наш Цетег. Под именем Цетегов здесь разумеет Гораций известных сенаторов и преторов, которые, сохраняя всю простоту первых римлян, хотели отличаться от своих современников не только образом жизни, но и самою одеждою. Стихотворец здесь некоторым образом не похваляет излишнюю привязанность ко всем предрассудкам дедовским. Старина много имеет хорошего бесспорно, но на что выставлять и славить ее дикость? На что желать возвращения ее недостатков и необразованности, которая потому только кажется нам блаженною, что мы смотрим на нее с одной стороны!

Ст. 75. Коль в Греции родясь, приимут наш наряд. Гораций, ограничивая свободу введения новых слов, советует занимать их из греческого языка, как обогащенного всеми искусствами и науками, в которых римляне не оказали еще важных успехов. При сем наблюдать должно идиомат и аналогию своего языка, то есть: вводимое слово образовать по правилам и духу собственной этимологии. Вот что значит: parce detorta (примут наш наряд).

Ст. 76. Когда Цецилий, Плавт нам выродков дарят. Цецилий и Плавт, два древние писатели комедий, которых слог, особливо последнего, имеет свои достоинства. Гораций спрашивает: а если Плавту и Цецилию позволено было ковать новые слова, то можно ли отказать в этом праве Варию и Виргилию, новейшим и гораздо знаменитейшим стихотворцам? Вопрос важный, но ответ на оный не всегда решится в пользу тех, которые спрашивают. Наш Тредиаковский и другие пользовались вполне сим правом, до которого, кажется, с величайшею робостию прикасаются новейшие писатели. Причина тому заключается в различном возрасте самого языка; тогда была его юность, время, удобнейшее к обогащению; теперь настало время его зрелости, мужества, утончения: строгость и разборчивость заняла место собирания запасов. Впрочем, сие замечание не к тому клонится, чтоб совсем воспретить введение новых слов. Хороший писатель может всегда пользоваться сим правом. Совершенство, или полнота языка есть самое суеверное мечтание. Как бы он обилен ни был, всегда встретится множество случаев, которые принудят сотворить новое слово. Великий гений не страшится прихотливой разборчивости своего времени, и с благоразумной умеренностию умножает свои богатства. Поле сказал: употребление отечески сохраняет и воспитывает то, что породил здравый и верный вкус. Это же говорит Цицерон: Addendum tamen; nam, quae primo dura visa sunt, usu molliuntur. Заметим, наконец, что ко введению новых слов принадлежит также и обновление состарившихся. Главное правило при сем случае  смотреть на силу, объем, выразительность и благозвучие старых слов, особливо тех, которые незаменяемы, или слабо заменяемы новыми. Ломоносов и Державин  путеводители в сем важном и вместе опасном искусстве.

Ст. 100. Употребление играет их судьбой. Здесь разумеется употребление между людьми благовоспитанными, просвещенными, живущими в лучшем обществе. Сюда же можно причислить хороших писателей, приобретших доверенность публики.

Ст. 104. Гомер вам стопы дал, о Фебовы друзья. Гораций показывает здесь различие между многими родами поэзии: оно состоит не только в разности предметов, или содержании каждого рода, но и в наружной их форме. Здесь под именем размер (numerus) понимать должно стопы, их количество внутреннее и число их, падение, или цезуру. Гомер употреблял гекзаметры.

Ст. 106. Стихи, в слогах совокупясь неравных... То есть гекзаметры и пентаметры, в древних элегиях. Элегии посвящены были сначала сетованию, горести, а после ими же описываемы были чувстования радостные, или лучше сказать, смешанные, унылые и приятные.

Ст. 109. Кто первой восстенал в элегии тоскливой... В самом деле неизвестно, кто первый изобрел род поэзии элегической. Иные приписывают честь сию Феоклу, другие  Архилоху, Терпандру и пр.

Ст. 110111. И сонм грамматиков ретивый // Доселе борется в сомнении своем. Между сими грамматиками особливо отличался Аристарх. Он написал множество книг, заключающих замечания на Гомера, Аристофана и на всех других греческих поэтов. Он пересмотрел и исправил Гомера с величайшею тщательностию. Жаль, что примечания сего тонкого, нежного и проницательного критика до нас не дошли!

Ст. 112. Архилох, мщения сгорающий огнем... Стихотворец Архилох писал сатиры, и избрал для сего рода сочинений размер ямбический. По мнению ученых, ямбы изобретены были гораздо прежде; но, поелику он приноровил сей стих к новому роду и отличил себя в оном, то и назван был его изобретателем; так что очень долгое время словом ямбы означались одни сатиры.

Ст. 114. Сей стих, в сандалии, в котурны обувенный... Сандалии  обувь актера комического, котурны  трагического. Здесь употреблены сии слова вместо комедии и трагедии. Ямбический стих в последствии времени перенесен был на сцену, потому что он слышнее, по простоте своей весьма близок к обыкновенному разговору и выливается как будто без намерения.

Ст. 117. Феб лире дал в удел бессмертных прославленье. Поэты лирические писали поэмы четырех родов: гимны, панегирики, жалобы, стихи бакхические. Гимны, к которым принадлежат также и дифирамбы, воспеваемы были в честь богов; панегирики во славу героев и всех тех, которые отличались на греческих играх; жалобы посвящены были несчастиям любви. По именем Оды разумелось все это вместе.

Ст. 119120. И Юности пиры: // Веселие, любовь и Вакховы дары. Вот четвертый род лирической поэзии, который назвал я стихами бакхическими; они-то посвящены были любви, играм и торжествам.

Ст. 121. Певец ли, друг ли я искусства и природы... Стихотворец должен оттенять каждый род поэзии. Но этого мало. Он не только имеет особенные цветы для героического, трагического, комического, лирического рода; он имеет цвет для каждого предмета в своем роде. Всякий предмет может быть комический или трагический, и притом более или менее. И так он избирает краски для каждой части одного и того же предмета, краски для каждой мысли в одной и той же части. Короче: нет подробности в сочинении столь малой, которая бы не имела своего собственного оттенка. Сии оттенки особливо умели находить и чувствовать из древних Виргилий, из новейших Расин. Гораций говорит молодым авторам: Учиться  нет стыда; невеждой  стыдно быть.

Ст. 126127. И речью комика игривой искаженный, // Тиеста страшный пир смех, скуку наведет. Происшествие Тиеста, которому брат его Атрей представил на стол приготовленные члены собственных его чад, было содержанием многих греческих трагедий. Здесь слова Горация относятся особенно к Тиесту Энния, римского стихотворца, который точно имел погрешности, теперь упоминаемые; то есть что слог его был гораздо ниже предмета столько ужасного и важного.

Ст. 128. Пусть каждый род стихов в своем краю живет. Надобно, чтоб слог каждого рода поэзии имел свои определенные границы, чтобы комедия не входила в область трагедии, и напротив.

Ст. 129. Но глас комедия нередко возвышает... Кремес в лице комедии Теренция. Телеф и Пелей, два принца, изгнанные из своих владений; они послужили содержанием для древних трагедий. Между тем комедия никогда не возвышается до трагедии, трагедия не унижается до комедии. Образцовые классические писатели не представляют нам такого примера.

Ст. 136. Исправность в правилах не даст еще венца... Исправность сия означает правильное расположение поэмы, сохранение всех законов, относящихся к языку, к выбору мыслей и слов, ко вкусу, одним словом; сохранение всего того, что предписывает грамматика, логика и риторика. Такие достоинства велики, но не могут заменить недостатка в чувствах. Изящный слог, светлые фигуры и тропы, сильные, прекрасные характеры, вымыслы, порядок и связь делают честь нашему знанию, трудолюбию, воображению, действию ума; но люди хотят быть тронуты: они удивляются нам, и не любят нас. Представляй нам то, что бы сильно прикасалось ко струнам нашего сердца. Приятное, прекрасное без чувства есть свет без теплоты.

Ст. 161162. Последуй мнению, или молве народа, // Будь сам зиждителем, и действуй как природа. Живописать следуя молве значит рисовать так, как верит большая часть людей, как все знают и говорят. Гораций не говорит: следуй истине; ибо поэзия занимается только вероятным. Для пояснения сего места должно отличить четыре рода мира: действительный, который существует, и которого часть мы составляем; исторический, наполненный именами и истинными происшествиями, которые уже не существуют; баснословный или стихотворный, созданный поэтами древними и новыми, который они осуществили; наконец, возможный, который находится в идеале каждого, смотря по обширности его гения. Сократ в «Облаках» Аристофановых взят из действительного мира; Гораций Корнеля  из мира исторического; Медея, Орест, Эдип  из мира стихотворного; Заира  из мира возможного, прежде нежели трагедия сего имени перенесла ее в мир стихотворный. Первые три мира заключает Гораций под именем молвы, мнения всеобщего; последний под именем чистого вымысла, или нового творения.

Ст. 162163. Будь сам зиждителем, и действуй как природа. // Согласное в частях одень в приличный вид. Когда поэт живописует следуя молве, он следует идеям других; когда он творит  следует собственному своему идеалу. Но чтоб заслужить вероятие, он должен, по правилу Горация, соблюсти точность и ясность, так, чтобы вымышленный характер всегда был похож на себя самого.

Ст. 173174. Представь! Да будет он возможен и удобен, // Всегда везде один, всегда себе подобен. Это правило взято из Аристотеля, который требует четырех достоинств от нравов трагических: 1) чтобы ни были вообще сильны, или добры; 2) приличны состоянию, полу и возрасту; 3) сходственны с истиною и принятым мнением, и 4) равны от начала до конца, то есть выдержаны в самых своих неравностях и несообразностях. Гораций прибавляет: трудно изображать со всей верностью характеры совершенно вымышленные; гораздо надежнее избирать предметы уже известные, коих характеры утверждены общим мнением.

Ст. 175178. Из общего занять особые черты... // Чем новое создать Природе без измены. Для объяснения сих стихов надобно определить слова общее и особенное. Будучи в противоположении, они объясняют друг друга.

Общее может означать право, власть, принадлежащую всем людям, напр. право дышать воздухом. Сверх того, общим можно назвать дело, благо, счастие и несчастие. Представим третье значение: общим называется свойство, достоинство или способность, приличная многим  такова способность думать, чувствовать. Короче: оно показывает свойства, принадлежащие вообще различным видам одного рода, или различным нераздельным одного вида.

Что такое теперь будет особенное, в отношении к общему? Право, вещь, свойство собственные, принадлежащие одному лицу или одной вещи; и поелику есть качества общие, или свойственные двум видам в одном роде, или двум неразделимым в одном виде, то должны быть также качества, свойственные одному виду, для различения от другого в том же роде, или приличные одному неразделимому, для отличения от другого в том же виде. Мы приближаемся к мысли Горация. Но прежде должно сказать, что качества, собственные одному виду, собственны ему относительно к роду, и что они суть общие относительно к неразделимым; например, разум, собственность рода человеческого, есть общее достояние всех людей. Следовательно, особенное в самом тесном смысле принадлежит качествам неразделимым, которые составляют собственное существо неразделимого, особенного, какого бы рода оно ни было.

И так сии отдельные свойства неразделимого суть принадлежности и образы, которые не относятся к видам. Это будет, говоря о теле: фигура, цвет, вид, стан, телодвижения, звук голоса; одним словом, все то, что в глазах людей Петра делает его отличным от Павла. С другой стороны, они будут значить рождение, состояние, воспитание, привычки, поступки, действия, характер, нравы; короче: все нравственные свойства, которые отличают его в обществе от всякого другого человека. Сии черты, соединенные вместе, составляют характер единственный и неразделимый; по ним-то узнаем мы Ахилла, Марка Аврелия, Петра Великого, прежде чем узнаем их имя.

Теперь, если вместо сих имен, известных и определенных действительным существованием или историею, или баснею, молодой стихотворец, не желая быть подражателем, решится описывать  человека, напр. А который имеет обыкновенные качества, приличные вообще всем людям, то прежде всего поставит он в противоположность ему другое лицо В. Дабы ближе подойти к существенности, он дает сим двум особам страсти, которые вооружают их друг против друга или за престол, или за какую-нибудь царевну. Он будет живописать вид человеческий и склонности человеческие; он покажет лица, которые говорят и действуют как люди. Но как трудно сему действию и сим актерам придать сию отличительную точность и особенность, которая почерпается только из действительного общежития? Счастлив кто в этом успеет; потому-то гораздо лучше, вместо того чтобы трудиться наудачу, выбирать себе характер или из басни, или из истории.

Ст. 176178. Скорее можешь ты... // Чем новое создать Природе без измены! Но скажут: все, что я ни сделаю таким образом, будет не мое собственное; всякий может сделать то же  чем могу я похвалиться? Есть средство из общего достояния соделать свое собственное:

Ст. 179182. Сокровища ума открыты всем  бери, // Мы можем подражать не будучи рабами. Не следовать Гомеру шаг за шагом, не переводить его слово в слово, как поступает раб-переводчик. Гораций сие замечание относит более к драматическому автору. В рассуждении происшествий, говорит он, ты не рассказывай их таким образом как Гомер. Тебе позволено присоединить к ним новые обстоятельства, прибавлять и убавлять, переносить и переставлять, по своим видам и цели. В рассуждении разговора не заставляй говорить своего Агамемнона или Ахиллеса то, что говорит Гомеров Агамемнон или Ахиллес. Но ты, как поэт, имеешь полное право внушать им свои мысли, свои познания, новые побудительные причины, давать их новые положения и обстоятельства, собственно вам принадлежащие:

Ст. 200. К предмету он спешит, и нас влечет с собой... Гораций назначает точку, где должно начинаться действие. Описывая войну Троянскую, можно взойти повествованием к самому корню происшествий, к яйцам Леды, к Юпитеру, превращенному в лебедя, к рождению прекрасной Елены, которой похищение было причиною войны троянской; но это был бы ход истории. Гомер избрал другую дорогу. Девять уже лет продолжалась осада Трои; в десятый год произошла гибельная вражда между Агамемноном и Ахиллесом, и от сей-то вражды зависела решительная участь Трои; и здесь начинает Гомер свою поэму  так, как бы все прочее было уже известно читателю.

Ст. 240241. Как происшествие мы можем излагать? // Иль в действии, как есть, иль в повести, как было. Все то, что представляется на театре, представляется в двух формах; или показывается самое действие  это действие; или повествуется о том, что было, или что происходит  это рассказ. Из сих двух форм самая живая и разительная есть драматическая, потому что: 1) мы более верим своим глазам, нежели чужим; 2) потому что глаза видят большие подробности и представляют воображению вдруг все целое, без малейшего затруднения.

Но, с другой стороны, есть вещи, которых нельзя удачно выставлять на сцене и произвесть желаемое очарование. Тогда прибегаем к рассказу: объявляем, что Горации сражаются в равнине, что Гипполит увлечен своими конями и растерзан на утесах. Ухо менее требовательно и строго, нежели глаза  более сносит, нежели наши взоры; более верит, нежели собственное созерцание.

Ст. 251. Пять действий мера драм... Драма разделяется собственно на четыре действия, зависящие одно от другого и составляющие одно целое действие, которого содержание, предмет или цель излагается в первом акте. Аристотель не отличает в драме актов; он говорит единственно о целом продолжении пьесы, которая натурально имеет только три части: намерение, борьбу с препятствиями, и победу или падение.

Ст. 232234. Не вызывай богов к развязке приключенья, // Когда не требует она чудотворенья. Участие в действии богов принадлежит поэме эпической, потому что в ней всегда божество или Муза разыскивает сокровенные причины действия: Musa, mihi causas memora. В драме заключаются предприятия человеческие; они и разрешаться должны силами человеческими.

Ст. 256. Актера сан и долг приемлет важной хор. Аристотель определил сие правило, и все греческие трагедии соблюли его точно. Вообще хор представлял у древних обыкновенных свидетелей совершающегося действия, принимающих в нем более или менее живое участие; это  публика, одобряющая справедливое и осуждающая порочное, неправедное.

Ст. 266268. Так пел почтенный хор, и с ним сливала глас... // Соперница трубы, под медью золотистой. У древних слова трагедии и комедии были петы, и обыкновенно сопровождались или флейтою, или гитарою. Флейты делались из кости, из дерева, из простого тростника. Сначала они были короткие, маленькие и имели весьма мало отверстий, или клапанов: tenuis, foramine pauco; часто даже бывали с одним отверстием и назывались simplex; тон их был низкий и весьма негромкий. Во времена Горация они делались продолговатее из многих колен, соединяемых металлическими кольцами. Потом было умножено число отверстий, дабы сделать тоны острые; вместо одного было два, один на правой, а другой на левой стороне: tibiis dextris et sinistris. Для чего сии перемены?

Когда театр был мал, и народ  немногочисленный, умный и скромный, тогда достаточно было для аккомпанирования хора звуков тихих и важных древней флейты. Но когда город увеличился, народ размножился, и зрители стали неумереннее, тогда должно было и музыке дать более силы и движений, увеличить и возвысить ее звуки; в противном случае зрители невнимательные, полупьяные, малосведущие и грубые не чувствовали бы никакого достоинства Мелопеи.

Вскоре роскошь, присоединившись к музыке, изобрела декорации и одежды актеров. Самый стиль хоров изменился. Поэты предались своему вдохновению и говорили языком оракула, которого весьма мало или совсем не понимали.

Ст. 294295. Певец, прияв козла наградою ничтожной, // Решился Сатиров пустыни обнажать. Мы видим некоторое подобие сих сатирических драм в пьесах итальянских, где Арлекины имеют нечто общее с сатирами. Маска Арлекина, его странная одежда, его ухватки, его слог, шутки, тон голоса: все изображает нам древнего сатира. Сатир древних приближался к козлу; Арлекин новый походит на кота; в том и другом случае одно намерение: представить человека в виде зверя.

Циклоп Еврипида одна только драма сего рода, дошедшая до нас. В ней действующие лица суть: Полифем, Улисс, Силен, хор сатиров. Действие  опасность, постигшая Улисса в пещере Полифема, и способ, которым он от нее избавился. Характер циклопа буйный и лютый; Силен забавен, шутлив, злоречив и даже неблагопристоен; Улисс благороден и важен и, кажется, приноравливается иногда к Силену. Хор сатиров также смешон и странен, как Силен. Нет нужды теперь восходить к началу сего зрелища. Известно, что во времена Еврипида оно еще имело первый свой характер, смешение смешного и важного. Римляне, узнав театр греческий, подражали сему роду не только для того, что забавлять народ, но и доставлять рассеяние людям важным, для которых все натянутое, противоположное, странное казалось занимательным. Сию-то систему хотел представить здесь Гораций, и она очевидна.

Ст. 296. Чтоб, важность сохраня, уметь нас забавлять. То есть чтоб герой трагический, напр. Улисс, сохранял на театре свою важность, и вместе с ним являлся сатир обнаженный, с козлиными ногами; это, без сомнения, весьма веселило народ полупьяный, который любил все дерзкое и буйное. Впрочем, как говорит Гораций в следующих стихах, лицо трагическое никогда не должно нисходить до слога низкого. Причина та, что сатирическое зрелище все основано на противоположении, которое исчезает, когда все лица будут говорить одним языком. С другой стороны, стиль слишком возвышенный был бы совсем чуждым для сатиров. Итак стиль трагический в подобной драме, по словам Горация, сходствует с нарядом почтенной женщины, танцующей в публичной церемонии: она несколько смущена посреди лиц ей неравных, но всегда важна и благопристойна. О сатирах говорится ниже.

Ст. 299. Увлаженный вином на оргии святой. Оргии  пьяные торжества Бахуса.

Ст. 313. Друзья! Вы знаете, я сам люблю сатиру... Сатиры вышли из лесов, след. не имеют образованности, свойственной горожанам. Они насмешники язвительные; пускай так, но им не позволено говорить грубого, неблагопристойного наглого, ибо этим оскорбится всякий честный человек. Могут ли они объясняться так, как слуга комический? И этого много для Силена; он чужд плутовства и хитростей, прост, искренен, сохраняет в словах натуральную связь и здравый смысл.

Ст. 337. Шесть крат измеренный, он триметр составляет... Гораций порицает Энния и Акция за то, они вводили многие спондеи в свои стихи, отчего текли они весьма тяжело и монотонно  это плод небрежности.

Ст. 359. Пусть наши праотцы в старинной простоте... Гораций не осуждает здесь ни слога Плавтова, ни его силы комической. Он нападает на его острые шутки, которые часто были низки, грубы и соблазнительны. Стихосложение Плавта также весьма затруднительно и неприятно для слуха.

Ст. 367. Вещают, что Теспис, дабы занять народ... Древняя комедия произошла от рода сатирического или ямбического, который имел предметом нападать на людей, и обличать их со всею жестокостию. Такова она явилась сама впоследствии, представляя на сцене действительные лица и называя их собственными именами. Так Сократ был выставлен на посмешище в «Облаках» Аристофановых. Судьи, которые равномерно не были пощажены, запретили строгим законом, чтоб не называть представляемых именами. Это кончилось, но продолжалась свобода изображать истинные действия. Такова была средняя комедия, менее злая, но более злоречивая, нежели первая. Новый закон запретил и сие своевольство; тогда все стало вымышлено: и имена, и действия. Вот комедия Менандра, Плавта, Теренция  и наша.

Ст. 384. Претекст и тог явил изящны красоты. Претекста вместо комедии, тога вместо трагедии.

Ст. 440. Что будет? «Асса треть». Вот вздумал чем пугать! Асс римский разделялся на 12 унций.

Ст. 472. Все правила,  другой мне кажется Херил. Херил  дурной стихотворец.

Ст. 491. Посредственных певцов ни смертный, ниже бог.. Всякий писатель, представляющий публике стихотворное произведение, кажется, приглашает ее подобно кудеснику: «Сюда! Вы услышите чудо!» Если дело идет о чем либо полезном, назидательном, автор может сказать просто, в прозе; довольно быть ясным, и все принимают в словах его большее или меньшее участие. Но вы представляете стихи; след. хотите нам принесть удовольствие. Охотно, и даже страстно его ищем; сдержите же свое слово, вспомните, что нам надобно прекрасное. В противном случае, сами посудите, сколь жестоко оскорбляете вы нас ложным обещанием!

Ст. 611612. Внезапно  так, как сноп,  в глубокий ров падешь, // И гласом жалостным «Спасите!» воспоешь. Весь этот отрывок есть аллегорический и представляет худого поэта, который пишет стихи, и всем и везде их показывает, не слушая и не терпя никакой критики. Умный человек боится прикоснуться к таковым стихам, и только одни безумные и мальчишки его слушают, хвалят и судят. Таким образом бедный поэт впадает в презрение  в глубокий ров или колодец, как говорит Гораций. Пусть он кричит: «Добрые друзья, помогите мне!» Но вы не слушайте его, не давайте ему никакого совета; это ничто иное, как хитрая уловка: он просит вашего совета ни для чего иного, как для того, чтоб заставить вас слушать его стихи. Будьте уверены, он удивляется самому себе даже и в падении, и в глупости. Он потребует ваших похвал, тотчас как вас изловит; он привяжет вас, он не отпустит, пока не истощит всего вашего терпения. Прекрасная сказочка для самолюбивых поэтов!

[7/14Николаев А.


Если бы художник задумал приставить человеческую голову к лошадиной шее, украсить разноцветными перьями отдельные члены, собрав их отовсюду так, чтобы все тело снизу заканчивалось безобразной, уродливой рыбой, а сверху была бы прелестная головка женщины, и пригласил бы вас, друзья, полюбоваться этим, удержались ли бы вы от смеха? Верьте, Пизоны, на такую именно картину очень будет похожа книга, наполненная нелепыми, как бред больного, измышленными образами, где ни нога, ни голова не гармонируют со всей фигурой.

Правда, у художников, и не менее того у поэтов, всегда была полная возможность замышлять что угодно  мы это знаем и такой свободы просим, признавая ее взаимной, но не с тем ведь чтобы черты кротости смешивались с чертами неукротимости, не с тем, чтобы змеи были с птицами вместе, а ягнята со львами; ведь, всегда к часто напыщенному и многообещающему замыслу делают одну, две добавки, как широкие, яркие пурпуровые полосы на платье. Так описывают алтарь и рощу Дианы или извилины быстрого ручейка на полях, услаждающих взор, или воды Рейна, цветы радуги во время дождя, а, между тем, в данном случае все подобное могло быть вовсе неуместно. Может быть, умеешь ты нарисовать кипарисное дерево, но зачем оно, если на картине за данную плату пишешь того, кто в отчаянии спастись от кораблекрушения. Если начали делать амфору, почему же, когда вертится гончарное колесо, выходит лишь кружка. Одним словом, пусть будет, что угодно, но была бы простота и единство.

Большинство из нас, вдохновенных поэтов, ты  отец и вы  юноши, достойные отца, прельщаемся призраком идеального. Стремясь быть краткими, мы делаемся туманными; гонимся за сюжетами легкими, и у нас недостает энергичности и живости; обещаем возвышенное, и делаемся напыщенными. Чересчур осторожный и трусливый пред бурей ползет по земле, и тот, кто желает разнообразить одно и то же  вдруг производит чудовищное; рисует дельфинов в лесах, а в водах кабана. Так, к прямым погрешностям приводит нас эта боязнь обвинений, если нет искусства. Около школы Эмилиевой, там внизу, ваятель и ногти выльет и нежные волосы живо выделает из меди, а в целом работа его плоха, потому что все вместе изобразить он не сумеет. Быть подобным ему, если бы я стал работать над каким-нибудь произведением, было бы у меня не больше охоты, чем существовать с очаровательными черными глазами, волосами и с носом на сторону. Выбирайте сюжет вы, писатели, но вашим силам, долго рассматривайте, что откажутся вывести ваши плечи, и что они смогут. Кто избрал предмет по силам, у того и речь польется сама собой, и строй ее будет ясен, а ведь главная сила и прелесть этого строя, если я не ошибаюсь, в том, чтобы в известный момент сказать только то, что в этот момент и должно сказать; ряд мыслей уберечь, оставить до соответствующего времени. Меткий и осторожный также и в сочетании слов, автор обещанных стихотворений одно пусть одобрит, а другое отбросит заранее. Ты выразишься превосходно, если путем искусного соединения известному уже слову придашь новый смысл. Если же когда-либо необходимо будет обозначить содержание понятия терминами новыми, удачно можно придумать такие термины, которых не слыхали слегка одетые в «цинктус» цетеги (т.е. древние римляне). Свобода предоставляется в этом, но пользуйся этим в скромных размерах. Если образцами будут служить греческие слова, то новые, недавно придуманные по ним термины, слегка, умеренно видоизмененные найдут себе подражание. Что ж в самом деле? Римлянин разрешит для Цецилия и Плавта, и в то же время отнимет у Виргилия или Вария? За что же я-то ненавистен, если я способен внести кое-что новое? Ведь обогащалась же речь предков языком Катона и Энния? Ведь ввели же они ряд новых терминов для понятий. Нет, было и всегда будет позволительно придавать современную форму словам как бы новой чеканки. Как леса меняют листву с течением годов, и прежние листья спадают, так и слова в старом возрасте исчезают и, подобно юношам, цветут и крепнут, только лишь народившись. Во власти смерти мы и все наше. Проникло ли море в материк, и защищаются корабли от северных ветров  труд, достойный правителя, или долго бесплодно стоящие воды стали доступны плаванию, питать окрестные города, когда прошел тяжелый плуг, или река, узнав лучший путь, изменила течение, вредное для плодов полевых; дела смертных погибнуть, и тем более не вечно живут значения и приятность речей их. Много возродится из слов, какие уже отжили; много, если потребует обычай, исчезнет из тех, какие ныне в почете; от обычая зависит решение, зависят законы и правила речи. Каким стихотворным размером можно описывать подвиги царей и вождей, и мрачные войны, показал нам Гомер. В соединении неравных стихов изливалось прежде горе, а после и восторги удовлетворенного чувства. Кто, впрочем, изобрел уменьшенный элегический стих, о том грамматики спорят, да и теперь подлежит еще обсуждению. Злая усмешка вооружила Архилоха его собственным ямбом. Эту стопу восприняли комики и величественные трагики. Удобна она для диалогической речи, выделяется заметно в шуме народном, как бы родилась для драматических действий.

Струнами в удел отдала Муза восхваление богов, детей их, борцов-победителей, коней, опередивших в состязании, тревоги лет молодых и беспечность веселья. Если не могу я, не умею соблюдать различие в описанных видах и особую окраску произведений, то как приветствовать во мне поэта? Зачем непристойно стыдясь, предпочитаю я незнание  изучению? Материал комедий не мирится с изложением стихами • трагедий. В свою очередь, неприятно действовал бы рассказ о пире Тиеста обыденным складом стихов, почти присущими комедии. Каждая область в отдельности пусть занимает доставшееся ей в удел место, как ей пристойно. Иногда, впрочем, и комедия возвышает свой тон, и рассерженкый Хремес порицает грозными словами и лица трагедий. Телеф и Пелей изливают нередко скорбь, но в простых выражениях  когда оба они, бедные изгнанники, забывают свои пышны я фразы и слова, чуть не в полтора фута, если цель их возбудить жалость в сердце зрителей. Не достаточно для стихов изящества формы. Пусть обладают они и внутренней привлекательностью, пусть направляют настроение слушателя, куда им угодно. Как смешное вызывает улыбку на лице человека, так плач вызывает слезы. Чтобы заплакал я по твоему желанию, должен ты сам прежде всего выразить правдиво скорбь; тогда твое горе тронет меня, будь ты Телеф или Пелей; если же будешь передавать мысль в выражениях неудачных, или буду я дремать или засмеюсь. Скорбное выражение лица неразлучно с речью грустной, а гневное со словами полными угроз; веселому виду соответствуют шутливые фразы, а суровому  серьезные. Ведь сама природа сначала внутренне настраивает нас применительно ко всякого рода положениям; радует или побуждает к злобе, или тяжелой тоской угнетает до земли и тревогой мучит, а потом уже язык выражает и истолковывает душевные движения. Если слова не будут соответствовать положению говорящего, то ведь хохот подымут и всадники римские и пешие. Большая разница  станет ли бог говорить, или герой  многоопытный старец, или пылкий и цветущий юноша, властная ли матрона, или усердная няня  кормилица, торговец ли ношатый, или работник на зеленеющей пашне, из Колхиды, или Ассирии, воспитанный в Фивах или Аргосе. Или следуй ты преданию, или измышляй, но соблюдая внутреннее соответствие. Если, положим, ты, писатель, воспроизводишь прославленного Ахилла, то неутомимый, дышащий гневом, неутолимый, неудержимый  пусть не признает он законов над собой, пусть он в одном оружии только видит опору. Медея пусть будет жестокая, непобедимая, горькая Ино, Иксион  вероломный, скиталицей  Ио, а Орест  мрачно угрюмый. Если ты делаешь попытку вывести на сцену что-либо совсем новое, решаешься представить новый тип, то он должен быть выдержан до конца таким, каким появляется в начале верным себе.

Трудно самостоятельно воссоздать общие черты, тебе правильнее было бы придавать форму драматических произведений песням Илиады, чем если бы первым сталь ты изображать незнакомое ранее не обработанное никем. Общеизвестный сюжет станет твоим личным достоянием, сам только не будешь ты вращаться около приемов избитых, рутинных и не будешь стараться передавать слово в слово, как добросовестный переводчик, или если, при подражании, не окажешься настолько стесненным, что сомнение в себе или законы конструкции произведения не позволят тебе сделать свободного шага. Не начнешь ты и так, как однажды циклический поэт: «Петь буду я о Приама судьбе, о войне достославной». Какое выполнение может быть достойно такой широкой, многообещающей темы? Родить будут горы, а родится ведь смешной мышонок. Насколько правдивее тот, кто не замышляет ничего несообразного: «Скажи мне, Муза, о муже, который, после времени взятия Трои, много видел городов и многих людей обычаи». Не думает он из ослепительного блеска произвести только дым  нет, но из дыма дать свет. Он выбирает затем картину чудесного свойства; Антифата и Сциллу и с Циклопом  Харибду. Не начинает он рассказа о возвращении Диомеда с гибели Мелеагра, или о войне троянской с двух яиц; постоянно имеет в виду главную цель, увлекает слушателя непосредственно в средину рассказа, как будто уже знакомого, оставляя в стороне все то, чему в изложении не находит возможным сообщить какую-либо привлекательность, и так вымышляет, так комбинируем ложное с истинными чтобы средина не шла в разрез с началом, а с срединой  конец.

