КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК • ПЕРЕВОДЫ И МАТЕРИАЛЫ
CARM. ICARM. IICARM. IIICARM. IVCARM. SAEC.EP.SERM. ISERM. IIEPIST. IEPIST. IIA. P.

sermones i vi


текст • переводы • commentariivarialectioprosodia

Барков И. С. Водовозов В. И. Дмитриев М. А. Фет А. А.

[1/5Барков И. С.


Хотя ты, Меценат, с времен ведешь род давных,
И знатностью затмил мужей Лидийских славных 1,
Колико ни было в Етрусской их стране;
Хотя вожди полков великих на войне
5 По матери твоей дед и по отце бывали;
Но ты, что родом подл кто, или чином малый,
В безчестие того не ставишь никому,
Как многи делают противное сему.
Хотя по своему рожденью я незнатен 2,
10 Однако ты всегда ко мне благоприятен.
Не спрашивая титл почтительных имен,
Лишь честный любишь нрав, ктоб нибыл кем рожден,
И правое о том имеешь разсужденье,
Что прежде, как приял незнатный Тулл владенье 3,
15 Из граждан многие заслугами цвели,
Не предков гербами, и честно жизнь вели,
Достигши знатнаго чрез добродетель чина.
А напротив того столь мало чли Левина 4,
Валерий коего Публикола родил,
20 Которым изгнан царь Тарквиний Гордый был 3,
Что в грош народ его велику ставил цену,
Кой недостойным щедр творить чинов премену,
И следует одним пустым лишь именам,
Ценя всю честь людей по дедам и отцам.
25 Когда же и простой народ судил так право;
То разсужденье мы с тобой имея здраво,
И оным будучи весьма отменены,
Которой должны в том держаться стороны 6?
Положим, что Левин согласием народа
30 Почтен бы честью был по превосходству рода;
А Деция, кой в знать из подлости вошел,
Оставил бы народ при том, что он имел;
Пусть Аппиева власть меня лишилаб чина,
И подлость бы моя тому была причина:
35 Конечно бы такой поступок был правдив 7,
Что в перьях зделаться чужих хочу спесив 8.
Ворона не должна лететь в больши хоромы 9:
Но славы лепотой все люди суть влекомы,
Огромной дом и цук богатой всех манят,
40 И знатных и простых на то глаза горят.
Сложив достоинство, к чему опять, Тулл, тщиться,
Чтоб в чин Сенаторской, в Тривунску честь добиться 10?
Вознесшись, найдешь ту одну себе корысть,
Что станет на тебя зла зависть зубы грысть,
45 Которой подлежать гораздо будешь боле,
Как естьлиб по своей приватным жил ты воле.
Представь безумнаго надменна в соболях,
И в знатных подлаго сияюща чинах,
Не слышит ли всяк час: Кто он и кем рожденный!
50 Как тот, кто страстию подобной зараженный:
И той же слабости подвержен, коей Барр 11,
Тщась в нежных возбудить сердцах любовный жар,
Девицам щегольством зоботу налагает,
Что всякая из них подробну знать желает,
55 Каков с лица и ног, и каковы глаза,
Как пукли завиты, заплетена коса;
Так, кто высокий сан правителя приемлет,
Сулит, что он печась о граде не воздремлет,
Что с пользой граждан власть свою соединит,
60 Италию от бед и храмы защитит;
А повод тем дает разведывать народу,
Кто мать, и кто отец был? знатнаго ли роду?
В противном случае с роптаньем вопиет:
Кто подлецу сему такую власть дает,
65 Чтоб граждан Римских он смел предавать злой казни?
Тверди сто раз: Меж мной и Новьем не без разни 12,
И выше я его степенью, хоть подлец;
А он отпущенник, и тож, что мой отец.
Однак на то тебе в ответ все скажут люди:
70 Честняй ты Новия; по твоему то буди,
Но Мессала ли ты иль Павел по тому 13?
Он хуже, скажешь ты, тебя и по уму,
И только что вопеть столь громко он умеет
Что двух сот колесниц стук гласом одолеет,
75 И может заглушить музыку горлом он,
Хотя бы много вдруг случилось похорон,
При коих бы в трубы играли три, четыре.
Да тем, что у него зев твоего пошире,
По крайней мере люб и мил народу есть,
80 И судят все за то его возвысить в честь.
Теперь я собственну возму в разсудок долю 14,
Рожденный от раба пущеннаго на волю.
Зубами на меня за то скрежещет всяк,
Что ты мне, Меценат, являешь дружбы знак 15,
85 Что правил некогда я Римским легеоном.
Нет сходства с дружеством отнюдь в правленьи оном.
Иное подлому иметь честь без заслуг,
Другое дело, что тебе я стал быть друг,
Которой с выбором дружишься осторожно,
90 Не с тем, чтоб пред людьми гордиться было можно.
Щастливым не могу себя звать по сему,
Что случаем пришел по сердцу твоему;
А не Фортуна мне в том оказала службу,
Что принял в милость ты меня свою и дружбу.
95 Виргилий с Варием 16 к тому открыли след,
И кто я все о мне сказали на перед.
Представ перед тебя поговорил я мало,
Стыденье речь плодить тогда не дозволяло;
Всего же паче лжи не восхотел сказать,
100 Что знатнаго отца имею, честну мать,
Что кормных лошадей набиты все конюшни,
Что провождаю дни в забавах я нескушны,
И ездя по своим пространным деревням,
Спокойство нахожу с обильностию там;
105 Но то, что был, тебе нескрытно объявляю,
И кратко на вопрос, как любишь, отвечаю;