Послушай, чего желаю я и вместе со мной публика. Если нужны тебе аплодисменты зрителей, которые ждали бы до занавеса и сидели бы до конца, пока музыкант не даст сигнала к рукоплесканию, необходимо ясно очерчивать характерный особенности каждого возраста, обрисовывать, как должно, природные свойства; с годами они видоизменяются. Ребенок, который умеет уже говорить и уверенной ногой ступает по земле, стремится поиграть со сверстниками, легко рассердить его, легко и примирится он, и сменяется это по часам. Юноша, еще без бороды, избавившись, наконец, от воспитателя, увлекается лошадьми, восторгается собаками и зеленью луга на солнечном припеке; но он, как воск, податлив на порочное, увещаниям он не доступен, поздно сознает он полезное, расточает деньги, горделивый и страстный, быстро покидает он, что полюбит. Но вот стремления изменились, и возраст и мысли мужа влекут его к богатству, к дружественным связям; он служит рабски почету, но остерегается делать то, что вскоре и с трудом приходилось бы изменять. Много неудобств окружает старость; или старик ищет богатств, но, найдя, он, жалкий, воздержен и боится тратить,  или он неуверенно и безучастно относится ко всему, во всем медлит, но долго надеется, нет в нем энергии, вместе с тем, жаждет он будущего в жизни; тяжелый, докучливый хвалит он лишь прошедшее время своего детства; тех, кто моложе его, обличает, как строгий цензор. Много благ приносят с собою года, восходя постепенно; многих благ лишают они на склоне. И вот, чтобы как-нибудь не применить нам свойств старческих к юноше, или черт мужа к мальчику, будем мы постоянно держаться того, что присуще, что соответствует данному возрасту.

Или действие происходит на сцене, или на ней сообщается лишь о происшедшем. Правда, слабее впечатление производит то, что воспринимается лишь слухом, нежели то, что происходит пред глазами, и передается зрителю непосредственно. Но, тем не менее, не будешь ты изображать пред зрителями то, что необходимо должно происходить за сценой; много такого ты скроешь от взоров, что вслед за тем красноречиво передано будет зрителям; не следует Медее убивать детей пред публикой или безбожному Атрею варить пред всеми человеческие внутренности, или Прогне превращаться в птицу, а Кадму  в змею. Ко всем подобным сценам я отношусь или с отвращением или с недоверием.

Пьеса не должна быть ни длиннее, ни короче пяти действий, если хочешь, чтобы приняли ее да и посмотрели в другой раз. Божество пусть не вступается, разве только сплетение действий само собой потребует этого разрешения свыше. Четвертое лицо не следует вводить в диалог и стеснять тем действие.

Хор пусть строго исполняет обязанности и роль только актера и ничего, поэтому не поет среди актов такого, что не относилось бы к главной цели, не стояло бы с ней в тесной связи. Пусть он сочувствует и дает дружеские советы добрым, укрощает злобу, любит тех, кто страшится греха, восхваляет трапезу за умеренным столом, благодетельность правосудия и законов, и безмятежную жизнь, когда и ворота не замкнуты. Пусть хранит он поверенную тайну, и просит, и молит богов, чтобы счастие вновь возвратилось к несчастным и удалилось от гордых.

Флейта не та, что теперь, обделанная горным металлом и похожая на трубу,  нет,  флейта тонкого звука, простая с немногими отверстиями, полезна была для песен хоров и их сопровождения, притом, игры ее достаточно было, когда ряды театра еще не бывали слишком переполнены  тогда, конечно, и народ легко было исчислить; его было немного и собирался он  бережливый, нравственный, скромный. Потом он победоносно стал расширять свои земли, просторными стенами окружать города, и безнаказанно в праздники, при свете днем вином просить Гения. Тогда и ритм и мотивы музыкальные получили большую свободу. Да и что иначе привлекало бы в досуг от работы невежественных поселян, смешавшихся с горожанами, людей низкого происхождения с благородными? Так трубач придает подвижность и роскошь стародавнему искусству, ходит он из стороны в сторону по сцене и везется за ним его платье. Вместе с тем, и строгая лира обогатилась звуками и неудержимо отважная изобретательность породила необычайный склад речи, и мысль, чуткая к полезному, разрывая будущее, нисколько уже не отличалась от изречений дельфийских.

Тот, кто в стихах трагедии состязался за дешевого козла, вскоре затем нагих вывел на сцену и полевых сатиров и, не умаляя ничьей важности, попробовал более резкую шутку, имея в виду такою приманкой и приятным нововведением завлечь зрителя забывшего порядок, хмельного после праздничной жертвы. Но шутливым и болтливым сатирам следует такими являться, так серьезное превращать в смешное, чтобы какое бы божество, какой бы герой ни представлялся, недавно блиставший золотом царственным и пурпуром,  чтобы речь низшей пробы не переселяла его в мрачные таверны, или, наоборот, чтобы избегающий низменного не витал в заоблачной пустоте. С болтливостью легких стихов не уживаются типы трагедий; матрона, танцующая, но требованию, в праздничный день, с некоторым смущением будет находиться среди беззастенчивых сатиров. В качестве писателя сатирических драм я не стал бы, Пизоны, выбирать лишь простыл и прямые обозначения понятий, и не стремился бы настолько отступать от характерного стиля трагедий, чтобы безразличным уж стало, говорит ли Дав, дерзкая служанка Питиас, обманом нажившая талант у Симона, или страж и слуга своего питомца Силен.

Слагая стихотворные произведения, буду я пользоваться известным материалом языка так, что всякий сочтет доступной ту же работу, но, принявшись, долго будет потеть над ней и бесплодно трудиться; так много значит самое сплетение и соединение мыслей, такими достоинствами может отличаться изложение общеупотребительными средствами языка. На мой взгляд, Фавны, выведенные из своих лесов, вовсе не должны походить на постоянных обитателей городских перекрестков и почти неразлучных с форумом; ни в каком случае не должны они молодиться в слишком нежных стихах, но и не должны поражать слух неопрятными и оскорбительными словами. Ведь всадникам и домовитым людям обидно это; не отнесутся они с одинаковым расположением к тому, что одобрит покупатель тертого гороха, и венка за это они не дадут.

Краткий со следующим за ним долгим вместе называется ямбом. Стремительность стоп побудила придать ямбам название триметра, хотя от первой до последней стопы однообразно повторяется по шести ударений. Не так давно ямб, чтобы быть более медленным и менее тяжелым для слуха, в свои наследственные права стал допускать неподвижные спондеи; стеснительно и как бы терпеливо, по-товарищески, но не уступая, однако, ни второго, ни четвертого места. Он и в знаменитых триметрах Акция редко появляется, и в стихах Энния большим бременем появился на сцене; предъявляют позорное обвинение или в излишней поспешности работы и отсутствии тщательной отделки, или прямо в незнакомстве с искусством. «Не всякий, как судья, замечает неритмичность в стихах, и римским поэтам незаслуженное делалось снисхождение. Уж не уклоняться ли от правил поэтому и мне? Не писать ли произвольно? Или предполагать, что все увидят мои погрешности, и быть осмотрительным и осторожным в пределах надежды на снисхождение (= spem veniae cautas); но избежав. наконец, вины, я тем еще не заслужил славы. Перелистывайте греческие образцы ночью, перелистывайте их днем. Пусть ваши прадеды восхваляли и ритм и остроумие Плавта; право, слишком терпеливо, чтобы не сказать по глупости, дивились они и тому и другому, если, конечно, и я, и вы умеем отличать грубые слова от изящных и чутко определять пальцами и на слух законную мерность стиха.

Неизвестный ранее вид трагедии музы Камены изобрел, говорят, Феспис, и разъезжал он с произведениями на повозке; исполняли их с пением и с намазанными дрождевыми осадками физиономиями. После него Эсхил придумал маску и солидную одежду  паллу и устроил легкую настилку из брусьев для сцены и научил величественно произносить и выступать в котурнах. За ними следовала старая комедия, далеко не без славы; но ее свобода перешла нормальные границы и стала силой, подлежащей вмешательству закона; закон принят, и хор позорно умолк, зловредные права его отняты. Ничего не оставили наши поэты неиспробованным и весьма почтенны заслуги тех, кто решился перестать рабски идти за греками и обратился к родным сюжетам, будь это авторы претексты или тогаты, и не был бы Лациум более мощным доблестью и славным оружием, нежели своей речью, если б любой из поэтов не чуждался усидчивой работы над отделкой. Вы, кровь Помпилиева, не признавайте стихотворного произведения, которое долгое время не подвергалось тщательным исправлениям и десятки раз не отделывалось до последней возможности под ноготок.

A ведь Демокрит верит в более счастливые условия таланта, нежели жалкого искусства, и рассудительным поэтам не дает места на Геликоне. Не малая, поэтому, часть из них не заботится ни ногти остричь, ни бороду; уединения ищет, избегает даже бань. Приобретет ведь значение и имя поэта, если головы своей, коей не излечить даже зельями трех Антикир, никогда не доверит цирюльнику Лицину. Ну и глуп же я, что в период весеннего времени очищаюсь от желчи! Ведь не будь этого  другому не написать бы стихов лучше моих; впрочем, это  пустяки. Итак, буду я исполнять назначение точильного камня, который способен делать острым железо, хотя сам резать не может; ничего не буду я писать, а разъясню обязанности поэта  откуда брать содержание; что питает и образует поэта; что соответствует, что  нет; чего достигает поэт старанием, к чему приводит заблуждение.

Здравое суждение  основа и источник правильной работы; это могут показать тебе произведения последователей Сократа; изученный предварительно сюжет сам собой получит словесное выражение. Тот, кто уяснил себе, каков его долг к родине, какой к друзьям, какою любовью должно любить родителей, какою брата и доброго друга, какие обязанности сенатора, какие  судьи, какова роль отправленного на войну вождя  тот, конечно, сумеет сделать соответствующую обрисовку каждой личности. От образованного подражателя я потребую иметь в виду типы нравов из жизни и из них извлекать живые речи. Иногда драматическое произведение, замечательное по отдельным мыслям и правильности характеристик, хотя и без внешнего изящества, без силы выражения и искусства сильнее привлекает публику и более останавливает на себе внимание, чем бедные содержанием стихи и звонкие, пустые фразы. Грекам уделила талант, грекам дала муза законченность формы выражения, грекам, ничего не жаждущим, кроме истинной славы. Римские мальчики путем длинных вычислений научаются делить ассы на сотые доли. Пусть скажет сын Альбина; если от пяти двенадцатых асса отнята унция (1/12 асса), то сколько остается? Ты мог бы уже сказать: «Четыре двенадцатых». Отлично! Сумеешь сберечь свое имущество. Ну, а если прибавить унцию, что будет? «Половина». И неужели при таком застое духовных сил, если так овладела забота о материальном, надеемся мы, что могут появляться такие стихотворные произведения, какие должно смазывать кедровым соком и сберегать в тонком кипарисе?

Или принести пользу, или лишь услаждать намерены поэты или, вместе, воспевать и приятные, и поучительный стороны жизни. Во всех твоих наставлениях будь краток, чтобы поучаемый тобою души быстро воспринимали сказанное и надежно усвояли; ведь все чрезмерное не удерживается в переполненном сердце. Измышленное для удовольствия пусть будет ближе всего к истине; чтобы драма не требовала доверия к себе во всем, в чем только ей угодно, чтобы не извлекали в ней живых детей из желудка пожравшей их Ламии. Центурии зрелых мужей не привлекает ничто лишенное морали; рамны кичливо проходят, в свою очередь, мимо серьезных стихотворений; все голоса за того, кто сочетал полезное с приятным, кто услаждает читателя, но, вместе, и поучает его. Такая книга заслужит цену у Сосиев, такая и за море идет, и долгие годы не умалится известность поэта. Бывают, однако, и такие погрешности, какие желал бы я извинять. Ведь и струна нередко не издает звука по желанию руки и мысли, и бывает, когда вызываешь звук солидный, издает она только резкий; не всегда и лук попадает всюду, куда будет метить. Если в стихотворении больше блестящих достоинств, не поставлю я в укор несколько таких пятен, которые породила или небрежность, и от которых не достаточно ограждена сама человеческая природа. Что ж отсюда? Как переписчику книг не бывает прощения, если бы сколько ни указывать ему, все-таки, грешил бы он в одном и том же; как над тем кифаристом смеются, который ошибается постоянно на одной и той же струне, так для меня тот, кто во многом не исправен представляется известным Херилом, которому я удивляюсь со смехом, если удаются ему два или три стишка. Досадую я также когда вздремнет добрый Гомер. (Но при огромном труде позволительно поддаться и дремоте.)

Стихотворение, как картина; бывает такая, которая более привлекает тебя, если станешь поближе, а иная, если будешь стоять дальше; одна любит мрак, а другая пожелает, чтобы смотрели при свете, так как не страшится она остроумных замечаний критиков; одна понравится раз, другую посмотришь и десять, и все будет нравиться. Ты  старший юноша, хотя и голос отеческий направляет тебя к истине, да и сам по себе ты рассудителен, выслушай и запомни следующее замечание; в известных областях справедливо допускается посредственное и только сносное. У правоведа и ходатая по делам средней руки ведь нет качеств красноречивого Мессалы, и не знает он столько, сколько Касцеллий Авл, и все же есть ему цена; посредственность в поэзии ни люди, ни боги, ни сами столбы объявлений не допускают. Как за приятным столом противна бывает нескладная музыка, грубые косметики, или мак с сардинским медом  ведь обед мог бы пройти и без этого,  так и стихотворение по природе своей предназначенное, все-таки, увеселять душу, если немного оно спустится с высоты, надает к низшим ступеням. Кто состязаться не умеет, тот и не вступай в борьбу на поле, и незнакомый с игрой в мяч, в диск или кольцо  не вступай, чтобы окружающая густая толпа не разразилась справедливым смехом. A ведь иной не умеет, и все-таки хватает у него смелости сочинять стихи. Да, впрочем, почему же и нет? Свободен, благороден, а главное заплатил сумму денег, должную для всадников, да и далек от всего порочного? Но ты ничего не скажешь, не сочинишь без соизволения Минервы. Таковы твои взгляды, таковы мысли твои; а если что когда напишешь, предоставь выслушать и обсудить Мецию, отцу да и нам. Лет девять не издавай, спрячь свои тетради. Можно ведь будет исправить, что еще не издано, но не бывает, чтобы возвращалось назад произнесенное слово.

Священный истолкователь божеских велений, Орфей, от убийств и позорной жизни отвратил обитателей лесов, и говорят, поэтому, что кроткими делал он тигров и львов хищных. Говорят, и Амфион, основатель фиванского города, звуками лиры скалы сдвигал и увлекал манящею песнию, куда пожелает. Некогда мудрость была в том, чтобы различать частное и общественное, священное от мирского, не допускать сожития без разбора, давать права мужьям, строить города, законы вырезывать на дереве; так рождались почет и слава божественных прорицателей и песней стихов. После них достославный Гомер и Тиртей стихами возбудили души мужей к Марсовым войнам; стихами выражали гадания, и жизни указывался путь, и благоволения царей достигала пиерийская лира, и народилась веселая драма в завершение долгих трудов. Если так  то не постыдишься ты Музы, искусной на лире, и певца Аполлона.

По природе ли своей заслуживает похвалы стихотворение, или благодаря искусству  вот вопрос? Не вижу я, какая польза в занятиях без дарования свыше, или в природном таланте, но без образования; в такой мере ищет одно у другого, как бы содействия, дружелюбного сочетания. Тот, кто в беге стремится достигнуть желанной меты, много ведь сделал для этого, многое вынес юноша  и жар, и стужу, воздерживался от страстей, от вина. Музыкант, который играет на Пифийском празднестве, ведь сначала, учился и страх испытывал перед наставником. А теперь достаточно стало сказать: «Я удивительные стихи сочиняю, пусть одолеет опоздавшего чесотка, а мне позорно отставать и сознаваться в действительном незнании того, чему я не учился». Как крикун, который собирает толпу для покупки товаров,  так точно склоняет единомышленников, стремится к наживе такой поэт, который землею богат, богат и деньгами, отданными в рост. Если правда  такой он, что может умело, изящно устроить обед, обещаться за ненадежного бедняка, выручить запутанного в тяжелых тяжбах, то я дивиться буду, если сумеет он в своем восхищении различить ложного от истинного друга. А ты, если кому-либо подарил или намерен что-нибудь подарить, не вздумай такого, когда преисполнен он радости, приводить к чтению сочиненных тобою стихов; ведь, он, конечно, закричит: «И, красиво, хорошо, стройно!» Бледнеть будет от стихов, даже слезы источать из дружественных очей, а то и скакать будет, землю бить ногами. Но как те, кто по найму плачет на похоронах, и говорят и делают по виду едва ли не более тех, кто действительно скорбит душой; так и льстец волнуется больше, чем правдивый ценитель. Говорят, что вельможи множеством бокалов чистого вина настойчиво отягощают и тех, о ком стараются верно узнать, достойны ли они дружбы. Если ты будешь стихотворения писать, пусть никогда не обманут тебя души, скрытые в шкуре лисицы.

Если ты читал что-нибудь Квинтилию, то последний говорил: «Поправь, пожалуйста, и здесь, и вот это». Если ты говорил, в свою очередь, что два, три раза пробовал, и напрасно, что лучше не можешь, то он требовал вычеркивать, и как бы снова класть на наковальню стихи, плохо отбитые, отделанные. Если же ты предпочитал защищать свои промахи, чем исправлять их, то ни единого слова, никаких усилий не тратил он более по-пустому, чтобы ты уже без постороннего вмешательства один любил лишь себя и свое. Человек благонамеренный и благоразумный, конечно, отбросит неискусные стихи, осудит сам тяжелые, а при необработанные сделает поперечную черную пометку тростью, отнимет изысканные украшения, недостаточно ясному потребует придать света, обличит выражения двусмысленные, отметит, что следует изменить, будет, одним словом, Аристархом и не скажет: «Зачем обижу я друга из-за пустого»? Ведь эти пустяки-то вовлекут раз осмеянного и неблагосклонно принятого поэта в серьезное несчастие. Как боятся того, кого мучит или злокачественная чесотка, или болезнь людей вельможных, или иступленное блуждание, или гнев Дианы, так боятся входить в общение с поэтом без разума; избегают его те, кто здраво мыслит; лишь мальчишки неосторожные гоняются за ним по пятам. Ведь, если такой закинув высоко голову, изрыгает свои стихи, и блуждая, подобно увлекшемуся дроздами птицелову, падает в колодец или яму, то пусть он и долго кричит: «Помогите, товарищи!» Нет, никто пусть не заботится вытаскивать его. Если кто постарается оказать помощь и опустить ему веревку, «как ведь знать, а если он намеренно упал сюда и не желает, чтобы его спасали»? Скажу я и поведаю о гибели сицилийского поэта. Сильно желая быть сопричтенным к богам бессмертным, прыгнул Эмпедокл холодный внутрь пылающей Этны. Пусть будет для поэтов и право и свобода гибнуть, но кто против воли спасает, делает то же, что и тот, кто убивает, и не раз он это делал, и если извлечь его, не станет он тут же нормальным человеком, и не оставит влечения к этой мнимославной смерти. Да и не достаточно ясно, почему такой стихи сочиняет; осквернил ли родительский прах или святотатственно коснулся он места жертвы двузубого животного. Так или иначе, но не в уме он, по крайней мере, и, как медведь, если осилил сломать решетки своего помещения, служащие преградой, так за несведущими и сведущими гоняется докучливый декламатор, а кого он уловит, не выпускает и бьет на смерть своим чтением. Да, пиявка не отстанет от кожи, пока не переполнится кровью.

«Гораций: Поэтика, Послание к Пизонам», Харьков, 1913, с. 317.

Поэтика Горация. Предисловие: «В нашей переводной литературе ощущается недостаток прозаического перевода одного из замечательных произведений римского поэта Горация. Между тем, это сочинение необходимо для каждого, кто хотел бы основательно познакомиться с историей драмы и поэзии. Предлагаемый перевод имеет в виду удовлетворить давно ощущаемой потребности, так как стихотворный перевод Дмитриева весьма устарел и стал антикварной редкостью».

[8/14Позднев Н. Н.


К голове человечьей конскую шею  представьте 
захотел живописец приделать и пестрым опереньем
одеть составленные вместе части разных тел:
верх как у красавицы, низ как у противной рыбы 
5 приглашенные это увидеть, друзья, сдержали б вы смех?
Такой картине, поймите, Пизоны, подобна книга,
где, как в горячечном бреду, невнятные
рисуются фигуры, ни головой, ни ногой форме единой
не сообразные. «Художникам, как и поэтам,
10 всегда позволялось отваживаться на что угодно!»
Охотно признаём, сами требуем и даем другим это право,
только бы не смешивалось ручное с диким, не сходились
пресмыкающиеся с пернатыми, с агнцами  тигры.
К весьма серьезному зачину, обещающему величественное продолжение,
15 один, затем другой, издали блестящий глянцем,
пристегивается пурпурный лоскут: роща и алтарь Дианы,
и извивы струящихся вод по веселым полям,
или Рейн-река, или радуга после дождя.
Тут, однако, все это было не к месту! Умеешь, согласен,
20 отобразить кипарис; но зачем он рядом с выплывшим на берег горемыкой,
все потерявшим со своими судами, которого пишешь за его деньги?
Амфору начал лепить; почему с оборотами круга выходит горшок?
В общем, пусть будет что угодно, лишь бы оно было целостным и единым.
Нам, вдохновенным пророкам, отец и юноши, достойные отца,
25 мешает мыслимый образец: стараюсь быть кратким 
делаюсь темным; стремящемуся к гладкости недостает напряжения
и силы чувства; кто ставит целью возвышенное, раздувается;
чересчур осторожный, боясь бури, стелется по земле;
желающий невероятно разнообразить один предмет,
30 рисует дельфина в чащобе и кабана в морских волнах.
Стремление избегнуть упрека ведет к огрехам, если нет мастерства.
Возле Эмилиевой школы рядовой мастер и ногти
отчеканит, и вьющиеся волосы отразит в меди,
а всей статуи не сделает, поскольку составить целое
35 не умеет. На него я, коль пожелаю что-нибудь сочинить,
хочу походить не больше, чем жить с кривым носом,
красуясь карими глазами и черной как смоль шевелюрой.
Вы, пишущие, берите материю по силам
и неспешно обдумывайте, что не потянут,
40 а что смогут поднять ваши плечи. Кто избрал посильный предмет,
тому не изменит ни красноречие, ни ясный порядок.
Порядка же свойство и прелесть, если я прав, будет в том,
чтобы одно сказать, другое попридержать,
побольше отложить на потом, а сейчас пропустить.
45 Также сеять слова скупо и осмотрительно должен тот,
кто взялся сочинять, одни  любя, другие  отвергая.
Превосходно речение, в котором известное слово
искусным сопряжением сделаешь новым. Когда ж придется
раскрыть свойство вещи неизбитым обозначением
50 и незнакомое слуху посконноподдетых Цетегов
удастся выдумать, то скромно допущенная дерзость простится.
И новоизобретенные слова примут с доверием,
если произвести их от греческого источника и лишь слегка изменить.
Почему право, данное Цецилию и Плавту, римлянин
55 станет отнимать у Вергилия и Вария? Почему меня, способного
немногое добавить, этим попрекают, если язык Катона и Энния
обогатил отеческую речь, привнеся
названия вещей? Позволительно было и будет
новым чеканом отбитое слово ввести в обиход.
60 Как обновляется в рощах с движением года и
прежняя опадает листва, так и к словам приближается старость,
а недавно рожденные, по свойству юности, расцветают и исполнены сил.
И мы, и творения наши у смерти одолжены. Пусть, окруженный землей,
защищает Нептун флот от ветров  дело, достойное царя;
65 пусть болото, извечно пустое, пригодное только для весел,
кормит соседние города и чувствует на себе тяжесть плуга,
или неудобный посевам бег свой поток обратил,
наученный лучшему пути,  создания смертных преходящи;
тем менее способно устоять признание и живое обаяние речей,
70 но многие из упразднившихся слов воскреснут, и упразднятся те,
что признаны теперь, коль того пожелает обыденное словоупотребление,
которому в речи принадлежат и суд, и право, и эталон.
Гомер показал, ритмом каким описать
деяния царственных вождей и мрачные войны.
75 В сменяющиеся стихи неравной длины сперва плач,
затем исполненное моление облеклись,
хотя о том, кем выпущены первые небольшие стихотворения  элегии,
грамматики спорят, и вопрос об их авторе пока не решен.
Ярость вооружила Архилоха его ямбом:
80 эту стопу переняли комедийные сандалии и величественные котурны
как удобную для чередующихся реплик, умеющую усмирить
гул толпы и рожденную для ведения действия.
Муза дала иные темы лире  богов с их сыновьями,
победителя в кулачном бою и первого на скачках коня,
85 заботы юных сердец и зовущее к вольности вино.
Не умея соблюсти данные соответствия и колорит стихов,
не зная их, как могу рекомендоваться поэтом?
Из какого нездорового стыда предпочитаю невежество обучению?
Предмет комедии сопротивляется изложению в трагических стихах,
90 и точно так же недостойно бытовыми, едва ли не для комика
написанными, стихами излагать пир Фиеста.
Пусть каждая тема займет приличествующее ей традиционно место.
Иногда, впрочем, и голос комедии бывает возвышен,
и рассерженный Хремет орет высокопарным слогом,
95 а трагик подчас горюет речью простой,
когда Телеф и Пелей, оба нищие изгнанники,
оставляют дутые, толщиною в полтора фута, слова
если хотят тронуть жалобой сердце зрителя.
Стихам мало быть прекрасными  да будут очаровательны
100 и увлекают душу слушателя куда пожелают!
Смеющиеся лица людские заставляют смеяться, плачущие  плакать.
Если хотите поэтому, чтобы я плакал, сначала нужно погоревать
вам самим: лишь тогда меня заденут ваши несчастья,
о Телеф с Пелеем. Но стоит вам плохо произнести свой текст 
105 я засну или рассмеюсь. Печальные слова
подходят траурному лицу, гневному  полные угроз,
игривому  легкомысленные, суровому  серьезные.
Ибо естество заранее готовит нас к любому
стечению обстоятельств: радует или побуждает к гневу,
110 или тяжкой печалью к земле пригибает и душит.
Лишь после того душевное движение проявляется и в языке.
Случись речи персонажа быть несообразной его положению,
и среди римской публики, всадников и рядовых поднимется хохот.
Большая разница, кто говорит  Дав ли или его господин,
115 поживший старик, или человек, еще цветом юности
горящий, властная матрона или добрая кормилица,
странник-купец иль пахарь богатых нив,
колхидянин, ассириец ли, вскормленный в Фивах, иль Аргоса житель.
Или следуй мнению, писатель, или сочиняй внутренне сообразное.
120 Нужно ли тебе представить достойного Ахилла 
пусть будет резким, гневливым, непреклонным, колким,
пусть говорит, что ему закон не писан, пусть все хочет взять мечом;
Медея пусть будет свирепой, а Ино слезливой,
вероломным Иксион, мятущейся Ио, терзаемым Орест.
125 Если выводишь на сцену дотоле не испробованное и дерзаешь
создать новый персонаж, то следует, чтобы он до конца
оставался таким, каким вышел вначале, и соответствовал себе самому.
Трудно сказать обычное по-своему, и тебе
правильнее разыграть Илиады поэму,
130 чем выводить на подмостки незнаемое и никем не сказанное.
Общедоступный материал станет частным достоянием,
если не будешь постоянно ходить по нахоженному и надоевшему кругу,
пытаясь передавать слово в слово, как добросовестный
толмач, или загнав себя подражанием в теснину,
135 откуда смущение или обязательства шагу ступить не дадут.
Не начинай, как автор одной киклической поэмы:
«Воспою судьбу Приама и прославленную войну».
Что достойного столь широкого размаха даст обещавший?
Горы в муках, а родится мышь смешная!
140 Насколько вернее тот, кто всегда приступает как надо:
«Скажи, о Муза, мне о муже, который после стен взятой Трои
жизнь и селения многих увидел людей».
Не напустить дыма за вспышкой молнии, но рассеять дым и явить блеск
собирается этот поэт, показывая затем яркие чудеса 
145 Антифата и Сциллу, и Циклопа с Харибдой.
Не будут у него возвращение Диомеда с гибели Мелеагра
и Троянская война начинаться с того, как вылупились близнецы.
Он всегда спешит к действию и окунает в гущу событий,
как бы уже известных, отказываясь
150 от того, что не получается заставить сверкать.
Причем так выдумывает, так смешивает обман с правдой,
что начало не противоречит середине, а середина концу.
Прислушайся к нашим с публикой желаниям,
раз тебе хочется услышать под занавес аплодисменты зрителя,
155 досидевшего до того момента, когда хорист скажет: «А вы хлопайте!»
Важно, чтобы ты сделал узнаваемыми нравы каждого возраста
и подобающе представил натуры и лета в их перемене.
Мальчик, уже научившийся словам и ступающий
твердой ногой, желает играть со сверстниками, и обижается,
160 и веселится без повода, и меняется от часа к часу.
Безусого юнца, избавившегося наконец от дядьки,
веселят лошади и собаки, и трава жаркого поля 
с податливостью воска склоняется он к пороку, сердясь на поучающих,
поздно вспоминает о пользе, расточителен,
165 восторжен и страстен, и скоро бросает то, что любил.
Иными стремлениями движим ум зрелого мужа.
Этот ищет средств и связей, рабствует почету,
опасаясь оплошности, которую придется исправлять.
Старика со всех сторон теснят неудобства:
170 жалкому в своей скаредности, ему боязно брать то, чего хотел и достиг;
все дела ведет опасливо, с прохладцей,
откладывая, надеясь на потом, медля нынче и жадно глядя в будущее;
вздорен, вечно недоволен, хвалитель прошлых дней,
когда сам был подростком, порицатель младших и цензор.
175 Наступая, годы многие блага несут с собою,
но многие и отнимают, уходя. Чтобы случайно роль старца
не досталась юноше и роль мужа мальчику,
мы будем терпеливо наблюдать неизменные черты каждого возраста.
Действие или происходит на сцене, или пересказывается.
180 Воспринимаемое на слух возбуждает душу слабее,
чем то, о чем неложно свидетельствует взгляд, и что
зритель сам себе передает. И все же то, чему лучше свершиться за сценой,
не толкай на подмостки, и скрой от глаз
дела, о которых тотчас расскажет готовое красноречие.
185 Пусть Медея прилюдно не режет детей,
и нечестивец Атрей не варит у всех на виду человечьих потрохов,
и Прокна не обращается птицей, а Кадм змеем.
Сколько ни показывай подобные картины  я не верю и оттого не терплю.
Ни длинней, ни короче, чем в пять актов, не должен быть
190 сюжет пьесы, чтобы ее захотели увидеть и ставили снова.
Не запутывай таких узлов, развязать которые сможет лишь бог,
и не надо вводить четвертого актера: ему трудно будет дать текст.
Хору следует помогать игре персонажа и долгу мужества.
Нельзя между актами исполнять партии,
195 не соответствующие плану и не пригнанные к целому.
Правильный хор благосклонен к добрым, даст им дружеский совет;
гневных усмирит; охотно ободрит испуганных;
хвалит скромный стол, трезвую справедливость,
законы и досуг при открытых дверях.
200 Вверенное хранит и к богам взывает с мольбою,
прося удачу прийти к несчастному, отвернувшись от гордеца.
Раньше флейта не была, как теперь, перехваченная медью,
соперницей трубы, но нежная и простая, с небольшим отверстьем,
годилась, чтобы своим дыханием сопровождать хор
205 и наполнять дуновением тогда еще не слишком забитый театр,
куда, впрочем, народ, хотя и малый, в большом числе
сходился, честный, скромный и неприхотливый.
А когда победитель приумножил свои земли,
и раздалось вширь кольцо городских стен, и дневными возлияниями
210 по праздничным дням начали безнаказанно чествовать своего гения,
тогда более вольными сделались ритмы и лады.
Ведь что может понимать необразованный человек, свободный от работ
крестьянин, рядом с городским жителем, низкий рядом с благородным?
Так древнему искусству добавил пышность и движение
215 флейтист и облекся перед выходом в широкое платье;
так разросся и голос суровых струн,
и талант слова сразу внес необычные речи,
мысль же, чуткая к пользе, дивная в прозрении будущего,
стала напоминать гадательные вещанья Дельфов.
220 Тот же, кому дешевой наградой за трагическую песнь давали козла,
вскоре оголил хор, выведя диких сатиров, и, жесткий
в бескомпромиссной дотоле строгости, рискнул шутить; лишь бы
такой приманкой и приятной новизной прельщенный не уходил
зритель, посреди праздничных жертв и нетрезвый, и буйный.
225 Кстати, насмешников и болтунов  сатиров  нужно
представлять таким образом и так сменять серьезное шуточным,
чтобы какого-нибудь нужного автору бога или героя,
недавно выступавшего в царском золоте и пурпуре,
приземистая речь не загнала в темный кабак,
230 и чтобы, боясь упасть на землю, он не ловил пустого тумана.
Не пристало трагической Музе лопотать легковесные вирши:
как матрона, обязанная в праздники плясать,
она в компании озорных сатиров будет немного застенчивой.
Одни лишь серые господствующие имена
235 и глаголы, о Пизоны, я для своих сатиров брать не стану,
но не буду и особо держаться за трагический стиль,
чтобы стерлась разница между речью Дава или дерзкой
Пифиады, которая нажила талант, водя за нос Симона,
и Силена  стража и слуги божественного питомца.
240 Буду ваять свой стих, взяв знакомое: пусть каждый
захочет того же и, рискнув достичь, много пота прольет
в напрасном труде: такова сила очередности и сопряжения,
и столь великая честь воздается повседневному!
Вышедшие из леса фавны поостерегутся, на мой вкус,
245 словно живущие на перекрестках говоруны площадные,
шалить слишком тонким стихом
или трещать непристойными оскорблениями:
обижаются те, у кого есть состояние и родство;
их отнюдь не приводит в такой же восторг то, что хвалит
250 торговец орехами и сушеным горохом,  венка тогда не получишь.
Следование долгого слога за кратким называется ямбом.
Стопа быстрая, почему и велела, чтобы имя триметров приросло
к ямбическим стихам, хотя ударений этот стих повторяет шесть,
от начала до конца похожий на себя. Сравнительно недавно,
255 чтобы неспешней и солиднее доходить до слуха,
он принял спондеи в совладельцы отцовского наследства,
покладистый и уживчивый, но не настолько, чтобы дружески
уступить второе или четвертое место. В знаменитых
триметрах Акция такое еще изредка бывает, и стихи Энния,
260 давящие сцену своим мощным весом, портит этот
стыдный проступок, результат ли поспешности и нерадения
или незнания правил искусства.
Не каждый замечает погрешности в строе стихов,
и потому римские поэты пользовались недостойным их снисхождением.
265 Оттого ли и мне блуждать и писать как попало? Или все ж безопаснее
думать, что каждый заметит мои ошибки, и быть
осторожным, не полагаясь на милость. Избежать вины
не значит еще заслужить похвалу. Советую вам греческие образцы
не выпускать из рук ни днем ни ночью.
270 А ваши прадеды размеры Плавта
и его остроты хвалили, чересчур терпеливо,
если не сказать глупо, тем и другим восхищаясь,  насколько мы с вами
способны отличать неизящную речь от светской
и распознаем точный звук по пальцам и на слух.
275 Неведомый дотоле жанр трагедийной камены,
говорят, выдумал Феспид и возил на телегах актеров,
которые пели и исполняли свои роли, выкрасив лица винным осадком.
Затем благородную маску и костюм
ввел Эсхил, и поднял эстраду на невысоких бревнах,
280 и научил героев велеречию, и в котурны обул.
За всем этим последовала комедия, вызвав
бурные похвалы; но свобода вылилась в порок и насилие,
нуждающееся в исправлении законом: закон был принят и хор
постыдно замолк, лишенный права вредить.
285 Наши римские поэты испробовали всё
и заслужили немалую честь, сумев следы греков
оставить и воспеть свое родное, 
и те, кто ставил претексты, и авторы тогат.
Поистине столь же сильным, как доблестью и славой оружия,
290 Лациум стал бы и словом, когда б не претила любому
римскому поэту медленная работа шлифовальщика. Но вы,
Помпилиева кровь, ругайте ту вещь, что не прошла
через многодневное марание и правку,
десять раз подогнанная, чтоб ноготь не вставить.
295 Поскольку решил-де, что гениальность успешнее бедного мастерств,
и прогнал с Геликона здравомыслящих поэтов
Демокрит, большинство теперь не стригут ногтей
и бороды, бегут в уединенные места, а в бани не ходят.
Ведь имени поэта и его наград заслуживает будто бы тот,
300 кто свою больную  хоть три Антикиры влей в нее  голову
никогда не заносит в парикмахерскую Лициния. Как же, оказывается, глупо
я поступаю, очищаясь от желчи весенней диетой:
ведь желчный-то и напишет самые лучшие стихи! Простите, но
мне без разницы: раз так, не буду сам скульптором,
305 но стану точильным камнем, острящим чужой резец.
Буду учить профессии сочинителя, сам ничего не сочиняя:
из чего рождается произведение, что вскармливает и формирует поэта,
что годно, что нет, куда ведет достойное, куда ошибочное.
Начало и источник правильного писания есть знание долга.
310 Суть данного предмета тебе смогут открыть сократические свитки,
слова же без принуждения последуют за предметом.
Кто верно представил, что должно воздать отчизне, а что  друзьям,
какова суть отцовской или братской любви, или гостеприимства,
в чем долг сенатора, судьи, какую роль
315 должен играть на войне полководец,
тот прекрасно научился изображать свойственное каждому типу.
Другой мой совет грамотному подражателю  наблюдать в жизни
образцы нравов и отсюда живые брать голоса.
Бывает ведь и так, что яркими сентенциями и мудрой моралью
320 вещь, лишенная вкуса, глубины и мастерства,
сильнее прельщает народ и завлекает его внимание,
нежели стихи беспредметные, звонкие пустячки.
Грекам дала талант, греков наделила слаженной речью
Муза  их, жадных лишь до похвалы.
325 Римских детей учат долго высчитывать проценты от асса.
Сперва сосчитать сотую часть. Затем так: «Пусть скажет сын Альбина:
если от пяти двенадцатых отнять одну,
что останется? Ну, знаешь?»  «Треть».  «Молодец!
Лишних денег не потратишь. А если прибавить?» 
330 «Половина». И когда такая ржа, такое сребролюбие единожды
запятнало душу, мы еще надеемся, что можем начертать песни,
хранимые под кедровым маслом в кипарисе?
Поэты хотят или приносить пользу, или развлекать,
или говорить вместе и приятное, и полезное в жизни.
335 Хочешь поучать  будь краток: сказанное сжато
люди и выучат скорее, и запомнят вернее,
а из забитой головы все вытекает как ненужное.
Вымышленное ради удовольствия пусть напоминает правду,
ведь рассказ не требует веры всему, чего ни взять;
340 нельзя же живого ребенка достать из чрева насытившейся Ламии.
Те, кто постарше, осудят творения, где нет уроков,
а поучительными пренебрегут гордые Рамны:
всем угодит тот, кто смешает приятное с полезным,
развлекая и вместе с тем наставляя читателя.
345 Такая книга зарабатывает деньги для Сосиев, преодолевает море
и обещает известному писателю славу на века.
Есть, впрочем, недостатки, которых мы просили бы не замечать.
Ибо и струна, случается, не дает звука желанного руке и уму,
весьма часто производя вместо требуемого низкого высокий,
350 и грозный лук не всегда поражает искомую цель.
В песне, где многое блестяще, меня не злят
несколько грязных капель, пусть они пролиты нерадением, или
сама человеческая природа не смогла их остеречься. А что злит?
Когда переписчик продолжает делать ошибки,
355 на которые ему указали, такое не извинительно, и правильно
смеются над кифаредом, вечно фальшивящим той же струной.
Таков, по мне, и славный Херил, неизменно ленивый,
чьими стихами пару раз, смеясь, восхищаюсь. Злюсь, конечно,
и тогда, когда дремлет наш добрый Гомер,
360 но ведь естественно, что при долгом труде, бывает, подкрадывается сон.
Поэзия подобна картине: какие-то вещи вблизи сильнее
тебя изумят, на другие издали нужно смотреть;
что-то требует темноты, а иное просится под яркий свет,
не страшась острого взгляда судьи;
365 одно нравится только с ходу, другое  лишь повторенное десятикратно.
О старший из юношей, хотя и голосом отчим
ты наставляем, и сам имеешь понятие о долге, все же вот тебе
урок на память: в чем-то посредственное и сносное
законно допускается; скажем, средний юрист
370 или адвокат далеко не имеет таланта
красноречивого Мессалы и знаний Касцелия Авла,
однако он также в цене; но посредственного поэта
не примут ни люди, ни боги, ни магазины.
Как за приятным ужином нестройная музыка
375 и жирные притирания, и мак с медом сардинским
раздражают, потому что можно было обойтись и без этого,
так и поэма, открытая и рожденная, чтобы радовать души,
стоит ей чуть-чуть не дойти до вершины, рушится вниз.
Кто никакого спорта не знает, тот и не выходит состязаться,
380 мяч, или диск, или обруч не трогая, сидит себе спокойно
чтобы полный стадион не огласился заслуженным хохотом.
Тогда как не обученный поэзии дерзает ваять стихи. А почему, собственно, нельзя?
Свободен, умен, и, что главнее, имеет по цензу
всадническую сумму денег, и ни в чем ни перед кем не виноват.
385 Ты же не говори и не делай ничего против воли Минервы:
таков твой настрой и таков жизненный план! Но если что-то
напишешь, пусть написанное коснется слуха судей  Меция,
отцовского и нашего  и полежит взаперти девять лет.
Лучше, право, твоим пергаментам это время побыть дома: сможешь стереть то,
390 что не опубликуешь, а отосланное слово уже не возвращается.
Диких людей, лесных обитателей отучил жрец и пророк
Орфей от убийства и мерзкого поедания друг друга.
Оттого и родился рассказ, будто бы он усмирял тигров и свирепых львов.
Говорили и об Амфионе, основателе города Фив,
395 будто он лирным звуком ска&769;лы сдвигал и ласковой просьбой
направлял куда пожелает. Давным-давно мудрость состояла именно в этом 
отличать частное от государственного, священные дела от светских,
запрещать вольное сожительство, устанавливать права супругов,
укреплять города и на досках вырезать законы.
400 Так пришли почет и слава к божественным певцам
и к их песням. После них великолепный Гомер
и Тиртей мужественные души к Марсовым битвам
изострили стихами; в стихах прорицали оракулы,
в стихах указывали жизненный путь и благодарили царей;
405 пиерийские лады сложены и для игрищ,
и для завершения долгих трудов: это  чтоб тебе не показалась стыдной
Муза, искусная лирой, и певец Аполлон.
Спрашивают, делает ли вещь похвальной природное дарование
или искусство. Ни от усердия без божественной жилки,
410 ни от таланта самого по себе толка не будет. Ведь одно всегда
нуждается в помощи другого: так связывает их клятва дружбы.
Юноша, стремящийся достичь в конном беге желанной мечты,
много вынес и сделал для этого: мерз и потел,
воздерживался от Венеры и вина; на Пифийских
415 выступающий играх флейтист сперва долго учился и боялся учителя.
У наших же достаточно сказать: «Я кую дивные стихи;
и кто последний  тьфу на него, а мне сзади оставаться стыдно,
и в незнании того, чего не учил, нипочем не сознаю&769;.
Как зазывала, гонящий толпу на рынок за товаром,
420 велит поклонникам за наживой идти к себе в гости поэт,
богатый полями и деньгами, положенными под проценты.
Правду сказать, если тот, кто имеет возможность, как надо, угостить,
да еще и поклясться за бедняка, чьей клятве веры мало, и вытащить
запутавшегося из грозящей мрачными последствиями тяжбы  если он
425 сумеет притворного друга отличить от истинного, я буду очень удивлен.
Не верь подаркам и, собираясь одарить,
не зови оценивать сочиненные тобой стихи полного
всяких предвкушений: ведь он возопит: «Прекрасно! Ловко! Верно!»,
будет бледнеть, да потом еще из дружеских глаз
430 капнет роса, а он подпрыгнет и оземь стукнет ногой.
Как нанятые плакать на похоронах говорят
и делают больше, чем те, кто горюет искренне, так и у этого
громче будет невидимый смех, чем видимая похвала.
Цари, говорят, гнетут многими чашами
435 и мучают вином того, о ком хотят узнать,
достоин ли тот дружбы. Тебя же, коль станешь создавать стихи,
не обманет ничья лисья личина.
Квинтилию прочтешь, так он скажет: «Исправь, будь любезен,
это и это». Ты возразишь, что лучше не можешь
440 и два или три раза уже пробовал, а он велит тогда вымарать
эти стихи и, раз обточены плохо, пустить в перековку.
Станешь защищать ошибку вместо того, чтобы поменять,
и не будет попусту тратить на тебя слова и силы 
люби, пожалуй, себя самого и свои создания один, без соперников.
445 Порядочный и умный человек упрекнет вялые стихи,
обвинит жесткие, неопрятные оборотом тростинки,
пометит черной меткой, посбивает тщеславные
украшения, темные заставит осветить,
раскритикует двусмысленную фразу, покажет, какие слова заменить,
450 будет тебе Аристархом и не заявит: «Зачем мне друга
по пустякам беспокоить?» Эти пустяки приводят к серьезным
неприятностям  раз высмеют и примут враждебно.
Как заедаемого чесоткой дурною или царской болезнью больного,
гневной Дианой рассудка лишенного и одержимого,
455 так избегают, боясь прикоснуться, безумного поэта
люди благомыслящие, а дети дразнят и неосторожно следом идут.
Он же, когда, воспарив, изрыгая стихи и бредя&769; без дороги,
сверзится, как птицелов, следящий за дроздами,
в колодец или овраг, может оттуда часами кричать: «Помогите!
460 Эй, люди!»  никто не позаботится его вытащить.
Если ж найдется такой, кто решится помочь и спустить веревку, спрошу:
«А откуда ты знаешь  может, он нарочно туда бросился
и не хочет, чтобы его спасли?»  и приведу рассказ о смерти
сицилийского поэта. «Желая слыть бессмертным богом,
465 Эмпедокл хладнокровно в горящую Этну
спрыгнул. Потому да будет право и возможность погибнуть поэтам,
а кто спасает против желания, тот поступает не иначе чем убийца.
Не первый раз он это делает, и, если будет извлечен оттуда,
не станет снова человеком и не оставит жажды славной смерти.
470 И вообще непонятно, с чего это он стал говорить стихами: может,
помочился на отцовскую могилу или, не боясь проклятия, ступил
на печальное место, где молния пала. Ясно одно: он не в себе
и, как медведь, который с ревом тщится сломать прутья клетки,
страшными своими декламациями пугает народ и простой, и ученый,
475 а уж кого схватит, не выпустит и насмерть задавит чтением:
не отцепится от шкуры пиявка, пока не насосется крови».

«Книга сочинителя», СПб., 2008, с. 113142.

144. Введение. Необходимость и для писателя технической сноровки, чтобы достичь композиционного единства и воспротивиться диктату стиля, не увлечься деталью, но соблюсти порядок изложения.

4598. О форме. Словотворчество: новообразования и узус. Стихотворный размер, исторически сложившееся соответствие формы содержанию.

99135. О психологии восприятия. Сопереживание. Эпикурейская теория эмоционально-звукового выражения. Логика характера. Литературные образцы и новаторство.

136178. О сюжете и героях. Композиция: зачин и развитие действия. Образцовое построение: Гомер. Типические свойства персонажа.

179250. О технике драматургии. Уместное в сценическом изображении и в пересказе. Число актеров, функция хора. Театральная музыка, история театра. Отступление о трагикомическом: герои и язык сатировой драмы.

251274. Еще о форме стиха: незнание правил не освобождает от ответственности.

275332. Об истоках творчества. Профессиональные качества писателя и правила искусства. Мораль, изучение этических норм. Истинное честолюбие  враг наживы.

333390. 3адачи поэзии. Поэт и публика. О позволительных недостатках и о том, чего допускать нельзя. Еще о средствах избежать ошибок.

391476. 3аключение. Еще о философии творчества и критике. Нельзя полагаться на вдохновение. Портрет экстатического поэта.


6. Пизоны  когномен (прозвище), обычное в знаменитом плебейском роду Кальпурниев, который вел свое происхождение от сына царя Нумы Помпилия (отсюда  «Помпилиева кровь»). Трудно выяснить точно, к каким из многих членов этого прославленного семейства  отцу и двум его сыновьям  обращается Гораций. Известен Луций Кальпурний Пизон, консул 14 г. до н.э., покровитель поэзии. Но вероятнее, что адресатом Горация был Гней Кальпурний Пизон, его товарищ по войску Брута, также занимавший впоследствии видные посты в Римском государстве. Из его сыновей, видимо, только старший увлекался литературным трудом.

32. Эмилиева школа  гладиаторская школа, которую содержал некто Эмилий (он назывался ланистой); локализовать ее в Риме невозможно; рядом, очевидно, находились мастерские изготовителей медных статуй.

50. Цетеги  в семействе Цетегов, как и у известного своим ригоризмом Катона, все новое вызывало неодобрение. Имя Цетегов стало у Горация нарицательным как обозначающее консерваторов. Имя Катона обычно служило олицетворением строгости.

79. Архилох  великий греческий поэт VII в. до н.э. Создатель ямбической поэзии, автор множества блестящих элегий. Из его стихов уцелело очень немногое, хотя античность ставила его выше других сочинителей малых жанров; у себя на родине, на о. Парос, он после смерти (погиб в бою) был героизирован, существовало даже его святилище.

94. Хремет  обычное имя старика в новой комедии. Ее представители  Менандр и его римский подражатель Теренций, Филемон и Дифил (их пьесы не дошли), которых переделывал в Риме Плавт. Плавт, незаслуженно порицаемый Горацием за грубость слога, брал за образец еще многих греческих авторов, контаминировал, обращался с источниками свободнее Теренция, вызывая одобрение публики и критику знатоков.

96. Телеф  когда греки, остановившиеся в Мисии по пути в Трою, по недоразумению схватились с местными жителями, Телеф был ранен Ахиллом в бедро. Рана не заживала, он долго мучился. Изгнанный подданными, он приехал под Трою и там, по прорицанию Аполлона, был исцелен самим Ахиллом, соскоблившим на его рану железо со своего копья (мифологический пример гомеопатии).

96. Пелей  царь Фтии, отец Ахилла, герой одной из недошедших трагедий Софокла, где, видимо, изображалось, как старый Пелей незадолго перед возвращением ахейцев из-под Трои, был изгнан из Фтии. Тот же сюжет использовал и Еврипид. Развязка здесь напрашивается сама: греческие герои (сын Ахилла Неоптолем?) вернулись на родину и помогли Пелею.

114. Дав  обычное в комедии имя раба.

123. Ино  возлюбленная Зевса, превращенная Герой из ревности в корову. Долго блуждала, гонимая огромным слепнем, пришла на северный край земли, где был прикован Прометеи (согласно Эсхилу), дошла затем до Египта и только там с нее было снято заклятие, и она стала матерью героя Эпафа.

136. В киклических поэмах древние эпики обрабатывали сюжеты различных циклов (киклов, «кругов») мифов. Например, мифы фиванского круга были сгруппированы в поэме «Фиваида». Троянский круг сказаний стал материалом нескольких поэм  «Малой Илиады», «Взятия Илиона» и так называемых «Ностов»  «Возвращении», в которых пересказывались истории о возвращениях разных героев из-под Трои.

145. Антифат  сказочный царь народа лестригонов, из десятой песни «Одиссеи»; жена его была великаншей.

146. Диомед  когда мать Мелеагра убила сына, сжегши головню, в которой заключалась его душа-жизнь, отец Мелеагра Ойней женился второй раз на Перибее, от которой родился Тидей, отец героя Троянской войны  Диомеда. Царь Аргоса Диомед был другом Одиссея, отличался, кстати, небольшим ростом, но исключительным мужеством и силой.

187. Прокна  жена фракийского царя Терея. В отсутствие Прокны тот изнасиловал ее сестру Филомелу и отрезал ей язык, но Филомела выткала произошедшее с ней на покрывале. Прокна все узнала, вместе с сестрой убила в отместку мужу общего с ним сына Итиса (сравни миф о Медее у Еврипида) и вдобавок накормила Терея его мясом (сравни миф об Атрее и Фиесте). Терей хотел убить жену, но боги превратили их всех в птиц; Прокну  в соловья, Терея  в удода, Филомелу  в ласточку. Сюжетная основа для многих трагедий.

187. Кадм  финикиец, основавший, согласно мифу, город Фивы. Он убил сторожившего те места змея Ареса и за это сам уже в старости был превращен в змея, а его жена Гармония  в змею.

238. Пифиада, Симон  персонажи комедии, автором которой, возможно, был поэт Цецилий, современник Теренция. Пифиада, как говорит античный комментатор Горация, была служанкой, выманившей у своего хозяина Симона приданое для (рожденной еще до рабства?) дочери.

239. Силен  спутник Диониса, его любимый воспитатель. Представляют толстым, добродушным, нетрезвым, едущим на осле. Как-то раз он заблудился и попал в гости к царю Мидасу. Дионис очень обеспокоился и, когда Мидас вернул ему Силена, наградил царя исполнением любого желания.

259. Римский поэт Луций Акций жил в середине второго века до н.э. Писал трагедии и считался классиком этого жанра. Поэты золотого и начала серебряного века (Персии, современник Нерона) относились к нему с пренебрежением (как и ко всей архаике, даже к гениальному Плавту), называя тяжеловесным и грубым.

259. Квинт Энний (239  169 до н.э.)  необычайно плодовитый и разнообразный римский поэт архаической эпохи, современник Катона. Автор «Анналов», по которым до Вергилия римские дети учились грамматике. Автор знаменитых «Сатир». Ни одно его произведение не сохранилось целиком, но фрагменты занимают тома.

275. Камены были сперва божествами источников, первоначально близки греческим нимфам (но не русалкам, так как те  злые); религиозный синкретизм, процесс, длившийся в Риме более двухсот лет, привел к

отождествлению их с музами, возможно, уже в середине III в. до н.э., в ту пору, когда римская литература делала свои первые шаги.

276. Феспид  согласно традиции, был первым из трагиков, возможно, создателем жанра. Младший современник Солона (первая треть VI в. до н. е.), которому его переделки мифов, якобы, не нравились своей вольностью.

288. Тогата  жанр комедии римского плаща-тоги; отличалась от паллиаты  комедии греческого плаща-паллиума.

290. Лаций  область в Италии с центром в Риме, родина латинского языка, метонимически  то же, что и Рим.

301. Про известного в Риме парикмахера Лициния, так же как и про известного ланисту Эмилия, мы узнаем из этих стихов.

326. То, что учитель называет этого ученика не по имени отца, может означать проявление уважения к (богачу?) Альбину.

340. Ламия  бука, чудище, которым в Греции и потом в Риме пугали детей (выходит из-под земли и ест непослушных мальчиков и девочек). Она и сама, согласно мифу, некогда в безумии убила и съела своих детей. Ив этих стихов ясно, что сюжет Красной Шапочки Горацию бы не понравился.

342. Рамны  первая из всаднических центурий, составившаяся еще до царя Сервия Туллия, именитые граждане, знать.

345. Сосии  по свидетельству античного комментатора, это было знаменитое семейство издателей и книготорговцев, нечто вроде римских Эльзевиров.

357. Херил  этого эпика, жившего после Александра Великого и описавшего в стихах его походы, Гораций и в другом своем послании ругает за небрежности. Его порицали также и греческие критики: противопоставлять Херила Гомеру стало традицией.

371. Валерии Мессала Корвин  одногодка Горация, учился вместе с ним в Афинах. Консул 31 г. до н.э. Хотя здесь становится примером красноречивого адвоката, больше известен как государственный деятель. Из его речей сохранились только отрывки.. Покровительствовал поэтам, друг Тибулла.

371. Касцелий Авл  один из главных авторитетов в юриспруденции во времена Цицерона. Прожил за 90 лет. Было несколько мест, славившихся в античности вкусным медом. Например, в Греции  гора Гиметт над Афинами, а также Сарды  столица Лидии в Малой Азии. Там мед как-то особенно приготавливали. Что качество меда зависит не столько от пчел, сколько от их пищи, греки и римляне поняли далеко не сразу.

394. Амфион  фиванский герой, брат Зета, волшебный музыкант, построивший вместе с братом стены вокруг Фив. Зет таскал огромные камни, а Амфиону таскать было ни к чему: камни сами катились и укладывались в ряд от звуков его кифары.

402. Тиртей  знаменитый спартанский поэт VII в. до н.э. О нем есть популярная в античности, но исторически маловероятная легенда. Спартанцы, якобы, попросили афинян о военной помощи против мессенцев. Афиняне прислали хромого школьного учителя  Тиртея. Тот своими стихами воодушевил спартанских воинов, они одержали победу. Тиртей действительно хвалил мужество, писал и маршевые стихи.

405. Пиерийские лады  здесь просто стихи и музыка, песни. Македонская область Пиерия, близ Олимпа, считалась родиной муз.

438. Квинтилий Варий  друг Вергилия и Горация, не уступавший им поэтическим талантом. Автор трагедии «Фиест» и массы стихов. Ничего из его наследия не сохранилось. Рано умер (в 22 г. до н.э.); Гораций написал на его смерть одну из своих лучших од.

450. Аристарх Самофракийский (ок. 217  145 до н.э.)  ученый-филолог, директор Александрийской библиотеки. Прославился изданием Гомера, где отметил массу стихов, казавшихся ему неподлинными, лишними, напрасными повторами, не достойными Гомера. Исторической школы в античной филологии не сложилось: Аристарх исключал массу подлинного, так как плохо представлял себе технику сложения эпоса во времена Гомера.

[9/14Поповский Н. Н.