А после отхожу я от тебя домой.
Как девять месяцев с поры минуло той,
Вторично ты меня к себе в дом призываешь,
110 И быть в числе другое своих повелеваешь.
Великим должен я благодеяньем чтить,
Что ты вменил меня любви достойным быть,
Кой различаешь злых и честных меж собою
Не рода знатностью, но нравов добротою,
115 Изрядством жития и сердца правотой.
Когда же блудит в чем посредственно ум мой,
И малые в себе пороки я имею,
А впротчем честно жизнь препровождать радею,
И те погрешности тебе приметны так,
120 Как виден не большой на чистом теле знак;
Когда алчбы во мне и гадкости не видно,
Когда я по шинкай не волочусь безстыдно,
Но в непорочности похвально жизнь веду,
И мил за то друзьям, что верность к ним блюду:
125 Всему тому был труд родителя причиной,
Кой скудной пашнею довольствуясь единой,
Дать Флавию меня в науку не хотел 17,
Чтоб в школе у него учился щетных дел,
Куда не мелкия детей давали лица,
130 У коих на боку висел щот и таблица,
Когда к ростовщику учиться в школу шли,
Иль деньги собранны в указной срок несли:
Но для наук меня в Рим отвезти потщился,
Где вместе я с детьми шляхетскими учился,
135 И меж Сенаторских был наставляем чад.
Когда бы кто на мне тогдашней зрел наряд,
И провождаема увидел бы рабами,
Возмнил бы, что живу я дедними крохами.
Он не был от меня отлучен никогда,
140 Храня обычаи от всякаго вреда;
При всех учителях старался сам прележно,
Чтоб стыд был вкоренен воперьвых в сердце нежно,
Стыд, добродетели краса и перьва честь,
И чтоб не только зла не смел я произвесть,
145 Но чтоб безчестнаго и слова опасался.
Тем страхом дух его о мне не возмущался,
Что после малому достатку буду рад,
И в нужде деньгу ту почту себе за клад,
Которую, как он, с продажи получают,
150 Те, кои с молотка пожитки расценяют 18.
И как ему в порок то не моглоб служить 19,
Так я бы никогда о том не стал тужить.
Тем похвалы моей отец достоин боле,
И яб благодарил его в мизирной доле.
155 Не должно на отца такова мне пенять,
Да я и не хочу себя так защищать,
Как многие твердят: Не я де в том виною,
Что не под солнцем в свет родился, под луною,
И то не по моей збылося воле так,
160 Что батюшка у всех заботой был простяк.
Весьма другое я имею разсужденье:
И естьли бы дала натура позволенье
С известных лет опять возобновлять свой век,
И лучших избирать отцов от человек;
165 Пускай бы всяк искал по собственному вкусу,
Я не поддался бы натуры в том искусу,
Доволен будучи родившими меня;
Не пожелал бы тех, чьи знатны имена,
Которы гербами и титлами почтенны.
170 Пусть думал бы народ, что я ума лишенный,
Однако бы меня разумным ты почел,
Что бремени носить такова не хотел,
К которому отнюдь я не бывал привычен.
Тогдаб мне малый был достаток не приличен,
175 Но нужноб было уж пространнее мне жить,
И многим всякой день поклоны развозить.
Когдаб в деревню путь, иль инуды случился,
Тоб целый каравод за мною слуг тащился;
Потребноб более мне было лошадей,
180 Колясок для езды и множество людей.
Не посмеется мне никто в той неудаче 20,
Хоть на худой в Тарент теперь поеду кляче 21,
У коей вся спина обтерлась от седла,
И шея зделалась от хомута гола.
185 Никто мне онаго в зазренье не поставит,
Что о твоих народ обрядах, Туллий, славит 22
Как по Тибуртской ты дороге идешь пеш,
И Претор пятерых слуг за собой ведешь,
Урильник и с вином несущих сзади флягу.
190 И так повольну жизнь имею я и благу,
Не зная прихотей излишних и зобот,
И больше, нежель ты Сенатор, зрю выгод.
Хожу один, и знать стараюсь не стыдяся,
Как дорог хлеб и соль, и по чему фунт мяса?
195 К Цирценским зборищам не редко выхожу 23,
Или по площади торговой я брожу;
Молитву должную богам я воздаваю,
Потом пришед домой горох да щи хлебаю.
Как ужинаю я за небольшим столом,
200 Стакана два стоят с водою и вином;
Из глинянаго лью напиток я сосуда;
Кампанской весь прибор 24, тарелки, чашки, блюда
Три мальчика на стол становят предо мной.
Отужинав иду беспечно на покой,
205 И не пекусь, чтоб мне в одно встать с солнцем время,
И челобитен несть в суд Марсиев 25 беремя,
Где племя Новиев несносно уж давно,
Что тяжбами судьям наскучило оно.
В четыре я часа с постели поднимаюсь,
210 Читаю иль пишу, иль после сна шатаюсь,
Уединенными весь мыслями объят.
Употребляю я для тела аромат,
Не так как голова у Натты вся вонюча,
На кою тратится свечных огарков куча.
215 Когда же солнце жар умножив в вышине,
Ко умовению покажет пору мне;
Тогда от сильнаго скрываюся я зною.
Обедать не спешу с великою алчбою,
Но столько съев, чтоб день до вечера терпеть,
220 С полудня дома я обык отдых иметь.
Такая жизнь есть тех, которых не тревожит
Надменна пышность дух, и прихотей не множит.
Сим веселясь, я так жить буду наконец,
Как будтоб Квестор был моя дядя, дед, отец 26.