Увидев женский лик на шее лошадиной,
Шерсть, перья, чешую на коже вдруг единой,
Чтобы красавицей то чудо началось,
Но в черной рыбий хвост внизу оно сошлось 
5 Могли б ли вы тогда, Пизоны, удержаться,
Чтоб мастеру такой картины не смеяться?
Я уверяю вас, что гнусной сей урод
Во всем с тем слогом схож, пустых где мыслей сброд.
Как сонная мечта не вяжется нимало,
10 Несходно ни с концом, ниже с собой начало,
Пииту, знаю я, и живописцу с ним
Возможно вымыслом представить все своим.
Сей вольности себе и от других желаем,
И сами то другим охотно позволяем;
15 Но ей пределы в том природою даны,
Чтоб с бурей не смешать любезной тишины,
Чтоб тигра не впрягать к одним саням с овцою,
И не сажать скворца в ту ж клетку со змеею.
Начавши что-нибудь великое писать,
20 И важности хотя стихам своим придать,
Мы часто в оных храм Диянин представляем,
Иль Рена быстроту и шум изображаем,
Иль радугу с дождем, иль нежные луга,
Где шумом сладкий сон наводят берега.
25 Но здесь о сем писать прикрасы нет ни малой,
Как на кафтане быть заплате цветом алой!
Пускай ты дерево так можешь начертать,
Что с подлинным отнюдь его не распознать;
Но если описать дал слово в договоре,
30 Как борется с волной пловец разбитый в море,
То дереву стоять пристанет ли при сем?
Почто начав с орла, кончаешь воробьем?
О чем кто стал писать, того уж и держися,
И в постороннее без ну́жды не вяжися.
35 О чем бы ни хотел ты петь стихи, воспой,
Лишь сила слов была б одна и слог простой.
Пиитов больша часть обманута бывает,
Когда о доброте по виду рассуждает.
Один за краткостью весь замысл свой темнит,
40 Другой для чистоты не живо говорит,
Кто любит высоту, тот пышен чрезвычайно,
Кто просто написал, тот подл и низок крайно,
Кто тщился красить слог свой разностью вещей,
Дельфинов тот в лесах, в воде искал вепрей.
45 Порока избежав, в другой порок впадает,
Когда кто лучшего не зная, выбирает.
Хоть порознь волосы, и жилы все в руке
Емилий вырезать на медной знает дске,
Однако тем его искусство все презренно,
50 Что сделать целого не может совершенно,
И если так, как он, желает кто успеть,
Тот хочет быть пригож, лишь нос кривой иметь.
Всяк должен наперед свой разум сам измерить,
И буде может он себя удостоверить,
55 Что предприятый труд его не отягчит,
То стройно и красно он слог свой совершит.
Коль хочешь написать порядочно и стройно,
То все располагай где быть чему пристойно.
И прежде не пиши что должно назади,
60 Ни заднего опять не ставь напереди,
Теперь то говори, о чем прилично ныне,
Откладывай вперед что должно в середине.
Не меньше же и в том опасну должно быть,
Чтоб смысла новыми словами не затмить.
65 Но если свяжет их с другими так рассудно,
Что силу их узнать читателю нетрудно,
Иль ну́жда позовет дать новое совсем
Название вещам незнаемым никем;
В сих случаях от всех позволено ввесть слово,
70 Хоть было бы оно неслыханно и ново.
Порока также нет у греков слова взять
И, мало пременив, в число своих принять.
Коль с Плавтом за сие у нас почтен Цецилий,
Почто ж бы им не смел последовать Виргилий?
75 И кто бы ввесть одно мне слово запретил,
Коль стами наш язык Катон обогатил.
Как наши прадеды сносили терпеливно,
Так никому и впредь не будет то противно,
Что новую кто речь в стихах употребит,
80 Которую народ давно уже твердит.
Как лист на деревах по всяку осень вянет,
И наш недолог век, и с нами все умрут.
Увянут наконец и нивы плодородны,
Иссхонут и моря, оставив путь безводный,
85 Падут труды людей и многих пот веков,
Так можно ль век стоять цене одних лишь слов?
Иные после нас везде возобновятся,
Что в наши времена и слышать все стыдятся,
Иные напроти́в народу будут смех,
90 Которые теперь в почтении у всех.
Слова́ подвержены одной народной власти,
Который, по своей располагая страсти,
Одни приемлет в речь, другие гонит вон,
Употребление считая за закон.
95 Каким стихом писать дела особ державных,
Победы и войны героев в свете славных 
Изрядный показал нам всем тому пример
Источник и отец поэзии Гомер.
Елегия сперва хоть найдена к печали,
100 Но ту ж и в радости потом употребляли;
Кто первый вымыслил елегии писать 
Поныне критики не могут изыскать.
На недругов своих как Архилох озлился,
То ямбом первый он на них вооружился,
105 Потом комедиант им зрителей смешил,
В трагедиях герой с любезной говорил,
За тем, что и простой он речи весь подобен,
И слогом ва́жнее, и к действиям способен.
Но лира на себя ту должность приняла 
110 Чтоб ей хвалить богов и храбрые дела,
Описывать в пиру приятелей беседы,
И сильного борца похвальные победы,
Как конь других в бегу далеко перегнал,
И щеголь молодой, влюбившись, воздыхал.
115 Сей разности в стихах и свойств когда не знаю,
Почто между пиит и место занимаю?
И для чего хочу век лучше глупым быть,
Как нежели учась незнание открыть?
Комедия к стихам высоким непривычна,
120 В ней только простота и шутка лишь прилична.
Когда ж в трагедии представить, что Тиест
Родных своих детей, не ведаючи, ест, 
То низкие слова и шутки не пристали,
И ко́мический смех не вместен в сей печали.
125 Вещь всякая должна свои пределы знать
И никогда отнюдь чужих не занимать.
Но и в комедии нередко слог гордится,
Как Хре́мес на слугу, приметив ложь, ярится.
И трагик, позабыв всю пышность с высотой,
130 В печальных случаях дух опускает свой.
Так Телеф и Пелей, стеснен несчастьем злостным,
Пребедной нищетой, изгнанием поносным,
Оставят с громкостью подобной буре стих,
Коль побудить хотят к жалению других.
135 Красе́н быть должен стих, но сладостнее вдвое,
Чтоб мог сердца́ склонить на то и на другое.
Сей обще всем закон дала природа нам,
Чтоб соответствовать всегда других страстям;
Коль радостен другой  и мы с ним веселимся,
140 На слезы зря других  от жалости мутимся;
Так прежде должен ты сам слезы испустить,
Коль хочешь к жалости своей меня склонить.
Когда же действие представишь мне не живо,
То буду я, смеясь, смотреть на то лениво.
145 В прискорбности имей печальны и слова;
Во гневе весь пылай, и будь лютее льва;
Шутливый вид нося, забавен будь как можно;
А важен будучи  рассуден осторожно.
Чтоб прежде внутренни премены были в нас
150 Согласны с внешними  велит натуры глас.
Чтоб в радости иметь лицо и мысль спокойну,
В беде потупленны глаза и скорбь пристойну,
Потом тоску свою словами изъявлять
И тяжесть горести с другими разделять.
155 Когда признают слог с персоною несходным,
То будет он смешон простым и благородным.
И для того смотри  слуга иль господин,
Старик иль молодой представлен дворянин,
Честная женщина, или раба презренна;
160 Купцова речь должна быть от селян отменна.
Отечества притом персоны рассуждай
И всякому свое народу свойство дай.
Быль точно так пиши, как говорят в народе,
А вымысл чтоб во всем ответствовал природе.
165 Намерен описать мне Ахиллесов жар 
Представь, что он свиреп, несклонен, грозен, яр,
Не хочет подлежать закону никакому,
Все право отдает вои́нскому лишь грому.
Медея будь в любви и в гневе жестока,
170 Иона  горестна, Инона  всем жалка.
Икси́он в вымыслах и дружестве коварен,
Орест к родителям своим неблагодарен.
Но если новое что хочешь описать,
Иль небывалую персону представлять 
175 Смотри, чтоб, каковы ей нравы дать сначала,
И до конца она тех не переменяла.
Весьма тяжелый труд  так новый скрасить слог,
Чтоб в оном получить верх похвалы, кто мог.
Скорей трагедию из старой и готовой
180 Материи сложить, как нежели из новой.
Хотя другому в чем ты будешь подражать,
Однако за твое всяк станет почитать.
Когда во всем его не будешь ты держаться,
И чтоб ни на пядень не отступить, стараться 
185 Но вольность в разуме своем употребишь,
Одно отбросишь прочь, другое  отменишь.
И, следуя за ним его стезями точно,
Не за́йдешь в тесноту такую не нарочно,
Чтоб отступить назад иль стыд не попускал,
190 Или всех общий дел закон не дозволял.
Не следуй легкого писателя примеру,
По рынку что бродя, хвалился через меру:
«Брань страшну опишу, героев горьку часть,
Паденье сильных войск, Приамову напасть».
195 Всяк думал про него, что тщился красотою
Оставить всех творцов далеко за собою;
Но он, как дряхлый конь, версты не пробежал,
Уж бегом утомлен, затрясся и упал.
Счастливее Гомер, что в простоте пристойной
200 Великий начал труд и похвалы достойный:
«Скажи, о муза, мне о славном муже том,
Что, в пепел обратив Приамов гордый дом,
Изведал на пути народов нравы многих,
Повсюду странствуя Небес веленьем строгих».
205 Не тьмою хочет свет, но светом тьму скончать,
И большие дела в средине описать;
Коль страшен Антифат, и Сцилла в бездне скрыта,
Ужасен Полифем, Харибда коль несыта,
Начало повести не издали ведет,
210 Но к делу самому поспешно он течет
И к знанию конца охоту возбуждает;
Когда ж не чает в том успеха  оставляет.
Так вяжет вымыслы, мешает с правдой ложь,
С началом чтоб конец был и с серединой схож.
215 Теперь я объявлю то, что мне и угодно,
И купно все со мной похвалят всенародно.
Коль хочешь, чтоб тобой доволен зритель был
И, не дождав конца, домой не уходил,
То возраст, и лета, и качества различны
220 Во всяком примечай, и нравы дай приличны.
Младенец, что ходить удобно может сам
И твердо говорить  охотник будь к играм,
Сердит из ничего, но тотчас вдруг беззлобен,
Непостоянному Зефиру тем подобен.
225 Когда же дядькина гроза со всем минет,
И молодеческих уже достигнет лет 
Охотник до коней, гоняться с псами в поле
За дикими зверьми, и по своей жить воле.
О пользе нерадив, к порокам склонен, тверд,
230 И к увещателям своим жестокосерд,
Роскошен, прихотлив, вещей высоких чает,
Чего сперва желал  то после презирает.
Кто в мужество пришел и разумом стал здрав 
Иные склонности, иной имеет нрав;
235 Снискать богатство, честь и дружество надежно
Печется, чтоб прожить мог век свой безмятежно,
Не хочет ничего такого учинить,
О чем бы после мог, раскаявшись, тужить.
Но старость большее наводит беспокойство 
240 Богатство собирать, верховное в ней свойство.
И ночь, и день старик все думает про то,
Чтобы́ не издержать полушки ни на что,
Слаб в деле и нескор, пожить еще желает,
Хотя уж смотрит в гроб, но на век запасает.
245 Откладывает все вперед и всех журит,
И что ни сделаешь  «Не так»,  он говорит.
Прошедши хвалит дни, воспоминая детство,
А настоящее считает все за бедство.
Щуняет молодых, не хвалит никого,
250 И хочет, чтобы всяк все делал по его.
По тех пор свет нам мил, пока еще мы в силе;
Постыло будет все, чем ближе мы к могиле!
По-детски старика играть не заставляй,
И юношеских свойств мужам не придавай.
255 В пристойных званиях всяк должен обращаться,
И, смо́тря по летам, в чужие не вступаться.
Иное явно всем обычай представлять,
Иное ж краткими словами объявлять.
Хоть меньше чувствуем, что сделалось заочно,
260 Как то, что сами мы глазами видим точно;
Но если действия такой случится род,
От коего глаза весь отвратил народ, 
То лучше не казать позорища такого,
Сказав, что в тай сбылось, не повторяя слова.
265 Когда Медею я в крови своих детей
Увижу, либо что в котле вари́т Атрей
Племянников своих младенческие члены,
Иль Кадма с Прогною плачевные премены,
Что Прогна в птицу, Кадм в скорпью превращен,
270 Не веря буду я от ужаса смущен.
Пять действий содержать слог должен непременно,
Чтоб все в нем случаи представить совершенно.
Богов не представляй без ну́жды никаких,
Коль можно разорвать все трудности без них.
275 Три до́лжны говорить персоны меж собою,
Коль есть четвертая, то будь при них немою;
Хор только весь одну персону представляй,
И ничего среди явлений не мешай,
Что б было действию прошедшему противно,
280 Но связь веди во всем к концу беспрерывно;
Всезнание его в том состоит одном 
Желать тому добра, нет гордой злобы в ком;
Друзьям давать совет, мягчить гнев раздраженных,
И крепко защищать невинно огорченных.
285 Воздержность похвалять, закон и правоту,
И мир вселенныя едину красоту,
И тайны сохранять, молить богов всемощных,
Чтоб гордых свергнули, возвысив непорочных.
Свирель сперва не так, как в наши времена
290 Похожа на трубу и медью скреплена,
Но тонкая была, из малых состояла
Нарочных дырочек, чтоб хору припевала.
Хоть было зрителей немного там числом,
Но правду все блюли в незлобии святом;
295 Когда ж народ свои простер победы дале,
И град распространил, что тесен был вначале,
Спокойством пользуясь, стал в роскоши впадать,
И праздничные дни в пирах препровождать 
С тех пор и бо́льшая краса в стихи вступила,
300 И прежний грубый звук музы́ка отменила.
Незнающий народ и праздный от труда
Не мог не похвалить сей вольности тогда,
Взирая, что сие судьям, дворянам знатным
Достойным зрения казалось и приятным.
305 Тогда и музыкант, что только знал играть,
В богатом платье стал под флейтой танцевать;
И умноженьем струн звук арфы увеличен,
И смысла быстротой введен слог необычен,
Что предсказанием и пользой важных дел
310 С ответом божеским подобие имел.
Трагедию творец публично представляя,
Нимало важности ее не умаляя,
Шутливым Са́тиром меж действий выбегал,
И важность прежнюю с забавою мешал,
315 Чтоб по отдании богам хвалы, довольный,
Упившейся вином народ и своевольный
Приятной новостью еще увеселить
И за труды козла в награду получить.
Я Са́тиру шутить охотно позволяю;
320 Лишь только в том ему пределы полагаю,
Чтоб, если в прежних он был действиях герой,
Иль божий вид носил в порфире золотой,
Не сбился наконец на подлый слог и гнусный,
Которым говорит сапожник неискусный;
325 Иль, низких бегая и всенародных слов,
Не взнесся пышностью пустой до облаков.
Как пляшет в праздничны дни женщина честная,
Ни важности своей, ни чести не теряя,
Так между Са́тиров трагедия должна
330 Учтива быть в словах, приятна и важна.
Когда же в са́тирах хотел я обращаться,
То подлых стал бы слов и гнусных опасаться,
Ниже от трагика так был бы отменит,
Чтобы́ не рассуждать о том, кто говорит?
335 Служанка подлая, иль раб, под видом верный,
Что ввел в долги господ услугой лицемерной?
Иль важное лицо, каков был тот Силен,
Которым Бахус сам из детства научен.
Знакомую всем вещь так вымыслом устрою,
340 Что будут рассуждать другие меж собою 
Мы сами равного могли б успеха ждать,
Когда бы время в том хотели потерять;
Но делом испытав, всяк много б пролил пота,
И тщетно б наконец пропала вся работа.
345 Толь много от того зависит слога честь,
Чтоб ведать, как в честной порядок речь привесть!
В лесу рожденный фавн и взросший меж горами
Не должен нежиться так мягкими словами,
Как будто бы он был воспитан меж людьми;
350 Но напротив того и острыми речьми
Не наносить другим бесчестья и досады,
Не может за сие ждать лучшей он награды,
Как только зрителей лишь к гневу побудить,
Хвалы ни от кого за то не получить.
355 Стопа, что ямб слывет, два слога заключает;
Начавшись с краткого, протяжным бег кончает.
Для скорого в стопах течения сей стих
Тримерным стали звать, хоть шесть в нем ровно их,
Которые сперва все одинаки были,
360 Но после и спондей меж них творцы вместили,
Чтоб он протяжностью своею всякий слог
Тем лучше ва́жнейшим представить слуху мог;
Вторая лишь стопа с четвертой презирают,
И места своего ему не уступают.
365 Хоть Антия всего и Енния прочтешь,
Спондеев в сих местах немного ты найдешь.
Метаться с ямбами в трагедиях спондею,
Как хочет кто другой, позволить я не смею;
Всяк будет мнить, что ты иль тщаться не хотел,
370 Иль наскоро слагал, иль лучше не умел
Неправильность в стихах не всякий видит ясно,
И многие из них похвалены напрасно;
Но должен ли же я всегда в надежде той
Писать как хочется, по воле все слепой?
375 Нет, должно рассуждать, что будут все пороки
Усмотрены во мне и примут суд жестокий.
И, хоть бы знал, что мне простят мою вину,
Однак не допускать, чтоб быть обличену.
Но и сие хотя я наблюдал бы строго,
380 Хулы б лишь избежал  хвалы снискал немного.
Вы греческих пиит читайте всякий час,
Коль с Пиндаром взлететь хотите на Парнас.
Что наши прадеды хвалили в Плавте шутки,
И слушали его стихи чрез целы сутки 
385 Я не отважусь в том их глупыми назвать,
Но меньше должно бы им Плавту в том ласкать,
Как если сам себе я в том поверить смею,
Что шутку распознать от грубости умею,
И чувствовать могу, или по пальцам счесть,
390 Где лишняя стопа в стихе, где ровно шесть.
Коль можно верить в том другим  изобретатель
Трагедий Теспис был, и пе́рвейший писатель;
Который и сие обыкновенье ввел,
Чтоб ездя игроки на роспусках вкруг сел,
395 И вымарав лицо в дрожжах, стихи читали,
И людям действия различны представляли.
Но Ешил наконец театр постановил,
И маскою лицо от зрителей закрыл,
В одежду долгую и сапоги высоки
400 Убравшись, в разговор ввел замыслы глубоки.
Потом комедия старинна найдена,
И многой похвалой сперва ободрена;
Но вольность укоризн несносной стала многим,
И выдан был указ под запрещеньем строгим;
405 С тех пор в комедиях хор вечно замолчал
И больше зрителям уже не досаждал.
Пииты римские о всем почти писали,
И много в том себе почтения снискали,
Которы греческих оставив следы дел,
410 Осмелились писать, как город Рим процвел,
Ил_ и_ дела особ великих по природе,
Иль то, что лишь в простом приметили народе.
И много б сла́внее по всей вселенной Рим
Был слога красотой, как мужеством своим,
415 Когда бы скучная поправка не мешала,
И медленность труда пиит не отвращала.
Лишен хвалы тот стих, что с потом и трудом
Не выправлен сто раз притупленным пером.
Демо́крит правило и труд зовет бесплодным,
420 Когда не одарен кто разумом природным,
И что как восхищен восторгом должен быть,
Кто к стихотворчеству желает приступить.
Для сих причин из нас иной пренебрегает
Всю внешню чистоту, ногтей не обстригает,
425 Не бреет бороды, дичится от людей,
И бань не знает век, в грязи  хоть до ушей;
Он будто прослывет пиитою великим,
Что, зверем сделавшись из человека диким,
Густую бороду до самых пустит пят,
430 Сам будучи козла глупее в десять крат.
О, как я своего сам счастия не знаю 
Что желчь по всякий год лекарством выгоняю,
Через которую в безумье я бы впал,
И тем бы лучше всех стихи свои слагал.
435 Но коль достоин я был всякого бы смеха,
Когда б в одних стихах желая лишь успеха,
Нарочно для того хотел с ума сойти
И самовольно жизнь в опасность привести?
Коль правда то, то пусть я брусу в том подобен,
440 Железо что острит, сам резать не способен;
И ничего хотя писать не буду сам,
Но правила другим полезные предам,
И те способности и средствия открою,
Как знание снискать в поэзии с хвалою,
445 Что кстати в ней, что нет; коль нужно наблюдать,
Чтоб правила хранить, пороков убегать.
Чтоб основательно кто мог писать и право,
Тот должен рассуждать о всякой вещи здраво.
Материю о всем у Со́крата найдешь,
450 К материи слова нетрудно приберешь.
Кто знает должности сродством к соединенным,
К отечеству, к друзьям, к пришельцам отдаленным,
И звание вождя, министра и судьи 
Тот нравы всякому умеет дать свои.
455 Смотря на житие и нравы всех различны,
Пиита, вымышляй слова к тому приличны;
Случалось и сие, я помню, много раз,
Что слог без замыслов, простой и без прикрас,
Но только общими размноженный местами,
460 И нравы точными изобразив словами,
Мог больше усладить всего народа ум,
Пустая как краса и тщетный только ум.
Одной желающим лишь только грекам славы
И красный муза слог дала, и разум здравый.
465 Но римски юноши над тем сидят одним,
Из гро́ша по чему дать должно пятерым.
И если кто из них ответ даст сей загадке,
Что вычести из двух одну  одна в остатке,
Или что будет пять, коль три с двумя сложить 
470 Всяк скажет  есть в нем путь, умеет домом жить.
Но буде ржа сия однажды в нас вселиться,
И в мысли лакомство несыто вкоренится,
То можно ль нам того успеха ожидать,
Чтоб вечности стихи достойные слагать?
475 Пииты научить иль усладить желают,
Иль вместе все сие они соединяют.
Но должно правила коро́тко предлагать,
Чтоб доле помнить их и лучше перенять.
Речь плодовитая тот вред умам наводит,
480 Что мало походя из памяти выходит;
Забавный вымысел будь с истиною схож 
Не жди, чтоб всякую почли за правду ложь.
Чтоб отрок съеденный был вынут жив из чрева 
Какой дурак тебе поверит в том без гнева?
485 Полезный слог одним угоден старикам 
Младые склоннее к забавным лишь стихам;
Но обще будет всем сие в пиите нравно,
Когда напишет он полезно и забавно;
Такой слог за́ море с прибытком продавцу
490 Развозят и чинят честь вечную творцу.
Хотя ж погрешность в нем какая и случится,
Однако может он нетрудно извиниться.
Коль часто музыкант, прошибшись, зазвенел
Не в ту, в которую струну сперва хотел,
495 И вместо тонкого с густого начал звука,
Охотник не всегда уметил в цель из лука.
Когда я большу часть в ком доброго сыщу,
Охотно малые погрешности прощу,
Которы написал или́ неосторожно,
500 Иль было избежать того отнюдь не можно.
Но если усмотрю пороков больше в нем,
То будет Хе́рилу подобен он совсем 
В котором места два за стройность похваляю,
За третье гневаюсь, смеюсь и осуждаю.
505 Писец, что десять раз за опись осужден,
Коль в том же погрешит  прощенья стал лишен;
И смеха музыкант считается достойным,
Что звуком всякому наскучил уж нестройным.
Хоть, правда, и Гомер сам дремлет иногда,
510 Но в нем простительно для долгого труда.
Стихи  как живопись; одна вблизи красива,
Другая издали достойно мнится дива.
Одна лишь темноту, другая любит свет,
Котора похвалы себе на смотре ждет,
515 Одна из них сперва понравится однажды,
Другую предпочтет, когда ни взглянет, каждый.
Тебе я говорю, который старшинством
Меж братьями почтен, искусством и умом.
Хоть ты и от отца учен, и сам собою
520 В поэзии успел с немалою хвалою;
Однак за лишнее того не почитай,
Что я тебе скажу, но помни и внимай 
В известных случаях посредственность лишь сносна,
В других, против того, бесчестна и поносна.
525 Хоть стряпчий говорит не так красно в суде,
Как Ме́ссал, что за слог толь славится везде;
Хотя юриспрудент указов меньше знает,
Как сколько наизусть Касселий прочитает 
Однако ж хвалят их обоих и за то,
530 И совершенства в них не требует никто.
Пиита, напроти́в, не может быть почтенным,
Когда со всех сторон не будет совершенным.
Меж сладких кушаньев отбрасывает всяк
Неблаговонну масть, и с горьким медом мак;
535 Гнушается, сердясь, нестройною музы́кой,
За тем, что не было́ там нужды в том великой.
Так и пиитин слог, рожденный для того,
Чтоб мысли услаждать приятностью его,
Хоть мало не дойдет, чтоб первым почитаться,
540 То будет принужден в последних он остаться.
Коль упражнений кто не знает полевых,
Тот не примается в посмех другим за них;
Кто кубарем, мячом, кружком играть не знает,
Тот в оные отнюдь забавы не вступает,
545 Чтоб за дурачество народ не осмеял,
Что тем, не знаючи, похвастовать желал.
Один писать стихи никто лишь не стыдился,
Хотя б поэзии он сроду не учился.
Резон? Я дворянин, свободный человек,
550 Богат с излишеством, и честно прожил век.
Но ты, что одарен рассудком благородным,
Не силься вопреки способностям природным!
Изведать хочешь сил своих в стихах  сложи,
Но прежде Метию иль мне их покажи,
555 И долго не давай в народе их расславить,
Чтоб можно было тем свободнее исправить.
А если как-нибудь их выпустишь на свет,
То поздно вскаешься  словам возврата нет.
Стихами отвратил народ от зверства дикий
560 И страшных меж собой убийств Орфей великий.
И от сего прошла баснь, будто усмирил
Он неприступных львов и тигров укротил;
И будто Амфион, что Фебы град построил,
Как нежным голосом приятность струн удвоил,
565 Мягчил и приводил в движенье гор сердца,
И вел куда хотел, послушных, до конца.
Так древность грубую и дикую сначала
Пиит отменная премудрость научала,
Как собственную вещь от общей разделить,
570 Священну от мирской почтеньем отменить,
Указом запретить смешенье беззаконно,
Невежество, козлу что прежде было склонно,
Законом обуздать, построить города,
Супругов удержать в союзе от блуда́,
575 Сия была тому причина, несомненно,
Что имя сделалось пиит у всех почтенно.
Потом настал Гомер и славный тот Тиртей,
Стихами что разжег на брань сердца мужей.
Стихами и судьбу опосле провещая,
580 И правила как жить другим преподавая,
Стихами милости искали у других,
И игры найдены, чтоб был трудам отды́х.
Сие я для того чиню тебе известно,
Чтоб не почел ты быть пиитою бесчестно.
585 Природе ль должен дар пиита приписать,
Иль можно всякому трудом его сыскать,
Давно уж и́дет спор  я мню, что и природна
Способность без труда и склонность вся бесплодна.
Когда природа с ней не соединена,
590 Не может без другой осо́бь стоять одна.
Кто хочет побеждать в бегу других с хвалою,
Тот сласти попирал в младенчестве ногою,
Из детска привыкал к морозу и жарам
И тело предавал несноснейшим трудам.
595 Кто в честь Аппо́лона играет в флейту нежно 
Учился прежде тот у мастера прилежно.
Здесь я скончаю речь. Себя всяк хвалит сам;
Натура родила меня к одним стихам;
Кто хуже всех из нас стихи свои слагает,
600 За глупость тот пускай с коросты пропадает.
Я перед прочими последним быть стыжусь,
Не смыслю ничего  однак не признаюсь.
Как вестник кличет всех, чтоб распродать товары,
Богатый так льстецам сулит пиита да́ры;
605 Но может ли льстеца от друга распознать,
Кто силен на суде другого защищать,
За скудного в долгах великих поручиться,
Держать богатый стол и с знатными водиться.
Но ты хоть от других подарок получи́шь,
610 Или́ сам что-нибудь другому посулишь 
То не кажи стихов своих надежде жадной,
И ведай наперед, что скажет, ах, изрядно 
Он, с дива изумлен, явится как немой,
Заплачет с радости, ударит в пол ногой.
615 Как те, что нанялись до самыя могилы
По мертвом из всей рыдать и рваться силы,
Гораздо с большею надсадою кричат,
Как нежель мать его, сестра, отец и брат.
Так и насмешники все больше похваляют,
620 Как кои искренно изрядным называют.
Я слышал, что цари нарочно тех поят
Допья́на, дружества изведать в ком хотят.
Примером научен, и сам ты опасайся 
Хвалителям стихов в посмех не отдавайся.
625 Квинтилий, если что читали перед ним,
«Вот то и то поправь»,  говаривал он им;
И буде скажет кто: «Я десять раз примался,
Но лучше не возмог, и труд мой так остался» 
Тогда советовал то вовсе замарать,
630 Иль переделать вновь, иное выправлять.
Когда ж заспорит кто, что нет нигде худого, 
Нет ну́жды никакой переправлять их снова;
В покое оставлял, не тратя слов своих,
Льстить самому себе без зависти других.
635 Разумный человек стихов худых не сносит;
Где грубо  объяви́т, худое  прочь отбросит,
Прикрасы лишние прикажет он отнять,
И темные места яснее написать;
заметив те слова, где можно усомниться,
640 где должно выправить  сказать не полени́тся.
И будет Аристарх, не скажет, умолчу 
Я друга в мелочи озлобить не хочу.
А будто мелочь то, чтоб похвалой притворной
В стыд после привести и смех у всех позорный!
645 Всяк, в ком есть здравый смысл, тот от худых пиит,
Еще за десять верст увидевши, бежит 
Так, как от бешеных, или́ от прокаженных,
Или́ опасною болезнью зараженных.
Одни лишь отроки, не мысля, что́ есть вред,
650 По стогнам гонятся за ними грудой вслед.
Такой стихов творец вверх упершись глазами,
И смеха полными рыгаючи стихами,
Когда, как птицелов, что птиц следы блюдет,
Засмотрится, и сам в колодец упадет;
655 Никто не сжалится, чтоб вытащить из пасти,
Осипнет хоть крича: «Спасите от напасти!»
Когда ж бы кто-нибудь, услышав жалкий стон,
Канат к нему хотел спустить и вынуть вон,
То б я его спросил: «Но знаешь ли ты точно,
660 Что он без умысла упал и не нарочно?»
Потом бы объявил Емпе́доклов конец,
Который был стихов в Сицилии творец;
Желая меж людьми прослыть бессмертным богом,
Сам в Етну волею скочил в безумье многом.
665 Так не мешай ему, коль хочет, пропадать;
Неволею спасть есть то ж, что убивать.
Он случая искал такого многократно,
Хотя бы кто его и вынял вон обратно,
То человеком он не будет уж опять,
670 Но станет сызнова погибели искать.
Неведомо за что толь тяжко он страдает,
Что о стихах и днем, и ночью помышляет;
Отеческий ли гроб и пепел осквернил,
Иль, будучи нечист, по тем местам ходил,
675 Что были громовым поражены ударом,
И к коим молния своим коснулась жаром.
Известно только то, что, как свирепый зверь,
Который выломил запоры вон и дверь,
Так страшен для стихов и он людскому взору;
680 И задних, и встре́чных всех гонит без разбора;
Но если где кого, догнавши, улучит,
Читая, целый день несчастного мори́т,
И мучит до того в бездельном самом деле,
Пока от скуки в нем чуть дух останет в теле.

Впервые: «Письмо Горация Флакка о стихотворстве к Пизонам», СПб., 1753, с. 324.

Письмо Горация Флакка о стихотворстве к Пизонам.


Ст. 71. У греков. В язык латинский, на котором сие письмо сочинено.

Ст. 108. И слогом важнее. Ямб у древних греков и римлян имел другое свойство нежели наш.

Ст. 109. Но лира на себя. Здесь Гораций разумеет одну общим именем песнь, торжественную и простую песню.

[10/14Тредиаковский В. К.


(1) Если б живописец присовокупил к человеческой голове конскую шею, а на все б тело навел красками разных птиц перья, собрав от всех животных члены так, чтоб прекрасная сверху женская особа имела мерзким видом черный рыбий хвост, то, будучи пущены смотреть такую живописную картину, можете ль вы, дражайшие други, удерживаться от смеха? Извольте ж поверить, о! Пизоны, 2 что сей картине весьма подобна будет книга, в которой наподобие больного человека сновидениям тщетные и пустые изобразятся виды и в коей ни начало, ни конец не имеют между собою сходства и соединения.

(10) Правда, я знаю, что живописцы и пииты всегда имели равную власть дерзать на все в своем художестве, а вольности сея и я сам себе прошу, и даю ее другим взаимно; однако не толь самовольно и дерзновенно, чтоб уже тихое совокуплять с неспокойным или змиев сопрягать бы с птицами, а с тиграми агнцев.

Часто к важным и великим повествованиям пришивается одна или по крайней мере две блистающие заплаты из парчи багряного цвета, когда или священный лесок Дианин, или ее жертвенник, или приближающиеся воды быстрым разлитием проведение и окружение по веселым полям, или реки Реи, или дожденосная описывается радуга. Однако всем тем (20) украшениям не было тут приличного тогда места. Но может быть только и умения в таком художнике, что он искусен малевать одни кипарисы. Что ж сей живописец учинить имеет, когда его кто-нибудь из бедных мореплавателей по сокрушении и потерянии корабля просит намалевать бедствие свое и спасение от потопления? И понеже начата корчага, то чего ради на вертящемся колесе выделывается кувшин?

Впрочем, что сочинить вы хотите, то было б токмо просто 3 и одно в себе, ибо мы, пииты, по самой большой части,  о, отец! и юноши, достойные отца,  обманываемся видом правоты и исправности в вещах. Ежели я стараюсь быть сократителен, то темен и непонятен бываю; (30) буде ж устремительно бегу за ясностию, то недостает во мне сил и духа. Кто важное и великое начинает, тот напыщается, но кто больше надлежащего бури и волнения боится, тот ползает по земле. Кто притом и различным образом щедро желает испестрить вещь, тот дельфина в лесу изображает, а вепря в море. К пороку приводит бежание от порока, если оно не имеет искусства. Статуарный художник, живущий близ так называемого места, Эмилиево мечебитное училище, 4 хотя и ногти, и мягкие волосы изрядно изобразит на меди, но вся его статуа неудачна и несчастлива, для того что не вся сделана искусно. Сему художнику толь я подобен быть желаю в рассуждении моего сочинения, (40) коль охотно мне жить с скверным носом, имеющему только и красоты, что в черных очах и кудрях.

Писатели! выбирайте равную силам вашим материю и, чрез долгое время обращая ее, рассматривайте, чего понесть не могут и что рамена ваши снесть имеют. Кому удастся выбрать по своим силам дело, тот не будет иметь недостатка в красноречии, того также не оставит и чистый порядок в расположении. Доброта и красота порядка в сем состоять имеет, или я обманываюсь, чтоб предлагать токмо то, что прилично делу, а иное многое на другое откладывать время; чтоб надлежащее любить, а неприличное презирать автору обещанные целые поэмы. Притом, в словах (50) рассудительны и осторожны, вы весьма можете изобразить речь, когда знаемое слово новым сделаете чрез соединение с другим. Итак, ежели по случаю надобно будет описать вновь тайное и сокровенное в вещах и вымышлять неслыханные слова самым древним римским обывателям, то можно дать на них вольность, буде она умеренно употребится, ибо новые и ныне вымышленные слова будут иметь силу, если с несколькою скупостию от греческих источников произведутся и учинятся латинскими. Чего б ради римлянам то ныне отнимать у Виргилия и Вария, что они прежде позволили Цецилию и Плавту? Для чего ж и мне запрещать, буде я в состоянии вымыслить несколько новых слов, когда Катонов и Энниев (60) язык обогатил отечественное наше слово и новые вещам имена наложил? Сие как вольно было, так и всегда будет вольно.

Равно как на лесах листы переменяются ежегодным старых опадением, так слов древний век погибает и, наподобие молодых людей, родившись, они процветают и приходят с возрастом в силу. Мы все и все ваше подвержено пременам и смерти. Видим и море, пущенное на землю, которое корабли в Лукринской гавани 5 защищает от жестоких ветров царскою силою и иждивением; видим и Помтинское чрез долгое время неплодоносное болото 6 и токмо способное к восприятию плавания судами, ныне ближние питающее городы и тяжелым орющееся плугом; (70) видим, что и река Тибр кривое переменила течение, 7 повреждавшее плоды, и узнала лучший путь. Все человеческие и дела исчезнут, не то чтоб словам пребывать всегда в чести и иметь всегдашнюю живность в красоте и приятности. Многие паки родятся, которые уже упали, и упадут названия, находящиеся ныне в почтении, ежели восхощет и благоволит употребление, которое токмо одно имеет власть и право, и правило, как говорить.

Деяния царей и полководцев, также и печальные брани, каким стихом и велелепием могут описываться, то показал Гомер. Стихами, неравно сочетанными, прежде жалость, но потом и успех, сбывшийся по желанию, (80) пииты начали предлагать; однако кто первый изобрел небольшую элегию, о том споруются ученые люди, и ныне еще их пря решения не получила. Неистовая ярость воружила Архилоха собственным ему ямбом. После его изобретения сею стопою начали падать комедии и важные трагедии, для того что она способна к изображению театральных бесед и к преодолению народного шума своим звоном, так что как родилась на представляемые вещи действием. Лирическим струнам определила муза воспевать богов и божеских чад, и борющегося победителя, и коня в ристальном подвиге первого, и юношеские от любви мучения, и своевольные вина и пирования. Ежели я не умею и не могу по различию вещей различать стиль, то почему (90) меня должно называть пиитом? Чего ж ради я больше незнанием несправедливо стыжусь, нежели стараюсь?

Комическое действие не хочет представляемо быть трагическим слогом; равно ж негодует и всякая трагедия, буде она повествуется простыми и комедии приличными стихами. Всякой вещи должно иметь свою благопристойность и быть на том месте, где каждой свойственно. Однако иногда возносит голос и комедия, так что и в ней гневающийся Хремет 8 пышным ссорится словом; напротив того, часто и трагическое лицо скорбь свою изъявляет пешеходными речами. 9 Телеф и Пелей, 10 оба из царей, пришедшие в бедность и бывшие в изгнании, на театре отвергают надутые (100) и полторафутные слова, желая привесть в сожаление смотрителево сердце. Недовольно того, чтоб поэмам быть только изрядным, надобно, чтоб притом они были и сладки и полезны, и обращали б, куда хотят, в слушателе сердечные пристрастия. Как с смеющимися смотрители смеются, так должно, чтоб они и с плачущими то ж имели человеческое чувствие и показывали б оное на лице явно. Буде ты Телеф, или ты Пелей, худо данные вам слова от автора выговариваете, то я или дремать стану, или буду смеяться.

Жалостные речи печальному лицу приличны; гневающемуся  исполненные гроз; играющему  забавные и любовные; постоянному, наконец,  (110) важные. Ибо сама природа изображает в нас прежде приличие всякому состоянию тем, что иногда она приводит нас к благосклонности, иногда на гнев побуждает или на землю несносною повергает печалию, а в радости воздвигает сердечные движения изъяснением языка. Ежели повествующего слова несогласны будут с его состоянием, то конные и пешие римские граждане будут ему в лицо свистать и смеяться. Того ради весьма прилежно наблюдать надобно, бог ли какой говорит или герой; зрелый ли старостию человек или еще цветущею младостию кипящий; сильная ль госпожа или неусыпная кормилица; купец ли странствующий или оратай зеленеющиеся нивы; колхидянин ли или ассирианин; в Тебах ли воспитанный (120) или в Аргосе рожденный.

Писатели! или предлагайте ведомую всем повесть, или приличную вымышляйте и вероятную. Ежели почтенного представляете Ахиллеса, то б он был устремителен, гневлив, непреклонен, храбр и силен; говорил бы, что он не подвержен уставам и что нет того, которое не должно б было уступать оружию. Чтоб Медея была свирепа и непреодолеема, чтоб Ина слезлива, чтоб Иксион вероломен, Иа повсюду скитающаяся, а печален и мрачен был бы Орест. Когда что небывалое прежде на театр выводите и дерзаете представить новое лицо, то б оно таково было до самого конца, каково сперва явилось, и всегда б свойство свое хранило.

(130) Хотя и трудно обще многими описанную материю собственным отличить сочинением, однако вы исправнее можете Троянскую ведомую повесть представлять действием, нежели предлагать неизвестное и прежде не описанное. Общая материя имеет быть собственною вашею, когда в ее пространном округе искусно станете обращаться, когда не от слова до слова верно переводить имеете и когда подражанием и в такую тесноту не зайдете, от которых вам отстать стыд запрещает или закон предприятого дела.

Блюдитесь начинать так поэму, как площадной в древние времена начал писатель: 11 Я воспою Приамову фортуну и благородную брань. 12 (140) Что ж сей обещатель принесет нам потом достойное толикого зевания? Ничего, как токмо что силятся родить горы, а родиться имеет смеха достойная мышь. О! коль исправнее Омер, который ничего не предуготовляет на ветр, и некстати: Поведай мне,  воспевает он,  Муза, того мужа, который после времен взятой Трои многих человеков видел нравы и городы. 13 Сей не дым из блистания, но из дыма помышляет дать свет, чтоб ему в последовании великолепные предложить чудеса, а именно: Антифата, Сциллу и с Циклопом Харибду. Не начинает он Диомедова возвращения от Мелеагровы смерти, ни Троянские войны от двойного Лединого яичного порождения. Всегда к окончанию поспешает, а к тем (150) вещам, которым надлежит быть в средине, так передним повествованием похищает читателя, как будто б оные были уже ему известны; но о чем отчаивается, что оно не способно может восприять украшения, то оставляет и таким образом вымышляет и мешает праведное с подобным правде, чтоб средине с началом, а с срединою б концу быть согласну.

Вы, чего я и со мною народ желал, послушайте. Ежели хотите иметь себе похваляющего плескателя, который ожидает открытия театру и сидел бы он до того времени и до того самого слова, коим некоторое из действующих лиц при окончании объявляет: «Вы плещите!», то надобно вам наблюдать каждого возраста нравы, также и естество, пребывающее всегда в движении (160) и переменяющееся, и притом лет приличную осанку и свойство. Отрок, который уже стал говорить и незыблющимися ногами ходить по земле, тот охотится играть совокупно с сверстниками, и как он гневается безрассудно, так и гнев оставляет, переменяясь ежечасно. Безбородый юноша после, как отлучат от него дядьку, веселится лошадями, тешится псами, всегда пребывая в чистом поле, сей как вощаный к восприятию изображения в сердце от пороков и к преклонению себя на злое; увещателям непокорив, полезных вещей медленный предусмотритель и промыслитель, расточителен на деньги, высокомерен, самомнителен и любовною страстию кипящ, а любимое отвергать устремителен. Противным сему пристрастием век и мужеское (170) сердце ищет богатства и дружбы, старается в честь произойти, хранит себя от такого дела, от которого ему скоро отстать будет нужда. Многие беспокойства окружают престарелого человека или для того, что он ищет, а от полученного, бедный, воздерживается и боится оное употреблять, или для сего, что он всякое дело с опасностию и с холодною медленностию отправляет, будучи отлагатель на иное время, далек надеждою, ленив, желателен будущего, несговорчив, кропотлив, хвалитель прошедших времен и что он еще в отрочестве был смотритель за всеми и всех исправлял. Восходящие лета многие выгоды приносят с собою, а нисходящие уносят многие.

Того ради, чтоб не дать должности состарившегося человека молодому, (180) всегда долженствуем смотреть обстоятельства, приличные летам, хотя б действие на театре представлялось, хотя ж бы оно и повестию предлагаемо было. Не толь скоро слова, вложенные в слухи, возбуждают сердца, коль вещи, представленные нелгущим очам и которые смотритель сам себе и понятию своему предает. Однако для сего ж самого не извольте того представлять на театре, чему должно быть за оным, и многое укрывайте от очей, что объявить может вскоре присутствующее краснословие. Чтоб Медея не убивала детей своих пред народом, и также не варил бы явно человеческие плоти скверный Атрей, или чтоб не превращалась Прокна в птицу, а Кадм в змия: все, что мне подобное сему представляется, я, не веря тому, ненавижу оного. Вся та (190) драматическая поэма, чтоб ни больше ни меньше пяти действий не имела, 14 которую желаете, дабы просили к представлению и после смотрения паки б охотились видеть ее повторенную на театре. Чтоб никакого бога помощи в действии не было, разве достойный будет узол толь великого истолкователя. Четвертое лицо никогда ж бы совокупно не говорило. Чтоб хор действующих лиц свойство и мужественную должность защищал; сей хор, бывающий по окончании действий, всегда б согласен был с представленным действием и с ним бы прилично соединялся. Хор да благоприятствует добрым и да подает совет другам; хор да исправляет гневливых и да любит боящихся грешить; он да хвалит пищу непродолжительного стола, он да прославляет (200) спасительное правосудие, уставы и спокойный мир во время отверстых Янусовых врат; он вверенное да укрывает и да просит и молит богов, чтоб возвратилось к бедным счастие, а ушло б оно от гордых.

Свирель не такая была, какая ныне золотом и серебром оправленная и подобная трубе, но небольшая и простая, имеющая немного ладов, которая приятно соглашалась с пением хора и довольна была на услышание всем, когда еще скамьи не весьма тесно имели сидящий на себе народ, который и сам приходил смотреть, будучи непорочен, чист и кроток. После, как победители римские начали распространять земли, город Рим окружать обширнейшими стенами, и вином и пированием все обыватели (210) стали забавляться небоязненно в праздничные дни, то получила и мусикия большее своеволие в игрании и в играемых штуках. Ибо чем бы другим увеселять себя грубому и праздному земледельцу, смешавшемуся с гражданином, а бездельнику  с честным человеком? Сея ради причины к древнему искусству прибавил музыкант и движение, и роскошь, волоча уже долгие свои одежды воскрилия по всем местам орхестры, от сего и постоянные прежде струны получили себе нежное и умильное согласие, от сего устремительное слово произвело необыкновенное и странное красноречие, также и полезных вещей прежде изобретательница, божественная философия, подобна стала быть в словах неистово прорицательному делфическому (220) Аполлину.

Которые трагическими стихами, чтоб себе получить в воздаяние гнусного козла, препирались, те вскоре также присовокупили и лесных сатиров а, не повреждая важности, шутку покусились ввесть в трагедию, ибо надлежало приманивать смотрителя и приятною новостию удерживать, кой по священной должности был уже и сыт, и пьян, и своеволен. Однако так должно выводить на театр насмешников, так прилично велеречивых сатиров, так мешать игрушку с важностию, чтоб, кто бог, кто будет герой, в царском прежде бывши златом одеянии, не пременился притом простым весьма словом в незнатного харчевника, или чтоб, убегая, ползать по (230) земле, не хватал исчезающих облаков и всего того, что пустое. Трагедия недостойна того, чтоб ей легкомысленные произносить стихи, надобно ей так умеренно и стыдливо с сатирическою поступать шуткою, как честная госпожа по повелению пляшет во время торжественных дней. Я, писатель сатир, не токмо в них не буду любить некрасные и несвойственные каждой вещи имена и слова, но и так не потщусь от трагического различаться изображения, чтоб великой быть разности, когда Дав говорит подлый и смелая Питиа, которая, обманувши Симона, господина своего, получила целый талант на приданое дочери, и, когда произносит речь Силен, охранитель и воспитатель питомца своего, бога Бакхуса. 15 Я из ве́домой всем (240) материи напишу сатирический стих так, что всяк может уповать сделать то ж, но не всяк, хотя б сколько потел, будет уметь получить в том успех. Толико-то сильно есть расположение и приличное соединение! Толико-то простой материи прибывает чести! По моему совету, выведенные из лесов Фауны и Сатиры пускай берегутся, чтоб им не быть подобным народу и мещанам, чтоб не чрез лишек молодеть и юношествовать стихами, являющими негу, и чтоб также не сквернословить нечистыми и бесчестными речами; ибо такими словами гнушаются конные граждане, сенаторы и богатые римские особы, и не всегда за то похваляют и жалуют, что любо продавцу свежего гороху и орехов.

(250) Долгий слог после краткого называется ямбом. Сия стопа весьма скора, от чего и называются триметрами ямбические стихи, хотя и шесть мер и ударений имеют, для того что две стопы за одну почитаются. Сперва во всех местах ямбический стих одним токмо состоял ямбом и был с начала до конца себе подобен. Почитай, недавно, чтоб ему несколько медленнейшему и важнейшему входить в слухи, принял он в собственное свое наследие постоянную стопу, называемую спондеем; однако так, чтоб во втором и четвертом месте быть непременно ямбу. Сей и в Акциевых благородных триметрах, и в Энниевых весьма редко является. И хотя народ на театре предлагаемые стихи с великим величанием и такие, кои (260) или излишнею поспешностию сочинены и нетщательно, или и совсем неискусно, осуждает и всячески хулит, однако не всяк рассудить может, в чем бездельных поэм состоит порок. Для того и попущено, но несправедливо, римским пиитам писать, как хотят. И понеже сие так, то уже посему и мне можно скитаться по ветру и сочинять своевольно? Или даром, хотя знаю, что все будут видеть мои погрешения, однако я безопасен и защищен данною вольностью? Словом сказать, сие значит, что я преступления не учинил, но не заслужил же и похвалы. Для избежания от сих пороков вы обращайте греческие сочинения денною, обращайте и нощною рукою. Что ж наши прадеды Плавтовы как стихи, так и шутки похваляли, то обоему (270) с излишнею терпеливостию, чтоб не сказать нерассудностию, удивлялись они, когда ныне я и вы умеем уже различить неучтивое слово с забавным, и не токмо руками прикасаемся к законному звону, но и слухом оный внушаем.

Повествуют, что неведомый по то время трагической Музы род изобрел Теспис, что он в телеге прежде повсюду возил свои поэмы и что его игроки и пели, и говорили словом, вымазавши лица свои дрожжами. По нем настал Эсхиль, изобретатель благопристойной личины и епанчи, который невысокий театр выстлал досками и научил, как высоким слогом о важных делах говорить, так и бодро поступать в трагическом украшении. (280) За сими двумя трагедиями следовала так называемая старая комедия, не без получения себе довольной похвалы, но в порок вольность ее обратилась, так что наглость оную достойною нашли воздержать законом. Запрещение принято, и бесстыдный хор замолчал, для того что отнято у него право к повреждению честных людей. Наши пииты ничего не оставили сочинениями своими, так что не меньшую заслужили похвалу, дерзнувши оставить греческие следы и начавши прославлять домашние дела как теми комедиями, которые называются претекстаты, так и оными, кои именуются тогаты. И поистине, столько ж бы сильнее сделался Рим и красноречием Афин, сколько добродетелями и оружием, (290) ежели б всяк из наших пиитов не отвращался от труда в исправлении и имел бы в том терпеливность.

Но вы, о! Пизоны, происшедшие от крови Нумы Помпилия, осуждайте тот стих, которого долгое время и многое чернение не исправляли, а и десятью выправленного еще не привели в целое совершенство. Пускай Демокрит думает, что природа благополучнее бедной науки, 16 и потому пускай выключает из числа пиитов и отлучает от Геликона тех, которые здраво обучены, а оных почитает пиитами, кои умышленно неистовствуют, для того что знатная и самая большая часть из них ногтей не обрезывают, бороды не бреют и живут в уединении, от общих собраний убегая. Посему (300) тот токмо получить имеет имя пиита и за то почтение, кто ни от трех сильных проносных неисцелимой своей головы никогда не давал стричь бритовщику Лицину. 17 О! весьма я безумен, что при наступлении весны очищаю от желчи свой желудок; ибо никто б другой не мог сочинить лучших поэм, ежели б я не имел попечения о здравии, ежели б я волосов не стриг, бороды не брил и ежели б я ногтей не обрезывал. Однако почитая, впрочем, мнение Демокритово, я послужу вместо оселки, которая способна к изощрению ножей, хотя и не может сама резать. Сам ничего не сочиняя, покажу, где надлежит получать материю, чем ее распространить и украшать, каким способом пиит может получить совершенство в своем (310) искусстве, что пристойно и что неприлично, куда приводит наставление и куда заблуждение заносит.

Начало и источник исправного сочинения есть знание всего того, о чем можно писать. Того ради материю могут вам подать философические Сократовы книги, а речи за промышленною матернею сами потекут. Кто познал чрез учение, что он должен отечеству и что приятелям, как должно почитать родителя, как любить брата и обходиться с гостем; какая сенаторская и какая судейская должность, наконец, в чем состоит служба на войну посланного полководца,  тот поистине умеет каждую особу описать прилично и дать ей слова по ее свойству. Я притом советую искусному (320) подражателю взирать на образ жития и нравов и оттуда получать живые речи. Иногда шуточная комедия, без всякой красоты, без важных слов и без искусного расположения, но твердого наставления и нравоучительная, больше увеселяет народ и лучшую исправлению нравов приносит пользу, нежели стихи, не имеющие вещей, и громогласные пустоши.

Грекам смысл и искусство, грекам Муза дала говорить учтиво, красно, твердо и исправно, которые ничего больше не желают, как токмо славы. Римляне от самых мягких своих ногтей долгими вычетами и счислениями учатся токмо разделять на сто частей целый асс (12 унций). Пускай вопросится сын лихоимца Албина, 18 что буде отнять от пяти унций одну, (330) то сколько останется? Тотчас он может сказать, что одна четверть асса. 330 Изрядно! Нельзя ему растерять свои деньги! Но если приложить к пяти одну, то сколько всего станет? Он: «Половина асса». Сие пристрастие к богатству, сия сребролюбная ржавчина, когда уже издавна въелась в сердце, то как мы можем надеяться сочинять стихи, достойные кедра и  на соблюдение их  кипарисных ковчегов?

Пиитам должно или полезное, или забавное, или совокупно и то предлагать, от чего может произойти добро в жизни, и также оное, что сильно есть увеселить. Вы о чем ни имеете сочинять наставление, старайтесь быть кратким, дабы тотчас то затвердили понятные разумы и верно б в памяти (340) содержали; ибо все излишнее вон выплывает источником. Что будете вымышлять ради увеселения, то б весьма подобно было правде, дабы не все, что баснь предлагает, принималось за самую истину, и чтоб она, из утробы насытившейся волшебницы живым младенцем, не извлекала его паки живого.

Подлинно, трудно всем угодить, ибо престарелые знатные особы презирают бесполезные поэмы, а молодые римские граждане отвращаются от важных. Того ради тот пиит удостояется токмо от всех обще похвалы, который соединяет полезное с приятным, услаждая читателя и совокупно преподая ему наставление. Такая книга приносит книгопродавцам Созиам 19 (350) много денег, такая и за море отвозится, она и знатного своего творца 330 пересылает от века в век в бессмертной памяти. Однако находятся такие погрешения, которые мы охотно извинить желаем, ибо иногда и струна не тем отзывается голосом, коего хочет рука и ум, и требующим низкого часто посылает она высокий; также и стрела не всегда в ту цель попадает, в которую из лука ею метят. Того ради где многое блистает в стихах, там мне не досадят немногие пороки, которые или от неприлежности вкрались, или их усмотреть не могло человеческое несовершенство.

Но едва ль я не втуне сие предлагаю? Ибо как писатель книжный, ежели он многажды в том же все погрешает, хотя уж и остережен, прощения (360) не сподобляется ни от кого, и все над музыкантом смеются, кой всегда по одной струне брячит, так я того, который, много пишучи, мало пишет доброго, почитаю за оного Херилла, коему, дважды или трижды в некоторых местах изрядно изобразившему, с смехом удивляюсь, а потом я ж сам на него негодую. Случается иногда, что и совершенный Гомер дремлет; но в долгом сочинении невозможно, чтоб когда сон не одолел.

Какова живопись, такова поэзия; есть которая вам, близко смотрящим, понравится; есть и такая, коя полюбится далеко отстоящим. Иная любит темное место, иная желает при свете быть видима, которая (370) не боится тонкой остроты судящих. Сия угодила токмо однажды, но другая, десятью повторенная, угодить имеет. Того ради, о! старший из юнош, хотя вас и отеческое наставление к правоте направляет, хотя ж вы и сам изрядно ведаете, однако сего следующего слова не извольте позабыть: многие есть такие науки, в которых терпеливно посредственное сносится и справедливо позволяется. Некто из приказных людей посредственный, хотя и не имеет столько искусства, сколько красноречивый Мессал, и не знает так, как Авл-Касселий, однако похвалу получает. Но посредственным быть пиитам ни боги, ни люди, ни оные в лавках столпы, к коим прибиваются их поэмы, никогда не позволяют. Равно как (380) на великолепном пировании несогласная мусикия, нечистое умащение и Сардинский горький мед с маком досаждают, для того что стол и без сих неприятностей мог отправиться, так для пользы и сладости рожденная и изобретенная поэма ежели хотя мало не достигнет до высоты, то на самый низ стремглав упадает.

Кто не обучился действовать оружием, тот в поле воином не выходит. Также: кто не умеет играть мячом, метать вверх блюдце, гонять кубарь или четыреспичное колесцо, тот за все сие и не принимается, опасаясь громкого посмеяния от многих сонмов вкруг обстоящих людей. Должно и тому равный иметь страх, кто не способен к сочинению стихов, однако (390) дерзает. А чего б ради ему не дерзать? Особливо ежели он сам господин благородный, конному римскому дворянству положенную сумму денег Росциевым уставом имеет? и притом живет и служит беспорочно? Пускай же такой беспорочный изволяет быть порочным пиитом. Но вы ничего и не произносите и не слагайте, ежели в вас нет к тому способности; сие да будет в вас рассуждение и сие токмо мнение всегда. Ежели ж вы когда в прошедшие времена что-нибудь сочинили, то да прочтется пред искусным критиком Мецием, 20 также пред отцом и предо мною и потом еще на девять лет да заключится в ларец. 21 Когда тетради будут лежать в доме, то вольно еще вычернить, чего не издано на свет; ибо выпущенное однажды слово не (400) может назад возвратиться.

Орфей, священный и толкователь воли божеской, прежде в лесах живущих людей отвел от взаимного убийства и от мерзкой пищи, а за сие приписывают ему, что он укротил тигров и свирепых львов. Прославился и Амфион, Тебанской создатель крепости, что он в движение приводил игранием своей лиры дикие камни и сладким словом оные влек, куда ему надобно было. В древние времена в сем состояла мудрость, чтоб отличать общее от собственного, священное от мирского, чтоб запрещать скверное любодеяние и подавать правила к сожитию сочетавшимся законно, чтоб городы строить и уставы вырезывать на дереве. Сим честь и славу божественные (410) прорицатели и их стихи себе получили. После сих знаменитый Гомер и Тиртей мужественные сердца на военные действия изострил стихами. Стихами ответы давались божеские. Стихами исправляемы были нравы, и все учение состояло. Стихами приходили пииты и у царей в милость. Стихами найдены забавы и от долговременных трудов покойное отдохновение. Сие я для того вам предвозвещаю, чтоб вы не почитали себе в бесчестие искусных Муз лиры и певца Аполлина.

Давно уже сей вопрос предлагается, природою ль лучше производятся стихи или наукою? Что до меня, я не вижу, чтоб учение без богатой природной способности или грубая природа одна произвесть могла что-нибудь (420) совершенное. Посему одна вещь у другой взаимной себе помощи просит, и обе соглашаются между собою дружески. Кто старается беганием до вожделенного достигнуть предела, тот в отрочестве многое понес и претерпел, потел и на холоде мерз, воздержался от Венеры и от вина. Музыкант, который пиитические штуки в похвалу победителю Аполлину поет, тот прежде обучался и трепетал пред учителем. Но ныне довольно сего выговорить: «Я удивительные поэмы сочиняю». Кто назади, тот шелудив. 22 Мне стыдно оставаться и, чему я не обучился, признаваться, что не знаю.

Как крикун, бирюча, кличет народ покупать свои товары, так пиит (430) повелевает идти к себе ласкателям для получения подарков, ежели который богат вотчинами и много у него денег в росту ходит. Поистине кто из достаточных, который учреждает обильный стол, ручается по подлом и бедном человеке, скупает с опухлых правежей, а буде может распознать лживого с истинным другом, то сие мне всегда имеет быть из див дивом.

Что ж до вас, то вы, хотя вас дарят, хотя вы сами желаете подарить кого-нибудь, не извольте к стихам, сочиненным от вас, приводить ласкателя, ибо он тотчас закричит: «Хорошо, изрядно, нельзя лучше». Иногда он побледнеет при другах и слезы распустит, то запляшет, то ногою станет топать в землю. Равно как те приговаривают и мечутся, почитай, (440) подобно всем сердцем сокрушающимся, кои нанимаются по мертвых плакать во время погребения, так насмешник всегда больше истинного хвалителя движется. Объявляют и о царях, что много чаш вина в того вливают, кого усмотреть хотят, достоин ли он будет их милости.

Ежели вы станете слагать стихи и сочиненные пред кем-нибудь читать, то смотрите, чтоб вас не обмануло чье сердце, лисьим лукавством утаенное. Буде ж бы вы что читали Квинктилию-Вару; 23 то твердо знаю, что он бы вам так говорил: «Сие или то, мой друг, исправьте». Но если б вы ему представляли, что вы не можете сделать лучше и что дважды и трижды покушались без всякого успеха, однако он бы всегда чернить велел и худо (450) сработанные стихи вновь перековать на наковальне. А когда ж бы вы ревнительнее защищать устремились ваши погрешности, нежели оные исправить, то он больше ни слова, ни суетного и тщетного не приложил бы труда, оставил бы вас без соперника любить себя и ваше сочинение.

Добрый и разумный человек неискусные стихи осудит, похулит жестокие, неукрашенные заметит черным знаком, гордые украшения отымет, темные места изъяснить принудит, двусмысленные обличит и все означит, которые должно переменить; словом, будет Аристархом, 24 доказывающим в Гомере те стихи, которые не Гомеровы, и не скажет, чего б ради мне друга оскорбить в игрушке; ибо сии игрушки в бесшуточные приводят напасти (460) однажды осмеянного и поруганного творца. Подобно как от того бегают и боятся прикоснуться, кто в неисцельной проказе, или которого скорбь в кольцо сгибает, или кто беснуется и кого прогневанная Диана ума лишает, так рассудительные люди опасаются упрямого и тщеславного пиита и с ним не сообщаются, как с таким человеком, которого на улицах ребята дражнят и за ним гоняются.

Сей, когда, высокие стихи изрыгая, погрешает, подобно птичнику, вверх смотрящему, в колодезь или глубокую упадает яму; и хотя б сколько он ни кричал из всея силы: «Осудари, вытащите!»  однако нет ему помощника, кто и желал бы подать к нему туда вервь, но не знает, не с умысла ль он (470) туда бросился и спастись не хочет. Пример сему явен в Сицилийском пиите Эмпедокле: 25 сей, за сочинение физических поэм желая бессмертным быть богом, с безумия бросился в горящую пламенем Этну. Пускай же будет позволено погибать упрямым и самохвальным пиитам. Нехотящего кто сохраняет, то ж делает, что и убивает его, ибо тот не однажды уж хотел быть сам себе убийцею: того ради хотя и будет спасен, однако не имеет он быть человеком и не отложит охоты к славной смерти.

Наконец я не могу догадаться, чего б ради толь великая была охота к сочинению в таком пиите? Или он законопреступно осквернил отеческий гроб испущением урины на оный 26 и для того пришел в беснование? Или за (480) кровосмешение, перуном пораженный, получил себе черную меланхолию? Сие токмо известно, что он неистовится и, как медведь, сорвавшийся с цепи, сей ненавистный читатель знаемого и незнакомого, искусного и незнающего разгоняет; а которого поймает, за того держится крепко и убивает чтением; такая пиявица не отвалится от тела, пока вся не напьется крови.

Впервые: Тредиаковский В. К., «Сочинения и переводы как стихами, так и прозою», СПб., 1752, т. 1, с. 5291.

Горация Флакка Эпистола к Пизонам о стихотворении и поэзии [1]. С латинских стихов прозою.


1. В предисловии объявлено мною, что Гораций все свои правила взял из Аристотелевы «Пиитики», но, сверх того, много он выбрал, по свидетельству Порфирионову, из Критона, Зенона, Демокрита, и особливо из Неоптолема Паросского.

2. Приписано сие наставление Луцию Пизону и его двум сынам, а сей Луций был консул в 739 годе от создания Рима, торжествовал над взбунтовавшимися Фракианами в 743, был управителем в Риме после Статилия-Тавра чрез двадцать лет и умер верховным понтифексом в 786 годе, имея от рождения 80 лет. Историки похваляют его попремногу.

3. Все Горациевы правила касаются токмо до эпической и до драматической поэмы, о прочих говорит он токмо мимоходом. Но в тех самое первое, главное и как грунтовое правило есть простота и единство, которые совершенно противны тому, что Гораций говорил выше. Неприличные и посторонние описания повреждают их и истребляют: ничему чужому и непристойному нет места в сочинении. Должно в сем последовать Гомеру, Виргилию и Софоклу, у коих все кажется нужным и необходимым.

4. Гораций означает здесь некоторого художника статуй, жившего за цирком, близ места, называемого Эмилиево училище, для того что тут Эмилий Лепид учил прежде того гладиаторов, где по многом времени Поликлет построил всенародную баню.

5. Озеро Авернийское было разделено от Лукринского. Агриппа перекопал то место и собщил одно с другим в 717 годе от создания Рима, да и построил там великолепную гавань, назвав ее Portus Iulius, гавань Иулиева, в честь Августу, который назывался еще тогда Иулий Октавиан просто.

6. Не было еще, может быть, двадцати или тридцати лет от того, как Август осушил Помтинское болото посредством канала длиною, почитай, в 23 версты и выпустил воду в море. По сему точно каналу Гораций плыл в 717 годе от создания Рима, когда он ехал в Бринд.

7. Агриппа по Августову указу поделал каналы, в кои убиралась вода реки Тибра, потоплявшая прежде Велабр и все поля.

8. Хремет трагическим говорит голосом, когда он кричит на сына своего Клитифона в 4 явлен., действ. 5 Теренциевы комедии, названной «Геавтонтиморуменос» (Сам к себе угрюм):

...Non si ex capite sis meo
Natus, item ut aiunt Minervam esse ex love, ea caussa magis
Patiar, Clitipho, flagitiis tuis me infamem fieri.

То есть: «Нет, Клитифон: хотя б ты так вышел из моей головы, как объявляют о Минерве, что она произошла из Иовишевы, однако я не буду терпеть, чтоб ты меня бесчестил твоим непотребством». Также и в «Аделфах» (в двух ровных братах) Демей говорит высоко в явлен. 3, действ. 5:

Hei mihi! quid faciam? quid agam? quid clamem? aut querar?
O! caelum, o! terra, o! maria Neptuni.

То есть: «Ах, горе! что мне делать? куда обратиться? что возопить? какую приносить жалобу? о! небо, о! земля, о! моря великого Нептуна».

9. Мнится, что трагедии меньше случаев к простым и народным словам, нежели комедия может говорить высоко. Не токмо в гневе, но и во всякой наглой страсти употребляет она высоту. В Теренциевом «Евнухе» Херей в превеликой своей радости говорит так при окончании 5 действ., что не стыдно б отнюдь и трагедии было иметь такую речь. Что ж до трагедии, то она, кажется, долженствует быть проста в скорби токмо, как то Гораций наставляет и по нем Депрео.

10. Телеф и Пелей, один сын Геркулесов, а другой Ахиллесов отец, когда они оба лишены были наглостию своих областей, то принуждены нашлись просить покорнейше и в бедном состоянии милости и помощи у Греческих государей. Сие самое подало материю Эврипиду к двум трагедиям, как то видно из многих мест комедии Аристофановы, названной «Жабы», или «Лягушки».

11. Некто из древних римских пиитов, коего имени Гораций нам не объявляет, сочинил поэму о Троянской войне, где он вел всю Приамову историю порядком от рождения его до смерти, не отступая ни к какому эпизодию. Таковы точно поэмы «Превращения» Овидиевы и «Ахиллеида» Стациева. Единство героев и действия не находится в первом, а второй хотя и предлагает действия одного токмо героя, но действия сии не связываются между собою и не клонятся к одному главному, которому б их все соединить.

12. Сие есть начало поэмы, содержавшей всю Приамову историю, чего ради сей пиит и назван круговым в Горации, коего я перевел площадным. И понеже Гораций осмехает сие предложение, то как бы уже он стал смеяться над Стацием, включившим в свою поэму всю Ахиллесову историю, как то сказывают о Мевии, что в своей поэме описал он всю Приамову, которого, может быть, и называет Гораций круговым. Стаций так начал «Ахиллеиду»:

Magnanimum Aeacidem, formidatamque Tonanti
Progeniem, et vetitam patrio succedere caelo, // Diva refer...

То есть: «Великодушного Ахиллеса и страшное Гремящему порождение, которому не было судьбы наследником быть под отечественным небом, богиня воспой». Надобно чрезвычайное стремительство, чтоб не уронить до самого конца поэмы влагаемого мнения о герое, страшном самому Юпитеру.

13. Гораций предлагает здесь сокращенно первые три стиха Гомеровы Одиссеи.

Ἄνδρα μοι ἔννεπε, Μοῦσα, πολύτροπον, ὃς μάλα πολλὰ
πλάγχθη, ἐπεὶ Τροίης ἱερὸν πτολίεθρον ἔπερσε•
πολλῶν δ’ ἀνθρώπων ἴδεν ἄστεα καὶ νόον ἔγνω...

То есть: «Возвести мне, Муза, многообратившегося (мудрого, благоразумного) мужа, который, странствовав чрез долгое время по разорении священной Трои, познал нравы и был в градах многих народов».

14. Драматическая поэма не толь долга, коль эпическая, причина сему, что первая представляется, а другая чтется. Чего ради первой надобно стало иметь предписанные пределы, так чтоб действию иметь все время к развязанию себя и не утрудить бы внимания и терпеливости смотрителевы. На сие за довольное почтено пяти действий; а Гораций и запрещает быть им как в меньшем, так и в большем числе. Следовательно, три действия итальянские есть погрешность. Впрочем, греки о сем разделении на пять действий нигде не говорили. Но Аристотелево разделение сходствует всеконечно с пятью действиями. Называет он предисловием, что мы первым действием; вступлением, что у нас делается в трех следующих; исходом, что в наших есть пятое действие. Ориген и святой Григорий Назианзин утверждают, что Саломоновы «Песни Песней» брачная есть Драма. Некоторые присовокупляют, что она точно разделена на пять частей. Если сие правда, то евреи знали драматические поэмы в пять действий за шестьсот лет прежде Аристотеля.

15. Все древние представили нам Силена стариком, морщиноватым, плешивым, плосконосым и имевшим долгую бороду. Он у них наставником и питателем Бакхусовым, чего ради и Орфей начинает свою песнь Силену следующим стихом:

Κλῦθι μοῦ, ὦ πολύσεμνε τροφέῦ, Βάκχοιο τιθηνέ.

То есть: «Послушай меня, о! многопочтенный, отец Бакхов питательный».

16. Диоген Лаертский объявляет, что сей философ издал между прочими своими трудами два сочинения, из которых одно о поэзии, а другое о красоте стихов. Может быть, что в котором-нибудь из тех сочинений говорил он то, что Гораций здесь о нем сказывает.

17. Сей Лицин был славный бритовщик, коего Август произвел в сенаторское достоинство, в награждение за ненависть его к Помпею. Ему точно сочинен следующий эпитафий:

Marmoreo tumulo Licinus iacet; at Cato nullo:
Pompeius parvo. Quis putet esse deos?

То есть: «Лицин лежит в марморном гробе; Катон ни в каком; Помпей в небольшом. Кто ж помнит, что суть боги?»

18. Сей Албин был богатый лихоимец того времени. Знатно, что сын его был еще молод, однако ж показывал своими ответами, что он знал больше, нежели от него требовалось.

19. Созии были славные книгопродавцы того времени. Их было два брата. В те времена книгопродавцы и переплетчики не были разные люди. Кто переписывал книги, кто переплетал или, лучше, склеивал листы и столбцы, и кто продавал (Bibliographus, Bibliopegus, или Compactor, а, по Цицеронову, Glutinator и Bibliopola), был токмо один человек.

20. Сей критик, или судия, есть Спурий Меций Тарпа. Он был один из пяти учрежденных на свидетельствование сочинений. Древний некто толкователь Сатиры X Горациевы, книги I, говорит об нем следующее: «Metius Тагра, iudex criticus, auditor assiduus poematum et poetarum, in aede Apollinis seu Musarum, quo convenire poetae solebant, suaque scripta recitare, quae nisi a Tarpa, aut alio Critico, qui numero erant quinque, probarentur, in scenam non deferebantur». есть: «Меций Тарпа, судия критический, слушатель прилежный поэм и пиитов, в храме Аполлиновом, или Музам посвященном, куда обыкновенно пииты сходились и читали свои сочинения, кои, буде Тарпою или другим критиком, а числом их было пять человек, не подтвердятся, на театр не взносились для представления». Воссий рассуждает, что сии пять человек судей, определенных в Риме, были по подражанию Афинейским и Сицилийским пяти ж судьям, рассуждавшим о театральных сочинениях. Сей есть преславный повод к нынешним Академиям Словесным и касающимся до чистоты языка.

21. Чрез девять лет должно разуметь некоторое довольно долгое время.

22. Сия пословица точно и на нашем языке при некоторой игре от малых ребят употребляется; а говорит ее выбранная из них Матка. Вероятно, что древних римлян отроки сию ж самую игру употребляли, которая состоит в прибежании в отверстые руки Матки, коя обыкновенно у стены стоит прислонившись.

23. Квинктилий Вар, свойственник и искренний друг Виргилию и по нем Горацию. Сей есть самый, которому Гораций приписал XVIII оду, книги I, и коего по смерти плачет он в XXIV оде.

24. Аристарх, грамматик Александрийский, родом из Самофракии, был учителем сыну Птоломея Филометора, царя египетского. Цицерон и Элиан объявляют, что его критика была толь тонкая, достоверная и рассудительная, что стих не слыл Гомеровым, ежели коего сей искусный грамматик не признал за Гомеров. Умер он в Кипре добровольным голодом, имея от рождения 72 года, не могши терпеть водяной болезни. Аристархами называют и поныне всех рассматривателей рассудительных, следующих красоту и исправность в разумных сочинениях.