Впервые: «Квинта Горация Флакка сатиры или беседы», СПб., 1763.

САТИРА VI. ТУЛЛИЙ. Гораций в сей сатире похваляя равное чистосердечие и благосклонность Меценатову как к благородным так и незнатным, осмеивает безумное Римскаго народа, о произведении и уважении одних знатных, и о презрении подлых, разсуждение.


1. Меценат, как о нем в начале перьвой сатиры упомянуто производил род свой от Этрусских Царей. Тиррен, Атисов сын населил Этрурию переведенцами из Лидии, во время недорода хлеба и глада, которой по имени своему назвал сию страну Тирренисю или Тиром, а брат его по жребию учинился в Лидии наследником.

2. То есть не имею знатных предков. Гораций родился от раба, пущеннаго на волю, как после сам о себе в сей сатире упоминает.

3. Сервий Туллий, по числу шестый Царь Римской, был Тарквиния Приска Лукумона раб, рожденный от невольницы. Сей Левин произшел от весьма знатной фамилии, но столь непотребно и развращенно жил, что более Квесторскаго чина дослужиться не мог.

5. Тарквиний Гордый был седьмый и последний Царь в Риме, которой Валерием Публиколою, отцем помянутаго Левина, и Иунием Брутом за учиненное Лукреции насильство свержен с престола, и из Рима изгнан был.

6. То есть какое мнение в том иметь нам должно, благородных или злонравных возводить на высокия степени, или подлых добродетельных, по колику слепой народ о достоинстве обыкновенно разсуждает по знатности рода.