25. Эмпедокл был великий пиит и философ, сочинил он три книги Об естестве вещей, кои Аристотель приводит часто. Он еще описал поход Ксерксов, но дочь его или сестра сожгла все его труды по его смерти. Процветал он около LXXX Олимпиады, почитай, за 450 лет до Христова рождества. Лукреций в первой своей книге похваляет его следующим образом:

Nil tamen hoc habuisse viro praeclarius in se
Nec sanctum magis et mirum carumque videtur.
Carmina quin etiam divini pectoris eius
Vociferantur et exponunt praeclara reperta;
Ut vix humana videatur stirpe creatus.

То есть: «Не было в Сицилии никого знаменитее, почтеннее, дивнее и любезнее сего великого философа. Божественные его стихи объявляют всем преизрядные его изобретения, и трудно верить, чтоб он рожден был смертным человеком». Впрочем, многие мнят, что то пахнет баснею, что будто он бросился в Этну, желая быть богом. Однако сие предание, самое древнее, коему Гораций следовал.

26. Древние почитали превеликим нечестием, чтоб пускать мочу в святых местах. Сия есть причина, чего ради Персий говорит в первой своей сатире:

Pinge duos angues: pueri, sacer est locus, extra
Meiite...

То есть: «Намалюй двух змиев на стене; дети! святое сие есть место, вон выходите ссать». Но двойным было у них осквернением ссать на могилу; а уже странным и ужасным законопреступлением, чтоб ссать на могилу своего отца или своих предков.

[11/14Тредиаковский В. К.


Как им попускаю сие употребление,
Так и себе в моем прошу взаимного ж позволения.

Роллен Ш., «Римская история», СПб., 1761, т. 1, с. Л. Фрагмент; ст. 11.

[12/14Тредиаковский В. К.


Как листы на древах ежегодно меняются кругом,
Падают прежни  так старый век речей погибает,
И, младенцам подобно, цветут и крепятся, родившись...
Честь не то, что словам постоянна, изрядством живуще;
5 Многие падших из них возродятся еще, и падут же
Кои теперь в почтении суть, лишь обычай восхочет,
Ибо его  Власть, и Право, и Правило, как нам глаголать...

Роллен Ш., «Римская история», СПб., 1763, т. 7, с. XIIIXIV. Фрагмент; ст. 6369.

[13/14Фет А. А.


Если бы вдруг живописец связал с головой человечьей
Конский затылок и в пестрые вырядил перья отвсюду
Сборные члены; не то заключил бы уродливо-черной
Рыбой сверху прекрасное женское тело,  при этом
5 Виде могли ли бы вы, друзья! удержаться от смеху?
Верьте, Пизоны, такой картине очень подобна
Книга, в которой нескладны грезы, как сны у больного,
Смешаны так, что нога с головой сочетаться не может
В произведенье одном. Живописцам равно и поэтам
10 Все дерзать искони давалось полное право.
Знаем! и эту свободу просить и давать мы согласны,
Но не с тем, чтобы дикое с кротким вязалось, не с тем, чтоб
Сочетались со птицами змеи, с тиграми  агнцы.
Вслед за важным и много сулящим началом нередко
15 Тот пурпурный лоскут, другой ли для большего блеска
Приставляется, рощу ли то, алтарь ли Дианы
И по красивым полям протекающей речки извивы,
Или Рейн, или радугу нам описывать станут.
Но не у места здесь это. Да ты кипарисы, быть может,
20 Мастер писать? Но к чему, коль тут потерпевший крушенье
Выплыл бедняк, по заказу написанный? Делать амфору
Стал  и пустил колесо,  зачем же вышел горшочек?
Словом, что делать замыслил, да будет едино и цельно.
Большую часть певцов  (отец и достойные дети!)
25 Губит призрак нас совершенства: стараюсь быть кратким.
Делаюсь темным; иной, желая быть легким, теряет
Силу и душу; а этот, быть важным пытаясь, напыщен;
В прахе ползет,  вполне безопасен,  боящийся бури.
Кто не сложную вещь разукрасить желает чудесным,
30 Тот напишет дельфина в лесу, кабана среди мори.
Страх ошибок ведет к недостаткам, коль нету искусства.
Около школы Эмилия жалкий литейщик сумеет
Выделать ногти и мягкие волосы вылить из меди,
В главной задаче труда несчастный, затем что не сладит
35 С целым. Явиться таким же, задумав любое творенье,
Я не больше хотел бы, как нос иметь покривленный,
Черным цветом глаз и волос вызывая вниманье.
Пишущие! Выбирайте предмет, соответственный вашим
Силам, и тщательно взвесьте, чего не подымут, что смогут
40 Плечи поднять. У того, кто выбрал посильное дело,
Хватит всегда выражений и будет порядок и ясность.
Сила порядка в том и краса (или ошибаюсь),
Чтобы вот здесь и сказать, что здесь сказать было нужно.
Многое, разобрав, в настоящее время отложит,
45 Там предпочтет, здесь отвергнет творец обещанной песни.
Тонко и точно связуя слова, ты понравиться можешь,
Если сумеешь придать новизну известному слову
Ловким сопоставлением. Но если для новых понятий
Необходимость укажет найти небывалое слово:
50 Да позволено будет и то, что не слыхано было
У Цетег препоясанных, скромно ввести в обращенье.
К новым, недавно введенным словам, окажут доверье,
Если в них греческий строй слегка изменен. Почему же
Римлянин Плавту с Цецилием то позволял, в чем откажет
55 Варию или Вергилию? Чем заслужу я немилость
Вмале трудясь, коль язык Катона и Энния многим
Обогащал отцовскую речь, находя для предметов
Новые имена? Дозволено было и будет
Слово вводить, зачеканив его современной печатью.
60 Как меняются листья в лесу с отживающим годом,
Старые падают: так и слова отжившие гибнут,
А порожденные вновь зацветают, как юноши силой.
Смерти подвластны и мы, и все наше: Нептун ли проникнул
В землю, чтобы укрыть корабли от крыл Аквилона, 
65 Царственный труд; пришлось ли болоту, доступному веслам
И бесплодному,  вдруг питать города и пахаться;
Или река с вредоносным для нив направленьем сыскала
Лучший прежнего путь,  созданья смертных погибнут.
Где же тут в вечной чести одним речам красоваться?
70 Много отживших слов возрождаются снопа, а те, что
Ныне в почете, погибнут, если захочет обычай,
Этот полнейший судья законов и правил речений.
Тот размер, которым описывать мрачные войны
Или деянья царей и героев,  указан Гомером.
75 Жалоба прежде всего выражалась неравным двустишьем.
Вверилась после ему и молитвы услышанной радость.
Кто же был первым создателем первых элегий, об этом
Между собою грамматики спорят  и спор не окончен
Яростный гнев снабдил Архилоха оружием ямба,
80 Те же стопы годились для сокков и важных котурнов,
Нить вести разговоров удобны  и в шуме народном
Слышными быть, сродны вполне для сценических действий.
Муза судила струнам воспевать богов и героев,
И кулачных бойцов, к ней на ристалище первых,
85 Да зазнобу влюбленных, и откровенные вина.
Если ни правил я, ни оттенков в известном творенье
Не удержу и не знаю, за что же и слыть мне поэтом?
Должен ли ложный мой стыд предпочесть незнанье  ученью?
Стих трагедий нейдет к изложенью комической вещи,
90 Оскорбительно так же, коль станут будничным строем,
Только сокков достойным, вещать про трапезу Тиеста;
Все должно сохранять урочное место пристойно.
Но иногда и комедия голос свой возвышает,
И прогневанный Хрем бранится напыщенным слогом,
95 Да и в трагедии часто будничной сетуют речью.
Телеф или Пелей, являясь изгнанником бедным,
Не допускает слов двухаршинных пышного строю,
Если желает сердца у зрителей жалобой тронуть.
Мало стихам быть красивыми, быть им сладкими должно
100 И у слушателей по прихоти править сердцами.
Как отвечают улыбкой на смех, так с плачущим плачут
Лица людей: если хочешь, чтоб я заплакал, то прежде
Сам загорюй; тогда и я разделю твое горе,
Телеф или Пелей! а дурно роль ты исполнишь,
105 Или засну или буду смеяться! Речи печали
С грустным совместны лицом, с раздраженным речи угрозы
Шутки приличны веселому, строгому  важное слово.
Ибо природа сперва готовит нас внутренне к каждой
Перемене судеб: веселит иль на гнев вызывает
110 Или великою скорбью томит, к земле преклоняя;
Вслед за тем состоянье души языком выражает.
Если в разрез с положеньем речь поведет говорящий.
Римские всадники и пехотинцы хохот подымут.
Разница выйдет большая, бог говорит ли, герой ли,
115 Старец преклонный, иль юноша, полный цветущего пылу,
Гордая в доме матрона, иль скромно прилежная няня,
Всюду бывалый купец, земледел зеленеющей нивы,
Ассириец или колхиец, сын Фив иль Аргоса.
Или следуй преданью иль выдумай сам, только складно.
120 Если желаешь, писатель! ты славного вызвать Ахилла, 
Безусталый и пылкий, неумолимый и резкий,
Пусть отвергая законы, он все присвояет оружью.
Пусть Медея жестока, строптива, Ино печальна,
Ио беспомощна, грустен Орест, Иксион вероломен.
125 Ежели ты небывалое ставишь на сцену, решаясь
Новое вывесть лицо, пускай до конца оно будет
Тем, чем явилось сначала, и верным себе остается.
Трудно по-своему выразить общее, с большим успехом
Можешь ты песнь «Илиады» разбить на акты, чем вывесть
130 То впервые, о чем никто не слыхал и не знает.
Общеизвестный предмет твоим достоянием станет,
Если в пошлом и низком кругу не будешь вращаться;
Ежели, как переводчик, не станешь ты слово за словом
Передавать и не влезешь в такую трущобу, откуда
135 Вытащить ног или стыд не позволит, иль смысл сочиненья.
Не начинай ты так, как поэт циклический начал:
«Участь Приама пою и жребий войны благородной».
Чем хвастун оправдает такой притязательный возглас?
Горы томятся родами, и мышь смешная родится.
140 Сколь безупречнее тот, что без всякой неловкости начал:
«Мужа мне, Муза, воспой, который, по взятии Троя
Многих народов видал города и нравы изведал».
Не из пламени дым, а из дыма свет он замыслил
Вызвать, чтобы затем выводить знаменитые дива:
145 Антифата и Сциллу и рядом с Циклопом Харибду.
Не начинает он петь возврат Диомеда со смерти
Мелеагра, иль с пары яиц  троянские битвы.
Вечно к развязке спеша, он слушателя увлекает
В середину событии, как бы уже знакомого с делом.
150 То же, в чем не надеется блеску добиться, обходит;
И сочиняет так, мешая с правдой неправду,
Чтоб середина с началом, конец с серединой вязались
Слушай теперь, чего я и народ со мною желаем:
Если ты хочешь, чтоб зрители ждали спуска завесы.
155 И сидели, пока им певец: «Похлопайте»  скажет,
То ты каждого возраста нравы должен отметить
И подвижных и зрелых лет сохранять выраженья.
Мальчик, который уж может слова повторять и надежно
На ноги стал,  рад играть со сверстниками и мгновение
160 То вспылить, то смириться готов, меняясь всечасно.
Безбородый юноша, вырвавшись из-под надзора,
Любит коней и собак и яркое Марсово поле;
Мягок, как воск, на худое, строптив ко всем увещаньям,
Поздно полезное он предвидит; деньги бросает, 
165 Рьян и заносчив, легко покидает он то, что полюбит.
Совершенно напротив и дух и возраст мужчины
Заставляет искать богатства, связей и почета,
Избегая всего, что трудно менять будет после.
Много вкруг старца забот собирается иль потому что
170 Он все ищет богатств, а найдя, боится их трогать,
Иль потому, что всем боязливо и холодно правит,
Все отлагает, надеется, век припасая в грядущем.
Строгий, строптивый, он хвалит минувшие годы, когда он
Мальчиком был,  и затем молодели, разбирает и судит.
175 Много с собою удобств лета, прибывая, приносят,
Много уносят, начав убывать. Чтоб юноше роли
Старца порою не дать иль мальчику роли мужчины,
Будем держаться всегда сообразного с возрастом каждым.
Сцена выводит события или о них повествует.
180 Трогает душу слабее, что приемлется слухом,
Чем все то, что, видя глазами верными, зритель
Сам себе сообщает. Но что прекрасно за сценой,
Там и оставь; скрыть должен от глаз ты много такого,
Что очевидец событий расскажет с полною силой.
185 Пусть Медея не губит детей пред глазами народа
И преступный Атрей не варит человеческих членов.
Не превращается Прокна в птицу и Кадм в дракона.
Хоть покажи ты мне все,  отвернусь  и тебе не поверю.
Пусть сочиненье не меньше нити и не больше содержит
190 Действий, ежели хочешь, чтоб вновь его видеть желали,
Пусть не является бог, коль к тому не приводит развязка,
И лицо четвертое пусть в разговор не встревает;
В действии место актера с достоинством пусть заступает
Хор,  и чего-либо отнюдь не поет среди акта,
195 Что не ведет к предназначенной цели и чуждо по смыслу
Пусть благосклонно и дружески добрым даст он советы;
Гневных склоняет на мир и любит от злого бегущих.
Пусть восхваляет умеренный стол, правосудье благое,
Святость законов и общий покои при открытых воротах,
200 Пусть он тайну хранит и пусть богов умоляет,
Чтобы счастье пришло к беднякам, отвернувшись от гордых. 
Флейта еще не была изукрашена бронзой и звуком
Сходна с трубой, на маленькой было и скважин немного,
Как назначались она помогать и подыгрывать хорам,
205 Звуки свои разнося до не слишком просторных скамеек,
Где собирался народ, числом пока не великий,
Благочестивый народ, умеренный в пище и скромный.
После, когда раздвинул поля победитель,  а город
Охватили просторной стеной и Гению в праздник
210 Стали целый день вином угощать невозбранно, 
То и для строя стихов настала большая вольность;
Что же иначе и понял бы пахарь-невежда и праздным,
Тут сливаясь в одно с гражданином,  низкий с достойным?
Так-то искусству старинному придал движенье и роскошь
215 Флейтщик, влача за собою по сцене длинное платье.
Так, наконец, и суровые струны возвысили голос,
И вдохновенный полет прибегнул к речам небывалым, 
Полным сочувствием к делу добра и силой прозренья
В будущем  почти подходя к изреченьям дельфийским,
220 Кто за дрянного козла состязался в писанье трагедий,
Стал выводить обнаженных сельских сатиров на сцену
И, сохраняя возвышенный строй, тяжелые шутки
Отпускать, чтоб такою приятной завлечь новизною
Зрителя, от возлияний пришедшего пьяным и буйным.
225 Но болтливым сатирам с их насмешками должно
Так держаться и так примешивать к важному шутки,
Чтоб какой-либо бог иль герой, что недавно на сцену
В дарственно-золотой и пурпурной являлся одежде,
Низкою речью вдруг не спустился до темных подвалов,
230 Иль, возносясь над землей, не ловил облаков попустому.
Легких стихов болтовня трагедии мало прилична.
Как в хоровод, по приказу, гражданке, на праздник идущей,
Должно застенчиво ей выступать меж задорных сатиров.
Будь писателем я сатиров, Пизоны! не стал бы
235 Я держаться одних только будничных слов и названий.
И не настолько б старался трагический сбросить оттенок,
Чтоб различия не было  Дав говорит ли и пройда
Пифия, что на целый талант надула Симона,
Или Силен  прислужник и страж, взлелеявший бога.
240 Общий предмет бы воспел я, чтоб каждый считал себя в силах
То же исполнить, но долго потел бы, трудясь понапрасну,
То ж предприняв. Таково то значенье порядка и строя,
Вот до какого почета доходит предмет ежедневный!
Фавнам, пришедшим из лесу, по-моему, должно страшиться
245 Сходства с чернью, живущей на перекрестках и рынках:
Не болтать, молодясь, стихов слишком приторно- нежных,
Также не раздражаться словами грязных ругательств;
Этим тот, у кого состоянье, и предки, и конь есть,
Оскорбится, и он за то, чем любитель гороху
250 Да каленых орехов пленен,  не венчает порта.
За коротким слогом долгий ямбом зовется, 
Быстрые стопы: поэтому был даже назван триметром
Тот ямбический стих, в котором шесть слышно ударов.
Прежде равен везде он шел до конца, но недавно,
255 Чтобы медлительней с большим достоинством слуха касаться,
Дал снисходительно он и любезно стойким спондеям
Отчий приют у себя; но был не настолько любезен,
Чтоб поступиться вторым иль четвертым местом. И тут он
В благородных триметрах у Акция слышен, и Энний
260 В тяжеловесных стихах, на сцену к нам брошенных, тем же
Недостатком успел заслужить обвиненье в беспечной
Быстрой работе иль даже в незнании правил искусства.
Неблагозвучность стихов разобрать в состоянье не всякий,
И снисхожденье дается излишнее римским поэтам.
265 Стану ль по этой причине писать я неряшливо? или
Буду, спокоен вполне, ожидать снисхожденья, хотя бы
Все увидали ошибки мои? Избежав осужденья
Я не стяжал бы похвал. Старайтесь денно и нощно,
Не выпуская из рук, изучать создания греков.
270 Прадеды наши однако ж в стихах у Плавта хвалили
Соль и певучесть: действительно, то и другое хвалили
По снисхожденью, чтобы не сказать по глупости, если
Я, как и вы, различаем забавную шутку от грубой;
Также правильный стих и по пальцам сочтешь и услышишь.
275 Изобретателем песен безвестной, трагической музы
Был, говорят, Феспис, возивший театр на телегах,
На котором играли, раскрасив лица дрожжами.
После него Эсхил епанчу и приличные маски
Выдумал,  и сцену устроив на средственных брусьях,
280 Первый ввел и речей возвышенный строй и котурны.
Вслед за тем комедия древняя с громким успехом
Вышла на свет; но свободу свою довела до зазорной
Крайности, вызвавшей строгость закона. Закон состоялся,
И, утратя возможность вредить, хор смолкнул постыдно.
285 В каждом из этих родов пытались и наши поэты
И немало явили заслуг, осмелясь с тропинки
Греков сойти и воспеть домашние наши явленья
Кто под важной претекстой, а кто под гражданскою тогой.
Верно Лациум был бы не более доблестью славен
290 И оружием мощен, чем словом, если б поэтов
Наших так не пугал долговременный труд и подпилок.
Вы же, потомки Помпилия! песнь отвергайте, которой
Не подвергали помаркам, усидчиво, долгое время
И с прилежаньем раз десять под ноготок не дошили.
295 Ради того, что искусство считал Демокрит беспомощным
Пред вдохновеньем и гнал с Геликона трезвых поэтов,
Много явилось таких, что ногтей не стригут и не бреют
Бороды, в пустыню стремятся и в баню не ходят.
Он уверен добиться славы и званья поэта,
300 Если своей головы, которой и три Антикиры
Не исцелят, не вверял брадобрею Лицину. О горе
Мне! что я ежегодно весной очищаюсь от желчи.
Лучше меня никто бы стихов не писал.  Да не стоит
Думать об этом. И так уподоблюсь бруску, что пригоден
305 Только железо точить, а сам ничего не разрежет.
Всякому, сам ничего не писавши, указывать стану
Где содержанья искать, в чем пища и сила поэта,
Что прилично, что нет; где доблесть и где заблу- жденье.
Правильно хочешь писать,  старайся правильно мыслить;
310 Это дело тебе уяснит Сократова школа,
А за предметом обдуманным речи последуют сами.
Кто познал, чем отечеству он обязан, чем другу,
Как подобает любить отца, как брата и гостя,
В чем призванье сената, в чем дело судьи, в чем задача.
315 Полководца, в поход идущего,  тот без сомненья
Каждой роли придать соответственный образ сумеет.
Я подражателю умному дал бы совет обратиться,
К нравам и жизни и в них почерпать выраженья живые.
Часто местами красивая, верная в очерках нравом,
320 Но лишенная грации вещь, без искусства и силы,
Больше пленяет народ и лучше его привлекает,
Чем пустые стихи с громозвучною их болтовнею.
Грекам творческий дух, Грекам муза судила
Дать округленную речь за стремленье их вечное к славе.
325 Римские мальчики учатся в длинных своих вычисленьях
Асс раскладывать на сто частей. Сынишка Альбина
Пусть сочтет: «Коль одну двенадцатую мы отымем
От пяти двенадцатых, много ль в остатке?»  «Треть».  «Славно!
Будешь богат».  «А прибавь одну двенадцатых,
330 Станет?»  «Поласса».  Когда подобная алчность стяжанья
Въелась в души, возможно ли ждать песнопений, достойных
В масле кедровом лежать, хранясь в кипарисной шкатулке?
Доставлять наслажденье иль пользу желают поэты
Иль воспевать заодно отрадное в жизни с полезным.
335 Если чему наставляешь, будь краток, чтоб скорое слово
В свежей душе принялось и в ней сохранялося верно.
Все излишнее выльется из переполненной груди,
Вымысел, желающий нравиться, должен правде быть близок,
И, не требуя веры всему,  не таскать из утробы
340 Ламии съеденных ею детей невредимо живыми.
Круг почтенных людей отвергает бесплодные сцены.
Юный всадник не слушает тех, где есть поученье,
Все голоса за того, кто слил наслаждение с пользой,
Кто, занимая читателя, тут же его наставляет.
345 Книга такая даст Созиям денег, уйдет через море
И на долгие веки прославит имя поэта.
Есть однако ошибки, которым прощать мы готовы;
Ведь не всегда и струна послушна желанью и пальцам:
Звука низкого ждешь, а она забирает повыше.
350 Да и лук не всегда попадает туда, куда метил.
Если большая часть творенья блестяща, к чему мне
Малых пятен искать, небрежностью только разлитых
Иль неизбежных в природе людской? К чему же мы сводим?
Как виноват переписчик, который не раз исправляет,
355 В ту же впадает погрешность, как китаред нам забавен,
Вечно на той же струне ту же берущий ошибку,
Так всегда неисправный, по-моему, сходен с Херилом,
У которого две, три красы только смех возбуждают.
Мне досадно не меньше, когда и Гомер позадремлет.
360 Но сочиненье огромное вправе склонять и к дремоте.
Стихотворенье подобно картине: чем ближе к иной ты,
Тем она нравится больше; другая же издали лучше.
Этой выгодна тень, а эта при свете показней,
И не боится она знатока испытающих взоров;
365 Та понравится раз, а эта понравится десять.
Даром, что голос отца тебя, о старший из братьев!
К правде ведет, да и сам ты все видишь, старайся припомнить,
Что я скажу: в иных вещах посредственно- сносным
Быть допускается.  Ежели законовед или стряпчий
370 Из посредственных даром слова не может сравниться
С Мессалой, а богатством познания с Касцеллием Авлом,
Все же он цену имеет:  посредственным быть стихотворцу
Не позволяют ли люди, ни боги, ни даже колонны.
Как за приятной трапезой симфония в полном разладе,
375 Мак на Сардинском меду и старый елей безуханный
Только бесят, затем, что без них бы мог ужин продлиться.
Так и стихи, сочиненные с целью доставить приятность,
Чуть не дошли до высокого, в низкое тотчас впадают.
Кто не искусен на игры, не тронет на Марсовом поле
380 Ни лапты, ни мяча, ни диска, чтобы густые
Зрителей стены не подняли вдруг справедливого смеха.
Но стихи неумелый дерзает писать. Отчего же
И не писать? Он свободный,  хорошего дома и всадник
Даже по цензу, а в частной жизни вполне безупречен.
385 Ты ничего не свершишь и не скажешь без воли Минервы,
В этом порукой твой разум и вкус. Но если решишься
Что написать, то Меция слух избери ты судьею,
Да к отцу обратись и ко мне; лет на девять спрячь ты,
Что написал: пока не издашь  переделывать ловко.
390 А всенародно заявленных слов ничем не воротишь.
Вестник священный богов,  Орфей обитателям дебрей
Отвращенье внушил к убийствам и мерзостной пище.
Вот почему говорят, что львов укрощал он и тигров.
И Амфион, говорят, фиванских стен основатель
395 Звуками лиры каменья сдвигал и сладостным даром
Их размещал, как хотел. В том мудрость у них состояла,
Чтоб разграничивши общее с частным, мирское с священным,
Воспретить переметную похоть, права дать супругам,
Созидать города и на дереве резать законы.
400 Так имена и почет божественных вещих и песен
Возникали. За ними великий Гомер появился,
И стихами Тиртей возбуждал на Ареевы битвы
Души мужей; в стихах вещал предсказанья оракул,
Жизнь наставлялась на истинный путь. Пиериды
405 К милостям царским вели, и сцена открыта как отдых
От долгодневных трудов. И так, не подумай стыдиться
Музы владычицы лиры и с нею певца Аполлона.
Лучшую песнь создает ли природа или искусство?
Вот вопрос. Но не вижу я, что без талантливой жилы
410 В силах наука создать или даже талант без искусства?
Оба, взывая друг к другу, вступают в союз полюбовный.
Кто готовится первым к мечте прибежать вожделенной,
Тяжести с детства носил, потел, холодал и работал,
Ни любострастья не знал, ни вина; кто флейте пифийской
415 Предан,  сначала учился и был пред наставником в страхе
Ныне довольно сказать: «Я дивные песни слагаю
Пусть на отсталых парша нападает, стыжусь быть последним
Или сознаться в незнанье того, чему не учился».
Как хвалитель товаров толпу зазывает к покупке
420 Так привлекает к себе льстецов поэт тароватый,
Если богат он полями и отданным в рост капиталом.
Впрочем, хоть будь он способен со вкусом давать угощенья,
Быть порукой за бедного иль из судебного дела
Выручить, я б изумился, когда б подобный счастливец
425 Был отличить в состоянье истых друзей от притворных.
Если кому что даришь, иль что подарить замышляешь,
То стихов ты ему своих не читай в эту пору;
С радости он закричит: «Отлично! Прекрасно! Прелестно!»
Даже, вдруг побледневши, из дружеских глаз он уронит
430 Слезы и вскочит в восторге и в землю затопчет ногами.
Как нанятые рыдать над усопшим, едва ли не больше
И говорят и мятутся  самих душевно скорбящих,
Так насмешник действительно больше хвалителя тронут.
У богачей есть обычай множеством мучить бокалов,
435 Как бы пытая вином человека, с желаньем изведать
Дружбы достоин ли он. Уж если стихи сочиняешь,
То опасайся похвал, прикрытых лисьего шкурой.
Если читали стихи Квинтилию  «Друг,  говорил он,
Это и это исправь»,  а стал говорить, что не можешь,
440 Хоть два, три раза пробовал,  «Так зачеркни,  он сказал бы, 
Чтобы на наковальне не оглаженной стих переделать».
Если же ты отстоять, а не справить ошибку старался,
То уже более он не тратил речей по-пустому,
Представляя тебе в одиночку любить твое чадо.
445 Честный и умный судья неудачных стихов не приемлет,
Жесткого не допускает, взъерошенный стих отмечает
Мрачной чертой, урезает прикрасы, внушенные чванством;
Ясности темным стихам заставит придать, не допустит
Речи двусмысленной; что подлежит переделке, отметит,
450 Словом он Аристарх  и не скажет: «За что я обижу
Друга такою безделкой?»  А эти безделки доводят
До беды, если раз осмеяли и приняли плохо.
Как от страдающего чесоткой, или желтухой,
Иль бесноватого, или от жертвы гневной Дианы 
455 Всякий разумный бежит и страшится безумца-поэта,
А мальчишки, гоняясь за ним, его беспокоют.
Если ж, превыспренними стихами рыгая, сорвется
Он, как иной птицелов, на дрозда заглядевшийся,  в яму
Или колодец  и станет протяжно вопить:  «Помогите,
460 Добрые граждане!»  пусть никто не бежит на подмогу.
Если же бросится кто помогать, опуская веревку,
То я скажу: «Как знать, быть может, спрыгнул он нарочно
И не желает спастись?»  И кстати припомню погибель
Сицилийца-певца. Когда за бессмертного бога
465 Признанным быть захотел Эмпедокл  спокойно спрыгнул он,
В пламень Этны. Так пусть погибать будут вправе поэты!
Кто спасает насильственно,  сходен поступком с убийцей.
Не в последний он так поступил, хотя и спасенный
Он человеком не станет и громкую смерть не разлюбит.
470 Не довольно понятно, чего он стихи все кропает?
Не опоганил ли праха отца он иль места святого
Не осквернил ли нечестьем? Но явный безумец, он словно
Разломавший решетку медведь, убежавший из клетки,
Чтеньем ужасных стихов и невежд и ученых пугает.
475 Если поймает кого,  до смерти его зачитает,
Не отстанет, как пьявка, пока не наполнится кровью.

Впервые: Фет А. А., «К. Гораций Флакк», М., 1883.

Хотя заглавие «Поэтическое искусство» (Ars poetica), или, вернее, «О поэтическом искусстве» (De arte poetica), по всей вероятности, не принадлежит самому Горацию, но оно тем не менее весьма древнее и находится уже у Квинтилиана. Соответствие такого заглавия с содержанием самого письма заставило удержать его и поныне, но это соответствие только внешнее. Гораций был настолько мыслитель, что, решившись раз представить теорию поэзии, не допустил бы такого беспорядка в изложении, какой представляет «Письмо к Пизонам». С другой стороны, он был весьма опытный и даровитый художник-поэт и не мог, конечно, предпринять в стихотворной форме такой чисто дидактический труд. Фантазия его буйствует. Он как бы не в силах совладеть с налетающими на него образами (без этого всякий лиризм мертвечина; не Горацию было не знать этого); и если он в этом Письме, как и везде, является назидательным и полезным, то это одно из его достоинств, но никак не цель. Гораций вращался в самом образованном и изящном кругу своего времени. Фамилия Пизонов, к которым относится это письмо, принадлежала к самым древнейшим. Отец упоминаемых в нем Пизонов-сыновей (Люций, Калпурний, Пизон) вел свой род от сына царя Нумы по имени Кальпа (Calpus) (ст. 292). В 739 году от О. Р. он был консулом и, по свидетельству Тацита, умер в 785 году восьмидесяти лет от роду. Так как Гораций умер в 746 году, а старшему из детей Пизона, к которому относится поэт как к начинающему стихотворцу, могло в это время быть от 15 до 20 лет, то комментаторы и относят эту Оду к 745 году, то есть за год до смерти поэта. К такому заключению приводит и то обстоятельство, что Гораций уже однажды затрагивал (в письме к Юлию Флору) тот же предмет, которым в настоящем письме увлекся окончательно. Нельзя же предположить обратного хода дела. Некоторые критики предполагают даже, что Гораций не успел докончить этого послания, но весь строй и цельность стихотворения и чисто горациевский конец явно уличают в противном. В последние годы жизни Гораций оставил лиру и предался философии. Только желание высказаться молодому начинающему другу подало ему повод написать стихотворное письмо, которое для нас тем драгоценнее, что оно блистает всеми достоинствами музы поэта в лучшую эпоху его деятельности.

Вот последовательность, чтобы не сказать порядок мыслей, в нашем письме:

Стихотворение должно быть цельно (123), но не односторонне (2437). Если выбор содержания соответствует индивидуальной силе автора (4841), то соответственный предмету порядок установится сам собою (4245). О выборе слов и выражений (4672), стихотворных размерах (7385). Каждый размер имеет свой особенный характер, с которым и должно в данном случае сообразоваться (8698). Должно обращать внимание на положение лица (99113) и на самое лицо и его характер (114118). Относительно содержания должно или держаться преданий (119124) или, решаясь на самобытное творчество, оставаться последовательным и верным однажды задуманному образу (125127). Но первый путь более благонадежен (128130). При этом должно избегать рабского подражания и разных гибельных неловкостей (131152). Специальные указания драматургам: должно соображаться с возрастом действующего лица (153178); отношение элемента повествовательного к действующему (179188); число актов, правила касательно deus ex machina, число действующих лиц, положение хора (189201); музыкальный аккомпанемент (202219); драма с сатирами (220250). Размеры драматические: ямб и его исполнение строго по греческим образцам (251274). Два главные вида драмы: трагедия и комедия, сперва греческие (275284), потом римские (285288). Последние страдают большею частью недостатком отделки (289294), что авторы выдают за гениальность (295308). Творчество должно опираться на основательное образование, каково изучение практической философии (309316) и в то же время жизни (317322). Преуспеянию поэзии у римлян противодействует материализм их воспитания (323332). Из трех родов поэзии чисто поучительного (335337), чисто занимательного (338340) и сочетания того и другого элемента  последний более всех увлекает общее сочувствие (341346). Из таких идеальных требований можно коечем поступиться в пользу человеческих несовершенств, лишь бы добро превышало (347353); но снисхождение должно иметь границы (354360). Стихотворения так же разнообразны по производимым впечатлениям, как и картины (361365), но посредственность не может быть терпима (366378). И стихотворству надо обучаться (379385), а потому при обнародовании сочинений должно быть крайне осмотрительным (386390). Но не следует стыдиться почтеннейшего и древнейшего искусства поэзии (391 407). Для преуспеяния в нем необходимо соединение таланта с изучением (408415), чего нередко не признают современники (410418). Прихлебатели и корыстные хвалители только увеличивают легкомысленное самолюбие богатых писателей (419433), так что по отношению к стихам поэта легко распознать истинного друга от ложного (434452). Только истинный неумолимый критик может спасти от несчастий сделаться, в качестве плохого стихотворца, мучителем встречного и поперечного.


Ст. 1. Общее правило единства изображений. Многие современные Горацию стихотворцы (самонадеянные идиоты искусства) не только забывали это правило, но даже кичились яркою пестротой своих несообразных произведений, считая такой образ действий гениальною поэтическою вольностью. Гораций сравнивает такое несообразное произведение с картиной, в которой живописец связал бы в одно целое члены человека, зверей, птиц и рыб.

Ст. 6. О Пизонах смотри вступление.

Ст. 9. Гораций как бы подсказывает плохим художникам их обычное оправдание и ссылку на поэтические вольности.

Ст. 11. Он признает их, но до пределов, указуемых самою природою вещей.

Ст. 18. Как бы ни были красивы сами по себе отдельные предметы, но вставленные не у места они так же оскорбляют чувство гармонии, как яркий лоскут, нашитый на платье другого цвета.

Ст. 19. Потерпевшие кораблекрушение посвящали обыкновенно в храм Нептуна дощечку, изображавшую их спасение; или же вешали ее себе через плечо как знак, дозволявший им прибегать к общественной благотворительности. По свидетельству древнего схоласта, один из таких бедняков пришел заказывать подобную дощечку к греческому живописцу, набившему руку в писании кипарисов, и живописец спросил: уж не написать ли тут же тебе и кипариса»

Ст. 22. Колесо горшечника.

Ст. 26. Пизоны.

Ст. 31. Великое изречение, указывающее на противоположную бездну, избежать которой, в свою очередь, может только талант. Мало не создать ничего безобразного, надо создать нечто красивое, а главное  цельное.

Ст. 34. Самый бездарный художник может добиться прилежанием известной ловкости в воспроизведении подробностей, будучи не способен управиться с целым. В пример такому положению Гораций приводит второстепенных скульпторов и литейщиков, мастерские и лавки которых находились близ форума около гладиаторской школы, носившей имя своего основателя М. Эмилия Лепида.

Ст. 35. Казалось бы все хорошо; есть и прилежание и известная доля искусства, да нет безделицы  таланта, и выходит так же безобразно, как в остальных чертах красивое лицо, с покривившимся носом.

Ст. 45. Так критически обращается поэт с новым своим песнопением, пока оно окончательно не появилось в свет. Обещанным называет его Гораций в том смысле, что публика давно знает о новом, хотя еще не появившемся произведении известного стихотворца, как это, например, было с «Энеидой». В таком случае поэт как бы в долгу у публики и должен, сдержать обещание.

Ст. 51. Под именем Цетегов, происходивших от славной древней фамилии Корнелиев, поэт подразумевает древних писателей и ораторов, вообще древних римлян, имевших обычай, особенно на войне, препоясывать грудь фартуком, сходившим ниже колен.

Ст. 53. Таких греческих и вообще иностранных слов с обрусевшими окончаниями у нас набрался целый словарь, без особого разрешения Горация. Зато какую ловкость и быстроту сообщил сам Гораций и другие римские поэты родному языку, вводя в него греческие обороты!

Ст. 54. Плавт и Цецилий Стаций, оба старинные творцы комедий, тогда как Варий и Вергилий являются представителями современности. Если что признавалось справедливым и законным в старину, то почему же не быть ему таким же и в настоящее время?

Ст. 56. М. Порций Катон, бывший цензор, один из величайших мужей древнего Рима, даже в преклонных летах писал о различных предметах, например, о земледелии, для чего принужден был создавать не существовавшие до того выражения, обогащая таким образом речь отцов. Энний  древний эпический поэт.

Ст. 59. Сравнение, взятое с монеты, чекан которой всегда носит признаки своего времени, равным образом и новое слово неминуемо отражает характер и оттенки вновь сложившегося понятия.

Ст. 63. Говоря о смертности и недолговечности всего человеческого, Гораций словом «Нептун» наменяет на одну из блистательных работ Августа или, лучше сказать, Агриппы, который в 717 году, соединив каналами Авернское озеро с Лукринским и последнее с морем, образовал, таким образом, превосходную гавань, славившуюся в Италии под именем Юлианской,  в честь Юлия Цезаря.

Ст. 64. Говоря об этой гавани, Гораций прибавляет: «создания смертных погибнут». Пророчество поэта сбылось в 1538 году. Землетрясение превратило Лукринское озеро в болото, заросшее тростником.

Ст. 74. Эпический гекзаметр.

Ст. 75. Гораций относительно происхождения элегии придерживается мнения Аттиков, согласно которому, элегия первоначально выражала только жалобу; и только впоследствии стала выражать все нежные чувства, хотя бы и радостные, самобытным и сладостным размером гекзаметра, перемежающегося с пентаметром. Краткою названа элегия не столько сравнительно с большим объемом, сколько по отношению к высокому строю эпоса.

Ст. 78. Изобретателем ямбического размера и беспощадного рода сатиры, получившей название ямбов, считается Архилох. Беспощадными названы его ямбы вследствие предания, по которому фиванец Ликамб обещал Архилоху руку дочери своей Необулы, но, не сдержав слова, подвергся жестоким сатирам поэта. Предание продолжает, что Ликамб, преследуемый ямбами, повесился вместе со своими дочерьми.

Ст. 80. Сокки и котурны стоят вместо комедии и трагедии. Сокки  низкие башмаки для комических актеров; котурны  высокие пурпурного цвета полусапожки для трагических актеров. Их носили на очень высоких подошвах, чтобы насколько возможно увеличить рост полубогов и героев.

Ст. 83. Струнам, т. е. лирическому роду поэзии.

Ст. 88. Стыдно пускаться в пляс неумелому, но учиться плясать не стыдно.

Ст. 91. Трапеза Тиеста часто служила содержанием для трагических писателей, равно как и все Танталиды. Тиест, сын Пелопса, прижил детей с женою брата своего Атрея, который за пиршеством из мести накормил этими детьми своего брата и их отца Тиеста.

Ст. 94. В комедии Теренция Хрем осыпает ругательствами сына своего Клитифона за расточительность в отношении к любовнице.

Ст. 96. Телеф, сын Иракла, раненный копьем Ахиллеса, мог только от него и получить исцеление и вынужден был с этой целью предпринять странствие из Мизии в Элладу. Пелей, отец Ахиллеса, в юности в сообществе брата своего Теламона убил сводного брата своего Фоку, за что оба изгнаны отцом из родины (Эгины).

Ст. 113. Гораций преднамеренно противополагает почетному выражению «всадники» заимствованное комическое слово: реdites  пехотинцы, вместо: «простонародие».

Ст. 114. Хотя в тщательно пересмотренном по Бонду парижском издании 1855 года и стоит: ‘Davusne loquatur’ «Дав говорит ли»  но мы в нашем переводе решились последовать тексту Ореллия, предлагающего читать: ‘divusne ioquatur’ «бог говорит ли» по следующим соображениям: Гораций только что говорил о трагедии, и как-то странно вдруг увидать имя комического слуги Дава, тем более, что это же самое имя повторяется в ст. 237 нашего письма. Несогласные с нашим чтением, могут по желанию заменить слово «бог» словом «Дав», благо русский язык так же мало страдает от этого варианта.

Ст. 118. Изнеженный ассириец в противоположность суровому колхийцу.

Ст. 120. Выводя многоразличные сюжеты для трагедий, Гораций с обычною быстротой и ловкостью наделяет известные имена типическими эпитетами. Нечего говорить, как верно намечен характер Ахилла. Говоря о Медее, Гораций, вероятно, имел в виду трагедию Эврипида, где она обрисована такою. Ино, дочь Кадма, от преследований мужа своего Атама бросилась вместе с сыном своим Мелицертом в море. Жрица Ио, любовница Зевеса, превращенная в корову, не могла укрыться от уязвлений овода, напущенного на нее Герой. Иксион, царь Липатов, убийца тестя своего Дейонея, дерзнувший оскорбить своим искательством Геру, казнится за это в царстве теней на огненном колесе.

Ст. 128. Указав на необходимые условия самобытного творчества, Гораций ставит на вид драматическому писателю, в свою очередь, затруднения на пути воспроизведения общеизвестных типов, если только автор, не ограничиваясь пошлым и рабским подражанием, захочет выразить свой личный взгляд па известные лица или события.

Ст. 132. Под словом «круг» Гораций, намекая на избитую, изъезженную арену цирка, имел, главным образом, в виду мало способных циклических поэтов, бездарно исчерпывавших предания известного круга: Троянской войны, Одиссеи и т. п. Гораций именно советует предоставлять фантазии большую свободу и не стесняться этим «кругом» (orbis сусllcus) из опасения дойти до несообразностей, из которых даже стыдно будет выбираться на торную дорогу.

Ст. 136. Поэт должен быть осторожен и скромен в обещаниях. Примером противного служит заносчивый циклический поэт, которого Гораций клеймит стихом о горе, родившей мышь, вошедшим в пословицу.

Ст. 141. Три первые стиха «Одиссеи» Гораций переводит двумя стихами.

Ст. 143. Гомер, подобно природе, переходит от менее ярких явлений к более резким и выдающимся. Антифат, царь людоедов Лестригонов. («Одиссея», X, 106).

Ст. 146. Мелеагр, брат Тидея, отца Диомеда, трагически погиб от руки матери Алтеи. По свидетельству схолиаста, циклический поэт Антимах начал свое повествование со смерти Мелеагра и таким образом растянул оное до уродства, Гомер не начинает своей поэмы и со дня рождения виновницы войны Елены, происшедшей вместе с Клитемнестрой из одного из парных яиц Леды, тогда как братья их Кастор и Полидевк вышли из другого.

Ст. 150. Нельзя не указать тем художникам на это капитальное замечание Горация. Только для бездарности все кажется одинаково легко. Для невежды какая-нибудь крапива  дрянь и только ботаник  мыслитель видит ее красоту и неизъяснимую тайну ее жизни.

Ст. 154. При конце действия (акта) сцена отделялась от зрителей занавесом (aulaeum), который не спускался, а поднимался снизу вверх. Если пьеса не нравилась, то зрители удалялись; в противном же случае ожидали спуска занавеса, т. е. начала следующего акта.

Ст. 155. Нынешняя декламация актеров была у древних пением под звук инструмента и певец-актер, кончивший роль свою, просил у зрителей рукоплесканий.

Ст. 156178. Истинно мастерская характеристика различных возрастов человека может служить нагляднейшим примером вечности искусства. 2000 лет как не бывало! Все до малейшей подробности верно и теперь, и останется таким, пока будут существовать люди.

Ст. 175. «Лета прибывают,  говорит схолиаст,  до 46-го года человеческой жизни; с этого времени они начинают убывать». Такое сравнение взято, очевидно, с прибавления и уменьшения дней в годичном обращении. Отсюда и французский оборот: un homme sur son retour.

Ст. 179. Правило для употребления двойственного элемента драмы, наглядного действия и рассказа. Не должно выводить на сцену тривиального и возмутительного,

Ст. 185. Медея, мстя неверному Язону, убила двух своих детей (Меда и Мермера).

Ст. 186. Атрей см. примеч. к ст. 91.

Ст. 187. Прокна и Филомела  дочери афинского царя Пандиона. Филомела пожелала навестить сестру свою Прокну, бывшую замужем за фракийским царем Тереем. Терей, взявшийся проводить невестку, дорогой обесчестил ее и отрезал ей язык. Когда преступление открылось, то боги превратили Терея в удода, Филомелу в соловья, а Прокну в ласточку. Поэты смешивают превращения сестер, заменяя одну другою. Кадм с женой Гармонией, превращенный в дракона или змея. Два последние превращения могут выйти на сцене только балаганным фарсом.

Ст. 189. Естественно-художественный размер драмы: 5 актов: ‘Deus ex machina’ должен появляться только вследствие внутренних законов действия. На сцене не должно быть разом более трех говорящих лиц. Место четвертого лица занимает хор, который не должен петь ничего, не идущего к делу. Прелестное указание на высокое признание жречески-религиозного хора.

Ст. 200. Который, хотя и знает будущий исход событий, тем не менее должен благоговейно хранить тайну и любовно относиться к добрым угнетенным.

Ст. 202. Хор и между действиями не покидал театра, а под звуки флейты (имевшей первоначально только четыре скважины) предавался с пантомимами лирическому пению, состоявшему из строфы, антистрофы и эподы.

Ст. 210. Так все велось скромно, в строгих границах приличии, пока завоевания не увеличили в столице массы населения и богатств. Тут уже начался прогресс и как говорит схолиаст: «Ни нравы, ни законы уже не запрещали» напиваться в праздники (nec more iam nec lege id vetante), а люди стали невозбранно (impune) целый день «домашнему гению вином угождать»  попросту: пьянствовать. Такая распущенность нравов отразилась и в искусстве, которое стало угождать многочисленным посетителям из необразованных поселян.

Ст. 215. Роскошь нарядила и предводителя хоров  флейтщика в длинное платье, называвшееся Surma от σνρειν  тащить.

Ст. 219. Сколько бы мы, согласно с теми или другими комментаторами, не относили этих стихов к греческой и римской драме, это, на наши глаза, мало объяснит их прямую связь с предыдущим. Мы истолковали себе эту связь следующим образом. Упадок нравственно-социального элемента, отразившийся в драме, выразился, между прочим, и в туманных стихах хора, которые Гораций иронически сравнивает с изречениями оракулов.

Ст. 220. Возвращаясь к форме и обстановке самой драмы, Гораций намекает на древний обычай назначать премией на состязаниях драматических поэтов  козла, откуда и самое название трагедия от τράγος  козел, в ωδή  песнь; буквально: козлопение. Желая ввести острую шутку без вреда строгости трагедии, поэты стали заменять обычный хор хороводом сельских полунагих, звериными шнурами прикрытых сатиров, предводительствуемых Силеном. Грекам и римлянам очень нравились подобные пьесы, которыми не брезгали и лучшие писатели. «Циклоп» Эврипида  единственная, до нас дошедшая пьеса в этом роде и могущая нам дать понятие о том, о чем говорит Гораций.

Ст. 222. «Тяжелые шутки»  естественное прибежище писателя, рассчитывающего на сочувствие пьяной и буйной публики.

Ст. 225. Допуская даже драму с сатирами, Гораций увещевает избегать двоякой крайности: чтобы величественное трагическое лицо не заговорило вдруг низким языком подвалов, этих гнездилищ грязного разврата, или не пустилось в безвоздушное пространство резонерского пустословия.

Ст. 231. Если трагедия и допустила в себе элемент легкомысленных и задорных сатиров, то она все-таки не должна забывать своего достоинства. Мысль эту Гораций объясняет прелестным сравнением с римскою матроной, которая, даже будучи вынуждена приказанием первосвященника вступить в хоровод (в честь известного празднества, например, матери богов  Цибелы) будет сохранять достоинство движений, в отличие от распущенных танцовщиц.

Ст. 234. Становясь на место драматического писателя, Гораций указывает Пизонам на необходимость строжайшего внимания к тону, до мельчайших подробностей.

Ст. 237. Силен такой же слуга, как и комический Дав и нахальная служанка Пифия, обманувшая своего господина, но он не может говорить с ними одним языком, ибо не должно забывать, что он божественный прислужник Вакха.

Ст. 240. В том-то и состоит величайшая задача и тайна искусства, чтобы посредством сочетаний отдельных частей отыскать совершенство в предмете, который своею простотою казался бы доступным каждому. Но именно эта простота и составляет вечный камень преткновения для непосвященных.

Ст. 244. Лесные фавны или сатиры должны помнить, что безыскусственность их мало имеет общего с испорченною нравственностью городской черни и что им также не пристало любезничанье дурного тона, как и сквернословие, не приятное людям хорошего общества.

Ст. 251. Торопливый ямбический (U –) ритм был причиной того, что греки считали ямбические стопы попарно в шестистопном стихе (senarius) и называли его: Τρίμετρος. Гораций или преднамеренно ошибается или имеет в виду только римских писателей, относя к позднейшим временам употребление спондеев (– –) на нечетных стопах драматического триметра. Далее он нападает на римских писателей Акция и Энния за их небрежную отделку стихов, допускавших спондеи даже на четных стопах: второй и четвертой.

Ст. 263. Сделав справедливое замечание насчет трудности критики, даже в таком внешнем деле, как стихосложение Гораций укоряет современную публику в излишней снисходительности к римским драматургам, прибавляя, что ни первое, ни второе обстоятельство не могут служить поводом к неряшливой небрежности для истинного художника. Высокими образцами вкуса для публики и поэтов Гораций выставляет греков.

Ст. 270. Возвращаясь от греков к соотечественникам, Гораций как бы от имени их спрашивает: «Почему же прежние поколения восхищались Плавтом, имеющим все недостатки, против которых восстает Гораций?»  и сам же отвечает: «По глупости». Здесь не место разбирать, в какой мере справедлив Гораций к Плавту.

Ст. 275. Феспис (при Пизистрате) является здесь представителем драматического искусства. Указание на эти телеги встречается только у Горация, вероятно, приписавшего Феспису то, что бывало в Афинах на древних празднествах Дионисия  хоях (οίχόες), во время которых разъезжали на телегах и насмехались над встречными. К этим шутникам относится (по свидетельству схолиаста к аристофановым «Облакам») и пачканье лиц дрожжами. Феспис, напротив того, употреблял белила и, наконец, полотняные маски. Эпитет: «средственные  брусья» указывает на небольшие размеры эсхиловой сцены.

Ст. 281. За Эсхилом явилась, во времена Перикла, старая комедия, но, сделавшись цинически-нахальной (Аристофан), была запрещена законом. В появившейся затем средней комедии писателям позволялось только острить над собою и товарищами по искусству. В новой комедии времен Александра Великого (в которой отличались Менандр и Филемон) уже нельзя было никого называть по имени и только дозволено было смеяться над общими недостатками. Тут же исчез и хор с пением и пляской на сцене.

Ст. 288. Претекста, верхняя одежда высших сановников, окаймленная пурпуром, здесь представительница героической трагедии, в противоположность гражданской тоге, представительнице комедии.

Ст. 291. Выражения, указывающие на первообраз литейщика, тщательно сглаживающего подпилком первоначальные шероховатости работы.

Ст. 292. Пизоны. См. вступление.

Ст. 294. Выражение, взятое от приема ваятеля, пробующего ногтем на сваях, довольно ли гладко одна часть соединена с другой?

Ст. 295. Демокрит учит, что талант, врожденная сила, небесный дар гораздо предпочтительнее (блаженнее) простого искусства и несчастного в нем упражнения; что без некоторого рода безумия, т. е. выспреннего полета воображения (таково же мнение Платона), никто не может быть истинным поэтом. (Хоть бы наши критиканы сообразили, кто это говорит?). Многие из современных Горацию рифмачей, о которых он здесь говорит двояким образом, злоупотребляли воззрением Демокрита, вообразив возможность заменить отсутствие порывистого таланта внутреннею и внешнею растрепанностью.

Ст. 300. Антикира  имя двух городов, одного в Фессалии, другого в Фокиде, славившихся произраставшею в их окрестностях белою чемерицей (Helleborus), которою лечили от сумасшествия. Бездарный рифмач воображает себя поэтом потому только, что запустил длинные волосы на голове, до того безумной, что ее не излечит и тройной прием чемерки.

Ст. 301. Лицин, вольноотпущенный брадобрей Цезаря, прославившийся богатством и заслуживший во время гражданских войн, враждой к Помпею, звание сенатора. Надо однако же предполагать, что упоминаемый здесь Лицин только соименник первого.

Ст. 302. Иронически применяя систему гениального неряшества к себе, Гораций как бы спохватывается, сколько гениальности утратили его стихи от принятого им обычая приводить в порядок свой организм весною приемами очистительного.

Ст. 305. Делаясь, в силу своей задачи, временным критиком, Гораций не может воздержаться, чтобы не подтрунить над этим ремеслом.

Ст. 309. Чтобы здраво писать, надо прежде всего здраво смотреть на вещи, и для этого Гораций советует изучать практическую философию Сократовой школы. Произведения этих философов, писанные в форме диалогов, могут служить образцами не только здравомыслия, но и драматического искусства в обрисовке личностей.

Ст. 319322. мы прошли бы молчанием эти стихи, если бы слово: часто (interdum), которым они начинаются, в связи с последующим не представляли повода предположить, что Гораций говорит если не бессмыслицу, то плоскость. Что же в самом деле удивительного, что болтовня пустых стихов часто меньше нравится произведений, имеющих бесспорные достоинства? Не часто, а всегда. Но взяв в соображение, что Гораций везде летит, сознавая, что поэзия лишь только остановится  проваливается в прозу, мы найдем в этих стихах указания тончайшего художника. Вот их смысл: пустозвучные стихи не имеют никакого значения, но часто внимание публики увлечено драматическим произведением, имеющим только внешние признаки истинно-художественной вещи. Грация и красота не чувствуются в целом, не властвуют им, а проступают местами, как бы пятнами, и художник, не понимая этого первейшего требования искусства, воображает, что сделал все, достигнув дагерротипической верности нравов. Как не сказать и тут, что Гораций словно метит этим камнем в огород нашей, так называемой, натуральной школы.

Ст. 323. Греки так высоко стояли в искусстве только потому, что искали одной славы, не помышляя о пользе, которая пришла к ним сама.

Ст. 325. Какую противоположность с этим высоким строем жизни представляет плебейски-утилитарное воспитание римского юношества! Употребительнейшая римская монета асс была первоначально фунтовою медною пластинкою, заключавшею двенадцать унций. Шестая часть асса называлась: (sextans) и содержала в себе два унца. Во второй пунической войне стали чеканить ассы только в унц, а по окончании этих войн только в пол-унца весом: (semiunciales). Таким образом отношение первоначального асса к последующим стало  1:24, части асса, как веса и монеты были: sextans в 2 унца; triens  треть; quadrans  четверть; semissis  пол-асса. Преувеличенно говоря о раздроблении асса на 100 частей, Гораций указывает на мельчайшие расчеты о дробями. Удивительно в ответах сына менялы Альбина не то, что он, подобно другим мальчикам, разрешает задачи, во что он мгновенно находит соответственные технические выражения: tries, semis.

Ст. 330. Возможно ли при подобном тривиально-утилитарном направлении воспитания ожидать песнопений, достойных сохраняться для потомков в рукописях, которые в ограждение от моли напитывались кедровым маслом или укладывались в кипарисные шкатулки?

Ст. 333. Под именем пользы Гораций преимущественно разумеет те общие, высоконравственные изречения, которыми блистала древняя драма и которые были только следствием ее высокого строя и внутреннего богатства, а никак не целью. (То же у Шекспира).

Ст. 337. Из переполненной груди слушателя.

Ст. 340. Ламия была у древних нечто вроде бабы-яги и глотала непослушных детей. Вероятно, сочинитель какого-нибудь фарса дозволил себе неприличную и несообразную сцену, в которой съеденный Ламией ребенок снова вытаскивается живым из ее утробы.

Ст. 343. Вошел в пословицу.

Ст. 345. Такое сочинение принесет барыш книгопродавцам (Созиям), распространится по заморским провинциям и обессмертит поэта.

Ст. 347. Мысль о погрешимости человеческой Гораций разъясняет примерами искусного китареда или стрелка, но тотчас же спешит оговориться, что китаред, вечно ошибающийся, напоминает несчастного Херила, про которого схолиаст рассказывает следующее: «Херил, воспевая деяния Александра, написал только семь порядочных стихов; говорят, будто Александр сказал ему, что предпочел бы быть Фирситом Гомера, чем его Ахиллом. Когда Александр уговорился с ним, чтобы он за каждый хороший стих получал по золотому, а за дурной по удару кулаком, то он вследствие множества дурных стихов был до смерти забит кулаками».

Ст. 359. Длинноты скучны и у безукоризненного Гомера, которого оправдывает громадность его труда,

Ст. 366. Старший из молодых Пизонов.

Ст. 371. Посредственный оратор никогда не сделается Мессалой. М. Валерий Мессала Корвин, покровитель Тибулла, блиставший красноречием; а посредственный законовед не будет Авлом Касцеллием (уже в 712 году славным юристом); но этого от них никто и не требует.

Ст. 373. Колонны, на которых вывешивались объявления книгопродавцев.

Ст. 383. Может служить подтверждением уже высказанной нами мысли, что в Риме на сочинительство порывались люди хорошего общества.

Ст. 387. Спурий Меций Тарпа, один из первых художественных судей Рима, был, по словам схолиастов, в продолжение почти полувека одним из пяти комиссаров критиков, без предварительного одобрения которых драматическое произведение не могло появляться на театре. Заседания этой комиссии происходили в храме Аполлона.

Ст. 391. Орфей, вводя между фракийскими троглодитами начала гражданственности, внушил им отвращение к употреблению в пищу убитых врагов.

Ст. 394. Амфион, с братом-близнецом Зетом (zηθος), сын Зевеса и Антиопы. Зет остался пастырем и охотником, а Амфион звуками лиры сделался строителем фивских стен. В этом многознаменательном месте письма Гораций, очеркивая догомерическое проявление поэзии, ясно указывает на высокое значение, которое придавали древние этому вечному элементу человеческого духа, до того родственному элементу религиозному, что от Орфея до Лютера люди, как только начнут молиться и возвышаться духом,  начинают петь, и наоборот. Действительно, нужна почти нечеловеческая грубость и тупость, чтобы после всего этого отвергать благотворное действие искусства или приискивать ему еще какой-то внешней полезности. Лучшие проявления духа до того в корне своем срослись с поэтическим восторгом, что все это вывело людей из троглодитов в состояние гражданского общества, как-то: религия, гражданские законы, социальные отношения, политическое устройство, науки и т. д., у всех первобытных народов выражались в поэтической форме стихами, и поэты  сеятели всех этих благ  причислены к лику богов,

Ст. 397. Вся их мудрость и заслуга состояли в том, что они сумели: ‘publica privatis secernere’ отделить общее достояние от частной собственности, мирское, гражданское от священного, церковного; воспретить ‘concubitus vagus’ переметную похоть, антигражданственный и антисемейный этот элемент, встречающийся только между животными, не ведущими семейной жизни. Где есть гнездо и воспитание детей, там непременно пара, отличающаяся замечательным инстинктом взаимной привязанности. Созидатели гражданских обществ не ограничились указанием на такую силу вещей, а определили взаимные обязанности и права супругов. Не зная еще металлических досок, они резали буквы на деревянных.

Ст. 402. Тиртей, возбуждавший во время мессинских войн в спартанцах мужество и единодушие.

Ст. 408. Поставив вопрос таким определительным образом, Гораций положительно отвечает, что врожденная жила (vena) таланта настолько же нуждается в науке, как и последняя в первой, ведь такова участь всех человеческих деятельностей, из которых Гораций для примера выбирает две, более подходящие к поэзии тем, что подобно ей не имеют другой цели кроме славы.

Ст. 412. Желающий на олимпийском беге быть победителем, с отрочества готовится к этому телесными упражнениями и диетой.

Ст. 415. Равным образом, желающий состязаться в песнопении в честь Аполлона Пифийского учится, состоя в послушании у наставника.

Ст. 416. Недостаточно в напыщенной самонадеянности восклицать: «я дивный поэт» и, щеголяя мужиковато тривиальными выражениями, вроде пожелания парши всем отсталым, комически сознаваться, что, не имея на то ни малейшего права, стыдишься быть последним, или показать незнание в том, «чему не учился». Такие смешные претензии, не произведя никогда двух художественных стихов, были только вечным источником всяческого безобразия.

Ст. 419. Такое напыщенное самолюбие еще более раздувают в богатом поэте-хлебосоле разные прихлебатели и искатели выгод. Богатого поэта, в этом случае, Гораций сравнивает с (praeco) зазывателем в купеческую лавку. (Как не остановиться и на этом сходстве с нашей жизнию!)

Ст. 425. Как бы ни был такой поэт-Амфитрион влиятелен и ловок, едва ли удастся ему отличить у себя истинного друга от льстеца.

Ст. 434. Обычай заставлять гостей через силу пить вино, который Гораций в шутку называет пыткою, устрояемою для отыскания истинной дружбы, скорее ведет к противоположным результатам, напоминающим басню о вороне и лисице.

Ст. 438. В противоположность льстецам, Гораций припоминает как тонкого и неподкупного критика бывшего друга своего Квинтилия Вара, которого смерть он оплакал (в «Одах», 1, 24).

Ст. 450. Как Херил выставлен Горацием представителем несчастных стихокропателей, так в глазах его идеалом критики является Аристарх, известный александрийский исправитель текста Гомеровых поэм.

Ст. 451. Излишняя снисходительность друзей ведет пиесу к падению на театре, а самого писателя ко всеобщему осмеянию. Все бегут от него, как от зараженного прилипчивой или страшного болезнию; жертвы гневной Дианы (iracunda Diana) лунатика.

Ст. 457. Желая представить болезненное (не здравое) и не произвольное состояние экзальтированного поэта, декламирующего про себя, Гораций говорит, что он рыгает стихами. Если безумец при этом упадет в яму, как птицелов, засмотревшийся на дрозда, или как наш метафизик Хемницера, то Гораций советует не выручать его, злобно утверждая, что не должно стеснять поэтических вольностей.

Ст. 465. Эмпедокл из Агригента в Сицилии (в половине IV века до Р. X.) государственный муж, философ и поэт, проповедовавший переселение душ, тем самым подал, вероятно, повод к дошедшему до нас анекдоту о его кончине, согласно которому он, ища бессмертия и новой метаморфозы, бросился в жерло Этны. Мало заботясь о достоверности предания, Гораций пользуется им, чтобы выставить ненасытное самолюбие, не останавливающееся ни перед чем, ни даже перед смертию, лишь бы она была громка и общеизвестна.

Ст. 470. Гораций иронически спрашивает о причине такого болезненного стихокропания.

Ст. 471. Опоганить (так перевели мы глагол mingere) прах умершего считалось великим преступлением, тем более прах отца. Место, пораженное молнией, считалось священным, и боги карали безумием сего осквернителя.

[14/14Хвостов Д. И.


(1) Если бы живописец к человеческой голове вздумал приставить лошадиную шею, а прочие части тела, собранные от различных животных, покрыть разноцветными перьями так, чтобы сие изображение с головы представляло прекрасную женщину, а снизу имело гнусно-черный хвост  при виде такой картины можно ли б было вам, друзья, удержаться от смеха?

(6) Вот, Пизоны 1, весьма близкое изображение той книги, в которой пустые мечтания представляются подобно сновидениям больного, в которой конец и начало не имеют между собою ни малого соотношения. Живописцы и пииты, скажете вы, имеют право отваживаться на что-либо необыкновенное. Знаю, такой свободы мы требуем, и других не лишаем  но только с тем, чтобы не смешивать вещей совершенно противоположных, не ставить птиц вместе со змиями, или агнцев  с тиграми.

(14) Часто после важного и многообещающего тотчас пришивают, для большего блеска, один за другим пурпуровые лоскутки  описывают или священную рощу, или жертвенник Дианы, или быстрое течение вод среди благоухающих полей, или величественный Рейн, или многоцветную радугу, не смотря на то, что это совсем не у места. Может быть, ты и умеешь живо представлять кипарисы  что же сделаешь, если кто-нибудь из мореплавателей, по сокрушении бурею корабля, будет просить тебя описать свое бедствие и спасение от погибели? Удивительно ли после сего, если ты, желая образовать урну, при обращении своего колеса получишь кувшин? Все, что ты ни пишешь, должно иметь простоту и единство.

(24) Надобно признаться, почтенный отец и достойные своего родителя сыны, что наружный вид изящного часто обманывает нас  пиитов. Я, например, стараюсь быть кратким  и делаюсь темным; тот, гоняясь за легкостию, отнимает крепость и силу; иной, стараясь быть высоким, надувается; другой, с чрезвычайною своею осторожностию боясь волнения и бури, пресмыкается по земле. Кто одно и то же старается разнообразить чудесностию, часто изображает дельфинов в лесу, а вепрей среди волн. Желание избегнуть недостатка, если не управляется искусством, заводит в погрешность. В Эмилиевой школе 2 есть один ваятель, который превосходно выделывает из меди ногти и нежность волос  но он не счастлив в самом главном деле, потому что не умеет составлять целого. Сему художнику я столько же бы желал быть подобным в рассуждении сочинения, как при черных кудрях и черных прекрасных глазах иметь безобразный нос.

(38) Писатели, избирайте предметы (materium), равные своим силам, и размышляйте долго, что́ могут выдержать и что́ возбраняют вам принимать ваши рамена. Кто берет предмет, не превышающий его дарований, у того не будет недостатка ни в обилии, ни в порядке. Сущность же и красота порядка, если не ошибаюсь, состоит в том, чтоб говорить в минуту самого действия то, что до́лжно говорить, и чтоб многое оставлять, ожидая для оного другого, приличнейшего случая. Это должно быть непременным правилом для каждого писателя..