7. Гораций уступает в том преимущество народу, чтоб производить в чины знатных, но с тем, чтоб безразсудныя и несправедливыя онаго определения важнейшими и благоразумнейшими людьми исправляемы были, каков в Риме был Аппий Ценсор, которой хотя и допускал в чины знатных, но только тех, кои достойны были; а подлых и по прихотям народа возвышенных низводил паки в прежнее состояние, в том разсуждении, что чины и преимущества, также и должности состоянию каждаго и поступкам соответствовать должны,

8. То есть стараюсь неприличное состоянию моему получать достоинство. Известна Езопова притча о Галке, которая украсив себя перьями других птиц вмешалась в павлиное стадо, где ее узнав те перья выщипали, и от себя прогнали. Подобное сравнение тщеславных и безумных людей бывает с ослом, во львиную кожу одетым.

9. Русская пословица, которая значит, что с большими и знатными лицами равняться не должно.

10. Разум сочинителя есть сей: что пользы искать чести, когда от того великая ненависть рождается? Туллий оный Иулием Цесарем от Сената отрешен был для подозрения, будто он держался стороны Помбеевой; а по убиении Цесаря паки принял на себя Сенаторской чин, и Тривуном воинским учинен был.

11. Пример от подобия взятый. Сей Барр заражен был страстию любодеяния, и для прельщения девиц своею красотою ходил по всем местам, коим чрез то дал причину разведывать о своем имени и пригожестве.

12. То есть доказывай несклонному и презирающему тебя народу, что ты имеешь сверстника себе Новия, которой хотя ниже тебя степенью, но колику он отпущеник, а ты от такого отца рожденный, и хотя он разумом недостаточнее, но Тривунское достоинство имеет.

13. Сии две презнатныя фамилии весьма высоко в Риме почитались. Здесь народ отвечает: Не можешь для того великим себя поставлять, что ты вольной.

14. Гораций сам о себе говорить начинает.

15. Показывает две причины ненависти к себе народа, а именно Меценатово дружество и Тривунское правление в войске Брутовом, которыя между собою обе различны.

16. Смотри о них примечание 10-е в сатире V.

17. Флавий в тогдашния времена был некто из обучающих арифметике и щетным делам, которыя больше знать надлежит ростовщикам и купцам, нежели знатным лицам.

18. Отец Горациев был авкционист, которой торгующим объявлял даемую за каждую вещь цену.

19. То есть не предосудительное было моему отцу, естьли бы я по смерти его для бедности, оставя науку, принялся за его ремесло.

20. То есть что я не имею такого достатка, какой надлежало бы мне иметь будучи знатным господином.

21. Тарент был весьма славной в Апулии или Калабрии, а ныне посредственной город в Неаполитанском королевстве. В древния времена достопамятен великою роскошью и сластолюбием.

22. О Туллии смотри выше примечание 10-е.

23. У Римлян было публичное зборное место, называемое Цирком (Circus), которое учредил Тарквиний Приск, для игр, конских ристаний, звериной травли, поединков и тому подобных. Оно заведено было с одной стороны вдоль продолговато, а с другой полукружием, и притом окружено было оградою.

24. То есть не щегольской, но посредственной. В Кампании делывались изрядные глиняные и медные сосуды.

25. В сем суде разбирали всякие тяжебныя и спорныя дела, каков наш судной приказ.

26. Квесторская должность была взыскивать, хранить и в расход употреблять государственные доходы, и Квестор тоже почти значит, что Рентмейстер. Сей был первой чин, которой отворял путь к вышним степеням.

[2/5Водовозов В. И.