(45) В рассуждении слов ты должен быть тонок и осторожен. Выражение твое будет удачно, когда обыкновенному слову, посредством искусного соединения, придается вид новости. Если иногда, по необходимости, нужно означить особенным речением вещь дотоле неизвестную, то не мешает выдумать новое приличное слово, не слыханное еще у наших щеголеватых Цетегов  такая вольность очень позволительна, если только будет употреблена с благоразумием. И сии вновь-изобретенные слова будут приняты с одобрением, особливо если они греческие, и с малою переменою обращены в наши латинские; почему римляне дают более прав Цецилию и Плавту, нежели Виргилию и Вару? Почему обвинять меня, если я, сколько умею, изобретаю некоторые слова, когда Катон и Энний сим же средством обогатили отечественный язык и многим вещам дали новые названия? Было и всегда будет позволено вводить новые слова, только б они носили на себе отпечаток настоящего употребления. Как леса, при наступлении осени, переменяют листья, из коих впервые падают те, кои прежде прочих показались,  так точно проходит и время слов; старые пропадают, новые, занявшие их места, цветут красотою и свежестью юности. Мы и все нам принадлежащее подвержено смерти. Сии обширные гавани, приемлющие в себя море,  безопасное убежище для флотов, соделанное трудами царей; сии некогда бесполезные болотные воды, носившие одни лодки, а ныне раздираемые плугом и питающие произведениями своими целые города; сия река, переменившая вредное для жатв течение и принявшая новый лучший путь, все сии дела смертных исчезнут  с ними вместе не устоит также красота и приятная живость слов. Многие слова, которые уже совсем упали, некогда возродятся; и многие, кои ныне в большой чести, падут в свою очередь, если того захочет употребление, которое есть и закон, и судия языка.

(73) Гомер показал нам, какими стихами должно описывать знаменитые деяния царей и героев. Сперва неравными, т.е. элегическими стихами изображали обыкновенно печальные приключения, а после стали, а после стали в таком же размере описывать и чувствия восхищенной успехами радости. Грамматики спорят, кто первый изобрел краткие элегические стихи, и их спор доселе еще не решен. Мщение вооружило Архилоха 3 ямбом, им самим изобретенным. Впоследствии сию стопу приняли комики и важные трагики, так, как способнейшую пред прочими для переменного между лицами разговора, могущую преодолевать шум зрителей, и определенную, кажется, единственно для дейстования.

(83) Музы предоставили лире воспевать богов, полубогов, подвиги победоносных единоборцев, быстрых коней, прославившихся на ристалище, и труды юношей, и вино, вливающее в сердце веселие и свободу. Для чего и называют меня пиитом, если я не могу и не умею соблюдать определенного тона и краски, свойственных избранному стихотворению? Для чего, по какому-то неуместному стыду, хотеть лучше не знать, нежели учиться?

(89) Комический предмет не прилично излагать в стихах трагических  равно как и пир Тиеста 4 нельзя изображать обыкновенным и близким к комедии слогом. Великое содержание (materia), какого бы ни было оно роду, должно находиться в собственных своих пределах. Однако ж иногда и комедия возвышает тон свой; раздраженный Хремес 5 говорит тоном важным, а герой трагедии часто изъясняется в своей горести языком обыкновенным. Телеф и Пелей 6 в бедности и изгнании должны оставить высокопарные слова и напыщенные восклицания, когда хотят, чтобы их жалобы трогали сердца зрителей.

(109) Не довольно, чтобы поэмы были красивы; они должны быть умилительны и совершенно управлять душою зрителя. Человек, по природе своей, не может видя смеющихся не улыбаться, и видя проливающих слезы  не сострадать. Итак, если ты хочешь, чтобы я плакал, тебе надобно самому прежде быть объяту печалию, и тогда, Телеф и Пелей, ваше злополучие тронет меня до глубины души. Если же ты худо будешь объяснять свое положение, я стану зевать или смеяться. Слова печальные приличны виду прискорбному; виду раздраженному  исполненные угроз; важные  важному; во всех положениях, в какие бы ни поставил нас жребий, самая природа располагает нашими чувствованиями; она воодушевляет нас радостию, или приводит к гневу; или чрезвычайною горестию повергает в тоску и мучение  а потом движения души обнаруживает чрез орган слова. Если говорящий примет тон, нимало его положению не соответствующий, все римляне, благородные и простые, подымут громкий смех.

(114) Много значит и то, раб ли говорит или герой; почтенный старец или пылкий юноша; госпожа или усердная ее кормилица; странствовавший по свету купец или мирный земледелец; колхидец или ассириянин; фивский или аргосский житель.

(119) Писатель! Следуй молве, или, если изобретаешь, пусть тобою изобретенное будет сходно само с собой. Тебе, например, надобно представить славного Ахилла; пусть он будет деятелен, вспыльчив, неутомим, жесток; пусть пренебрегает все законы, пусть думает, что все должно покоряться его оружию. Медея пусть дышит свирепством и гордостию; Ино 7  тоскою; Иксион 8  вероломством; Ио 9  непостоянством; Орест  унынием.

(125) Если предпринимаешь что-либо неизвестное, или выводишь на сцену новое лицо  то должно, чтоб оно было выдержано до самого конца точно в том виде, в каком начато, и чтоб оно не изменилось ни в какой части. Весьма трудно представить в собственном виде все черты вновь изобретенного предмета; посему гораздо лучше выставить на сцену какое-либо действие из Илиады, нежели самому браться за предметы не знакомые. Содержание (materia), уже известное, будет твоим собственным, если рабски не станешь придерживаться буквального значения, если не будешь стараться, подобно переводчику, выражать слово в слово; если, со своим подражанием, не будешь заходить в такие крайности, из которых нельзя будет после выйти не изменив себе самому, и не нарушив правил сочинения.

(136) Не начинай так, как в древние времена начинал один площадный стихотворец 10: «Пою жребий Приама и знаменитую брань». Может ли он впоследствии представить что-либо достойное столь великолепного начала? Ро́дам мучаются горы, а выйдет на свет смешной мышонок. Сколь благоразумнее тот, который начинает просто и без тщеславия! «Муза! Поведай мне героя, который после падения Трои познал нравы и видел города многих народов» 11. Не дым из пламени, но из самого дыма он производит свет, и составляет из того очаровательную картину Антифата и Сциллу, Харибду и циклопов. Он не начинает Диомедова возвращения убиением Мелеагра, ни войны Троянской повествованием о двух яйцах Леды. Он стремится всегда к главному происшествию, а средними занимает слушателя не иначе как известными для него. Он оставляет все в чем не надеется иметь успеха. Наконец, в изобретениях своих так искусно мешает истину с вымыслом, что начало с срединою, средина с концом совершенно согласны.

(153) Послушай, чего я и другие со мною требуют. Если желаешь, чтоб зритель внимал тебе с удовольствием до конца, и чтоб он спокойно сидел пока не дадут знака к всеобщему рукоплесканию  тебе должно представить ему нравы каждого возраста и, по различию свойств и лет, дать оным надлежащие краски. Дитя, научившееся уже произносить слова и твердо стоять на ногах, любит играть с подобными себе; оно столько же легко приходит в гнев, как и успокаивается. Неопытный юноша, освободившись, наконец, от строгости своего наставника, поставляет свои удовольствия в конях и ловле, и в забавах на знойном поле Марса. Он, подобно воску, готов принять все впечатления порока; к наставлениям холоден, не заботится о полезных вещах, расточителен, тщеславен, жаден ко всему, и спустя минуту то, чего желал с чрезвычайным нетерпением, оставляет. В возрасте мужеском переменяются желания; человек помышляет тогда о приобретении богатства и друзей, гоняется за почестями, берет предосторожности, чтоб не сделать того, что скоро надобно переменить. Приходит старость, и новые бесчисленные заботы сопровождают ее. Здесь-то желание приобретений и страх употребить оные в собственную пользу действуют в полной мере над бедным смертным. Он предпринимает все с равнодушием и боязливостию, медлит, не надеясь на самого себя; беспечен, страшится будущего, ничем не доволен, на все жалуется, беспрестанно хвалит дни своей юности, всех учит, и за все готов взыскивать с тех, которые моложе его летами. Много приобретает человек, приходя в полную меру возраста; много теряет, уклоняясь от оного. И так надобно беречься, чтоб юноше не приписать действий приличных старику, или ребенку  действий возмужалого человека; и стараться всегда, чтоб свойства и принадлежности каждого возраста были соблюдены во всей точности.

(179) Действие или представляется, или повествуется. Доходящее чрез слух медленнее проницает в душу, нежели то, что видим собственными глазами и в чем сами себе отдаем отчет. Однако ж не надобно выставлять на зрелище того, чему должно происходить вне оного; многое надобно скрывать от глаз зрителей, предоставляя актеру дать отчет в оном на словах, спустя несколько минут. Медее твоей не должно пред лицом зрителей умерщвлять собственных детей, злочестивому Атрею  явно готовить в пищу человеческие внутренности, Прогне  превращаться в птицу, Кадму  в змия. Таковое представление будет и невероятно, и вместе отвратительно.

(189) Театральное сочинение  если хочешь, чтоб требовали представления его несколько раз сряду,  должно иметь ни менее, ни более пяти действий. Не вводи в оное богов, разве когда развязка будет достойна участия высших сил. Четвертое лицо должно говорить редко и не много.

(193) Хор, заменяющий иногда в важных случаях должность актера, не должен в междудействиях петь чего-либо такого, что не пособствует главной цели и не имеет с оною связи. Его дело  радеть о пользе добродетельных, споспешествовать дружеству советами; укрощать гнев и умягчать надменных; он должен хвалить яства умеренных столов, спасительные законы и правосудие; прославлять мир, время свободы и благоденствия; он должен свято хранить вверенные ему тайны, призывать и молить богов о покровительстве страждущим и воздаянии превозносящимся.

(202) Флейта, еще не обвитая некогда медью, и не похожая, как ныне, на воинскую трубу, но тонкая, простая и с немногими отверстиями, служила прежде в подкрепление хорам, и наполняла нежными звуками места зрелища, не обременявшиеся еще многолюдством, на которые в то время собирался народ, в то время еще малочисленный, но добродушный, скромный и благонамеренный. Впоследствии же, когда сей самый народ, сделавшись победоносным, стал распространять свои пределы, окружил города обширными стенами, когда во дни торжеств своих начал богу веселия приносить свободно обильные жертвы вина  тогда и стопосложению и гармоническим тонам надлежало дать бо́льшую свободу и пространство. Ибо чем бы другим мог увеселять себя необразованный поселянин в свободное от трудов время, смешавшийся с городскими жителями, и человек грубый, находящийся вместе с просвещенным? По сим-то причинам музыкант к древнему своему искусству присовокупил новую жизнь, новые украшения; актер стал облекаться в длинную великолепную одежду; важная лира возвысила и уразнообразила тоны свои; самое произношение принял новую быстроту и возвышенность дотоле неизвестную, и голос актера уподобился тогда гласу Дельфийского оракула, который божественными вещаниями поучает смертного и открывает ему будущее.

(220) Вскоре засим трагический стихотворец, споривший некогда в песнопении за получение в награду гнусного козла, выставил на зрелище полунагих сельских сатиров, и, стараясь смягчить прежнюю свою суровость, вздумал благопристойную важность растворить шуткою  для того, что подобными токмо приманками и приятною и приятною новостию можно было привлечь и удержать упоенного и необузданного зрителя, возвращающихся от своих жертвоприношений.

(225) Но, выводя на зрелище сих насмешливых и забавных сатиров, и представляя важное вместе с забавным, непременно надобно наблюдать, чтоб действующее лицо, божество ли то будет, или какой-либо герой, показавшись недавно зрителям в пурпуре и царском великолепии, вдруг не стало произносить низких речей, употребляемых в корчмах подлою чернию, или, стыдяся пресмыкаться по земле, не подымалося бы на воздух и не хваталося бы за облака.

(231) Трагедия, не позволяющая себе простонародных оборотов, между веселыми сатирами столько же должна быть скромна и стыдлива, как благородная римлянка, принужденная несколько проплясать в честь общего торжества.

(234) Что касается до меня, Пизоны, сочиняя таковые сатиры, я не ограничился бы одними простыми общеупотребительными выражениями и словами; и не столько б уклонился от общего трагедии языка, чтобы видно было только различие, добродушный ли Дав говорит, или дерзновенная пифия, выманивающая последний таланту обманутого Симона; или верный только страж или приближенный Силен, служитель молодого Бахуса. Из обыкновенного и составил бы для себя новый язык  столь простой, что каждый считал бы себя в состоянии сделать то же; но решившись на сие, трудился бы много и, может быть, без успеха; столько-то искусный порядок и взаимная связь имеют силы; столько-то простонародные слова получают красоты от своего места и соединения. Выводимые из лесов фавны, по моему мнению, не должны, подобно опытным жителям больших городов, щеголять тонкими и учтивыми оборотами, или же твердить одни площадные грубости. Ибо сим оскорбляются всадники, сенаторы и богатые римляне  они не примут с удовольствием и не наградят похвалою того, что одобряет простой народ, питающийся орехами и молотым горохом.

(251) Короткий слог, подкрепляемый долгим, называется ямбом  сия стопа, по своей живости и быстроте, сообщила название ямбического и самому триметру, хотя он есть шестистопный. Сей стих некогда состоял весь из одних ямбов и имел особенное свойство; но потом, чтоб иметь больший вес и большую приятность для слуха, ямб, по своей гибкости и близкому сходству, уступил природные свои права важному спондею; однако ж не с тем, чтоб он свободно занимал то второе, то четвертое место. Сей новый ямб редко попадается и в Акциевых и в Энниевых триметрах. Нагруженные, так сказать, многими спондеями стихи показывают или то, что сочинение написано слишком поспешно и без особенного старания, или то, что сочинитель, к стыду своему, не разумеет своего дела.

(263) Не всякий видит и справедливо чувствует недостаток гармонии и плавности в стихах. И мы, римляне, были слишком снисходительны к нашим пиитам. Неужели посему я имею право быть небрежным и нарушать правила? Или зная, что все увидят мои недостатки, должен оставаться в беспечности и надеяться на снисхождение? С такими правилами, может быть, мне удалось бы избежать погрешностей, но все я не заслужу еще похвалы. Читайте образцы, оставленные нам греками; читайте их денно и нощно.

(270) Но предки наши хвалили стихи и остроумие Плавта. Тому и другому они удивлялись, не скажу  от неразумия, но из излишнего снисхождения; если только мы умеем с вами отличить грубую насмешку от тонкой шутки, если можем правильный тон узнать понаслышке, а меру стиха  по пальцам.

(275) Говорят, что Теспис изобрел не известный до того времени род трагической музы, и в тележке развозил свои стихотворения, употребляя для представления оных певцов, коих лица были обмазаны дрожжами. После него Эсхил изобрел приличные маски и длинное одеяние, положил из маленьких подмостков первое основание сцены, возвысил тон своих актеров и ввел в употребление котурну.

(281) Вслед за сим появилась древняя комедия и приобрела немалую славу; но свойственная ей свобода и откровенность скоро обратились в непомерную вольность и злословие, которые, наконец, надлежало ограничить законом. По объявлении закона комический хор, будучи лишен свободы вредить, со стыдом замолчал.

(285) Наши пииты не оставили ничего без испытания и заслужили себе немалую похвалу, отважившись оставлять следы греков и воспевать свои отечественные происшествия, как на трагическом, так и комическом театрах. Можно даже сказать, что римский Латиум столько же соделается знаменит своим языком и произведениями ума, сколько прославил себя мужеством и блистательными победами, если только менее будет у нас пиитов скучающих трудами, терпением и долговременным обрабатыванием. Пизоны, в коих течет кровь Помпилия,  вы смело можете отвергнуть то сочинение, которое долгое время не было пересматриваемо и десять раз не было доводимо до последнего совершенства.

(295) Демокрит думает, что дар природы гораздо превосходнее всех усилий бедного искусства, и что для стихотворцев слишком рассудительных нет места на Геликоне; посему многие стараются отращивать себе ногти и бороду, ищут беспрестанно уединенных мест и не ходят в купальни. Так без сомнения; это единственное средство приобресть имя и славу пиита; и надобно опасаться поверять бородобрею Лицину такую голову 12, которой не могли исцелить все три Антцирские острова. О, как я глуп, что очищаюсь каждую весну! Никто бы другой лучше меня не писал стихов. Правда, что в этом нужды? Я стану лучше представлять собою оселок, который изощряет железо, хотя сам ничего не может резать. Я покажу правила и все принадлежности сочинения не пиша сам ничего; открою обильные для сего источники; скажу, что́ питает и образует Поэта, что́ прилично ему и что нет; к чему ведет нас вкус, к чему  заблуждения.

(309) Основательные познания составляют и начало, и источник правильного сочинения. Содержание для оного откроют творения философов; а слова, если ваш предмет обдуман, родятся сами собою. Тот, кто знает, чем обязан отечеству и своим друзьям; какое должно иметь благоговение к родителям; какую любовь к брату и постороннему; тот, кто знает, в чем состоят обязанности сенатора, судии или полководца, идущего на поле чести,  тот без сомнения каждому лицу даст приличный тон и положение. Я советовал бы в деле подражания иметь пред глазами живые образцы и писать всегда от природы. Иногда сочинение, отличающееся одними естественными украшениями и точностию в изображении лиц, несмотря что писано без нежности, силы и искусства, занимает нас гораздо более и производит сильнейшие впечатления, нежели стихотворение, не имеющее ничего основательного и представленное между тем во всем блеске и пышности.

(323) Музы даровали грекам изобретательный ум и особенную приятность в произношении; грекам, кои ни на что не были скупы как только на похвалы. Римские юноши разными образами учатся как делить фунт на сто частей. Скажи, сын Албина, сколько останется, если от пяти унций отнять одну? Ты это знаешь  треть фунта 13. Э! Ты хорошо сбережешь свое имение! Но если прибавить одну, сколько будет? Полфунта. Когда сия жадность к приобретениям, сие пагубное корыстолюбие единожды овладеет сердцами  можно ли надеяться после сего иметь стихотворения, которые бы стоили чтобы их натирать кедровым маслом 14 и хранить в кипарисе?

(334) Пииты имеют своею целию или пользу, или удовольствие, или то и другое вместе. Предписывая правила, должно быть кратким, дабы готовые повиноваться вам умы принимали без труда ваши наставления и твердо бы их содержали в памяти; обремененный ум забывает все излишнее. Вымышленное собственно для удовольствия должно, сколько можно, подходить к истине. Нельзя требовать, чтобы всему верили в вашем повествовании; не представляйте, что младенец извлечен живым из утробы плотоядной волшебницы Ламии 15. Наши старики презирают все, что не имеет в себе наставительного; наши молодые люди не привычны долго останавливаться на представлениях важных. Тот достигает последней степени совершенства, кто умеет соединять полезное с приятным, кто умеет вместе нравиться и наставлять. Его произведение обогатит наших Созиев 16; перейдет за горы и моря, и увековечит имя творца своего.

(347) Впрочем, есть недостатки, которые мы охотно извиняем,  ибо и струна не всегда точно издает тот звук, на который метит мысль и рука; часто вместо важного тона она производит нежный; и пущенная в цель стрела не всегда достигает оной. Если в стихотворении много находится красот, я не стану досадовать на малые недостатки, кои или ускользнули от внимания, или неизбежны по свойственной человеку слабости. Однако как неправ переписчик, который беспрестанно ошибается в одном и том же, хотя ему несколько уже раз напоминали, и как смеются над тем музыкантом, который не может приучить себя к известному тону  так точно делается для меня новым Кериллом 17 тот писатель, у которого небрежность за небрежностию и которому я чистосердечно удивляюсь, если он, хотя по случаю, скажет два или три слова хороших; между тем как я досадую, когда случится задремать доброму Гомеру. Однако ж в длинном творении позволительна маленькая дремота.

(361) В поэзии, как в живописи, есть картины и нравящиеся, и прельщающие в известном только отдалении. Сим нужна темнота, а тем, кои не страшатся проницательности наблюдательного ока, необходим свет; первые нравятся однажды, а другие, при десятикратном воззрении, будут производить удовольствие и приятность.

(366) Пизон, старший из братьев, хотя ты образуешься наставлениями своего родителя, и хотя сам имеешь уже верное чувство вкуса,  но послушай, что я намерен сказать тебе, и сохрани сие в памяти. В некоторых родах сочинения посредственное и сносное можно позволить без особенного ограничения. Посредственный законоискусник и стряпчий, пусть не имеют дарований красноречивого Мессалы, ни таких познаний, какие Авл Касцелий,  однако ж они имеют свое достоинство. Но посредственного стихотворца не терпят ни боги, ни смертные, ни то место, на котором выставляется его произведение 18. Как во время приятной беседы нескладная музыка, тяжелые курения и мак с сардинским медом 19 оскорбляют утонченное чувство, тем более что удовольствия стола можно бы продолжить было и без сих прихотей; так точно и поэма, самою природою назначенная для увеселения духа, если хотя мало не приближается к высшей степени своего назначения, непременно падает и сопровождается презрением. Кто не умеет биться на шпагах, тому лучше не выходить на поле чести; не знающий играть мечем пусть бросает диск, гоняет кубари, или остается в покое, если не хочет осмеян быть зрителями. Однако ж иной, не будучи пиитом, смело пишет стихи. Для чего не писать? Не свободно ли рожденный, не знатен ли он? Не имеет ли полных доходов всадника? Могут ли в чем укорить его? Пизон, ты только против воли Минервы не делай и не говори ничего. Впрочем, ты сам так думаешь, и считаешь сие своим правилом. Если же будешь писать какое сочинение, то дай выслушать его беспристрастному и благоразумному Мецию 20, своему родителю, или мне, и запри его на целые девять лет. Сочинение в тетрадях и не выданное в свет можно еще выправить; выпущенное слово невозвратно.

(391) Орфей, священный истолкователь воли богов, внушил диким, обитавшим в лесах боязнь к убийству, и отвратил их от употребления яств недостойных человека; посему-то говорят, что он усмирил тигров и свирепых львов; повествуют также, что Амфион, зиждитель фивских стен, двигал звуком лиры камни и сладким голосом своим заставлял их следовать своим мановениям. Поэзия была некогда единственным орудием мудрости; чрез нее научились отличать общее благо от частной пользы, священное от мирского; чрез нее-то обуздана вольность и буйство страстей, установлен союз брака, сооружены города, начертаны законы на скрижалях; таким образом себе и песнопевцам она доставила славу и божественное имя. Явился знаменитый Гомер, за ним Тиртей, и их песнопения воспламенили в мужественных сердцах новое рвение к подвигам Марса; языком поэзии начали говорить оракулы и нравоучители; гласом Пиерид преклонились к благоволению и дружеству цари; наконец, по их же внушению, изобретены игры и зрелища, составляющие приличное отдохновение души, после долговременных трудов. Сие я говорю для того, чтобы ты не стыдился брать в руки лиру и принимать уроки Аполлона.

(407) Спрашивают  природный ли дар, или наука производит стихотворения, достойные похвалы? Что касается до меня, я не вижу, что́ бы могло сделать учение без плодовитых дарований, или одни дарования без помощи искусства. Здесь одно имеет нужду в другом, и соединено между собою неразрывным союзом. Желающий отличиться скорым беганьем с детства приучал себя к тому, много трудился, потел, переносил зной и холод, воздерживался от вина и удовольствий любви. Поющий на Пифийских играх также сперва учился и трепетал некогда своего наставника. Но теперь довольно сказать: «Стихи мои удивительны, пусть на последнего падет бесчестие 21; для меня стыдно быть назади и признаться в незнании того, чему не учился».

(419) Пиит, известный по своему богатству и обширным денежным оборотам, собирая вокруг себя толпу усердствующих ласкателей, подобен купцу, скликающему покупщиков к своим товарам. Если к тому еще может он давать богатый стол, если в состоянии поручиться за бедного должника и освободить его от хитрых сетей неудачной тяжбы  то удивительно, когда он столько счастлив, что возможет различить истинного друга от льстеца.

(426) Если ты сделаешь, или обещал кому сделать подарок, то остерегайся читать ему стихи свои  в благодарном восхищении он будет восклицать: «Хорошо! Прекрасно! Бесподобно!» Здесь побледнеет от страха; там прольет от нежности слезы; тут запрыгает, застучит ногами. Как те, которые за деньги берутся плакать при погребении, играют свою роль гораздо живее, нежели те, кои душевно сокрушаются о своей потере; так точно льстец, издевающийся над нами, показывает знаком восхищения гораздо более того, кто искренне хвалит. Говорят, что цари для испытания  достоин ли известный человек их доверенности и дружбы  принуждают его осушать чаши веселия одну за другую; ибо вино есть лучший ключ к сердцу.

(436) Ежели ты сочиняешь стихи, не доверяй друзьям, переодетым в лисью кожу. Ежели бы ты отдал свое произведение на суд Квинтилию 22, он бы сказал: «Поправь, пожалуй, сие и то». Ты бы стал отвечать, что при многократных покушениях ты не мог сего представить лучше. «Вымарай же,  продолжал бы он,  сие место; и неудачные при многих приемах стихи снова положи на свою наковальню и переделай». Если же бы ты, вместо поправления своих погрешностей, захотел лучше защищать их, тогда бы он не сказал более ни одного слова, и не принял бы пустого на себя труда препятствовать тебе спокойно восхищаться и собою, и своим произведением.

(445) Благоразумный и просвещенный критик небрежные стихи выставит, грубые  заметит, неуместные  вымарает, излишние украшения  отделит, непонятные места  заставит объяснить; остановит на выражениях двусмысленных; означит места, кои требуют поправки  словом, он будет для тебя новым Аристархом 23. Он не скажет, на что мне обижать друга в малостях? Сии малости могут принести действительные неприятности, и твоего друга в один раз сделать смешным навсегда.

(453) Как не могут терпеть прокаженного, или одержимого тяжкою болезнию, бешеного или пораженного проклятием Дианы  так точно люди здравомыслящие убегают неистового стихотворца и страшатся иметь с ним дело; между тем как дети толпятся вкруг него, и по своей неопытности за ним бегают. Ежели такой пиит, с исступлением воспевающий стихи свои и вперяющий в небо взор свой, подобно занятому одними дроздами птицелову, упадет в яму или колодец, то пусть кричит: «Эй! Помогите! Помогите, добрые люди!»  никто не извлекай его оттуда. Когда бы, сжалившись над ним, кто-нибудь опустил ему веревку и подал бы помощь  «Знаешь ли ты,  спросил бы я того,  что он упал туда с намерением и не хочет, чтобы его спасали?»  и рассказал бы смерть Эмпедокла, сицилийского поэта, который, желая соделаться богом, хладнокровно соскочил в горящую Этну. Дайте свободу и не мешайте погибать пиитам; спасающий от смерти не желающего жить есть его убийца. Он не раз уже покушался на сие; и, хотя бы теперь спасли его, все он не захочет быть человеком 24, и не переменит намерения своего умереть со славою. Притом не известно, отчего он сделался стихотворцем; не осквернил ли родительского праха, или какого-либо священного места? По крайней мере видно, что он в бешенстве, и подобно медведю, успевшему открыть заваленный вход логовища, усердный сей воспеватель стихов своих заставляет невежду и ученого в одном бегстве искать спасения. Беда, кто ему попадется! Он держит его, удушает стихами и, как пиявица, дотоле не отстанет от тела, доколе не будет пресыщена кровию.


Хвостов Д. И., «Наука стихотворства в четырех песнях стихами...», СПб., 1813, с. 355.

Наука стихотворства Горация.


1. Сие письмо писано к Луцию Пизону и его двум сыновьям. Луций Пизон в 739 году от создания Рима был консулом  в 743 за усмирение фракиян получил триумф. Умер в 786 году, имея сан первосвященника, но 80 году от рождения.

2. Сия школа находилась за Цирком. Эмилиевою называлась потому, что здесь Эмилий Лепид обучал прежде мечебойцев. На сем месте в последствии времени Поликлет построил всенародную баню.

3. Архилох, греческий поэт, с успехом употреблявший ямбический стих в сатирах, деланных им против своих неприятелей. Греки называли ямбами все то, что мы ныне называем сатирами.

4. Тиест ел тело своего сына, предложенное ему при некотором пиршестве братом его Атреем.

5. Хремес из Теренциевой комедии «Теавтонтиморуменос» (сам к себе угрюм) трагическим тоном изъявляет негодование сыну своему Клитифону:

Non si ex capite sis meo
natus, item ut aiunt Minervam esse ex Iove, ea causa magis...

Т.е. нет, Клитифон; хотя бы ты вышел из головы моей, как говорят о рождении Минервы от Юпитера, и тогда бы я не потерпел, чтобы ты меня бесславил моим распутством. Так же в «Аделфах» (в двух родных братьях), явл. 5, действ. 5, Демей говорит:

Hei mihi! Quid faciam? Quid agam? Quid clamem aut querar?
O coelum! O terra! O maria Neptuni!

Увы! Что мне делать? Что начать? Чьей требовать помощи? Кому приносить жалобу? О небо! О земля! О моря великого Нептуна!

6. Телеф был сын Геркулесов, а Пелей  отец Ахиллов. Они оба, по изгнании из своих владений, принуждены были, в бедности, просить помощи у греческих царей. Сие самое подало Еврипиду содержание к сочинению двух трагедий.

7. Ино была дочь Кадма и Гермионы. Вообразив, что будто сделалась львицею, умертвила детей своих. Узнав свою ошибку, от тоски и печали бросилась в море. Сие происшествие подало Еврипиду повод к сочинению трагедии.

8. Его историю обрабатывали для театра Эсхил и Еврипид.

9. Ио, превращенная Юноною в телицу, была преследуема слепнем, заставившим ее блуждать по различным странам. Эсхил составил из сего трагедию.

10. Здесь Гораций, по свидетельству толковников, говорит об одном древнем римском стихотворце, сочинившем поэму о Троянской войне, где помещена вся Приамова история от рождения до самой смерти.

11. Так начинается Гомерова «Одиссея».

12. Лицин был в Риме славный парикмахер или брадобрей, коего Август сделал сенатором за ненависть его к Помпею. Ему сочинена была следующая эпитафия:

Marmoreo tumulo Licinus iacet, at Cato nullo;
Pompeius parvo  quis putet esse deos?

13. Римский фунт имел в себе 12 унций; посему 6 унций составляют полфунта, а 4  треть оного.

14. Древние для сохранения от порчи книг своих натирали их кедровым маслом.

15. Ламии  женщины-чудовища, привлекавшие приманками удовольствий маленьких к себе детей и после пожиравшие их.

16. Известнейшие в Риме книгопродавцы.

17. Керилл  один из худых стихотворцев.

18. Non concessere columnae, или возвышенное место, с которого читали пред собранием новые сочинения, или колонны, при которых выставляли на продажу книги; или, вероятнее, как думает Дасье, столбы, на коих вывешивали известия о вышедшем вновь сочинении.

19. Мед из Сардинии и Корсики, где растет множество тисовых дерев, имеет дурной вкус.  Virg. Ecl. VIII.

20. Меций Тарпа, славный в свое время критик. Некоторый древний толкователь десятой Горациевой сатиры, книги 1-й, говорит об нем: Metius Tarpa, iudex criticus, auditor assiduus poematum & poetarum in aede Apollinis seu Musarum , quo convenire Poetae solebant, sua que scripta recitare, quae nisi a Tarpa, aut alio critico, qui numero erant quinque probentur, in scenam non deferebantur; т.е. Меций Тарпа был критический судия, выслушивавший стихи в Аполлонном храме, или в храме, посвященном Музам, куда обыкновенно собирались пииты для прочтения своих сочинений, кои если Тарпою или другим критиком, коих было пять, не подтвердятся, не были представляемы на зрелище. Воссий говорит, что сии пять римских критиков были поставлены по образцу афинских и сицилийских пяти же судей, занимавшихся театральными сочинениями.

21. Г. Третьяковский слова: Occupet extremum scabies переводит: Кто назади, тот шелудив, выводя сию пословицу от некоторой у нас употребляемой игры и, вероятно, римлянам также известной, которая состоит в том, чтоб прибежать в отверстые руки матки, прислонившейся обыкновенно к стене. Сей перевод весьма хорошо выражает мысль Горация.

22. Сей Квинтилий был искренний друг Виргилию, и по нем  Горацию. Он тот самый, к коему Гораций написал XVIII оду кн. I и коего смерть оплакивает в XXIV оде.

23. Аристарх жил во времена Птоломея Филадельфа. Он пересмотрел и выправил Гомеровы творения, с таким счастливым успехом, что в последствии времени здравая критика приняла на себя его имя.

24. Fiet homo; сия мысль ответствует первой, Deus immortalis haberi dum cupit.

На сайте используется греческий шрифт.


МАТЕРИАЛЫ • АВТОРЫ • HORATIUS.RU
© Север Г. М., 20082016