Нет никого, Меценат, между лидян, в Этрурии живших,
кровью тебя благородней: вождем легионов великих
некогда был у тебя по отцу и по матери предок.
Но, как обычай у многих, ты с гордостью носу не вздернешь,
5 встретив людей, по рожденью ничтожных, каким пред тобою
я, например, сын раба, отпущенного только на волю.
Ты разбирать не захочешь, какого кто роду, лишь был бы
всяк благороден по сердцу  и в этом ты прав, потому что
прежде уж Туллия, сына рабыни, венчанного царством,
10 жило немало людей хоть и вовсе незнатных, но честных,
доброю славой достигнувших почестей важных при жизни.
Левин, напротив, потомок Валериев, рода, что с трона
свергнул Тарквиния Гордого, даже и асса не стоит.
Так оценил и народ, который, как знаешь, без смысла
15 часто дает недостойным почет, перед именем громким
в прах изгибаться готов и немеет в тупом удивленьи
от родословных картинок и титулов. Что же нам делать,
так далеко и во всем от толпы отдаленным? Пускай бы
вздумал народ отличить и возвысить Левина больше,
20 чем благородного Деция, если б он снова явился;
пусть цензор Аппий меня из сената изгонит за то, что
не был отец мой свободнорожденным. И дело! Зачем бы
в шкуре природной своей не сидеть мне спокойно? Но слава,
слава, увы, приковавши к своей колеснице блестящей,
25 всех за собою влечет, и не знатных, и знатных по роду.
Что помогло тебе, Тиллий, когда ты оставленный клавус
снова надел и трибуном назвался? Умножилась зависть:
будь же безвестным и частным лицом, ты ее бы избегнул.
Так уж ведется: едва кто, безумный, покроет колена
30 черною кожей, и клавус широкий на грудь свою спустит,
он отовсюду уж слышит: «Кто это? Кто его предки?»
Точно как если бы кто одержим был болезнию Барра,
то есть желал бы красавцем прослыть и расхаживал всюду,
чтобы девицы подробно узнали: каким он собою,
35 ноги, икры у ног хороши ли, и зубы, и волос 
также и тот, кто принявши высокую должность, клянется
печься о граде, о храмах богов, об Италии целой,
всем своим ближним приносит заботу расспрашивать: «Кто он?
Кто был отец его? Может, по матери низкого рода?»
40 Сын Дионисия, Сиры и Дамы? Бросать ты дерзаешь
граждан с Тарпейской скалы или Кадму на суд посылать их?
«Что же, товарищ мой, Новий, так целой ступенью спустился:
был уж отец мой в том званье, которого ныне достиг он».
Так! А поэтому ты и забрал себе в голову, будто
45 Павел уж ты иль Мессала! Зато ведь, как съедутся разом,
три похоронных процессии, двести повозок на площадь,
так загорланит твой Новий, что труб и рогов не услышишь.
Это ведь тоже не шутка! Теперь я к себе обращаюсь.
Сын я раба, получившего волю, и все меня колют,
50 сыном раба называя; теперь, потому что я близкий
твой, Меценат, собеседник, а прежде  что, бывши трибуном,
римским владел легионом, хоть то и другое различно.
Прав, может быть, кто завидует в почести мне, но неправо
дружбе с тобою завидовать: чуждый заразы тщеславья,
55 ты лишь достойных себе избираешь, и то осторожно.
Я не могу себе в счастье вменить, что по случаю только
стал тебе другом: судьба не была тут нисколько подмогой.
Кто я таков, уже прежде сказал несравненный Виргилий,
после и Варий тебе. Задыхаясь от робости, помню
60 я пред тобою предстал, молчаливый; еще не давала
мне языка развязать застенчивость детская. Скромно
все я по правде тебе рассказал; я не выдумал, будто
был очень славным отец мой и сам на коне сатурейском
села свои объезжаю. Ты, по обычаю, кратко
65 мне отвечал. Я ушел, и потом через месяцев девять
снова ты призвал меня и в число друзей твоих принял.
Да, я хвалюсь, что пришелся тебе по душе; различаешь
ты благородных от низких не знатностью предков, а чистым
сердцем и самою жизнью. Скажу же я: если быть может,
70 кроме немногих простительных слабостей нашей природы
(так и в прекраснейшем теле найдутся родимые пятна),
прямо иду в остальном, и никто справедливо не может
в скупости гнусной иль в грязном разврате мне сделать упрека,
если душой непорочен (пускай уж себя выхваляю),
75 если друзьям еще дорог  всему мой отец был причиной.
Малым достатком владея, не думал он сына отправить
к Флавию в школу, куда величавые юноши ходят,
сотников важных потомки, с доскою и сумкой под мышкой,
чтобы высчитывать, сколько придется процентов на месяц.
80 В Рим он решился везти меня, чтобы наукам, которым
учат детей своих всадник, сенатор, и я научился.
Если б одежду мою и меня провожавшую свиту
кто из народа увидел тогда, то сказал бы, что это
я расточаю наследство богатое предков.
85 Сам он, помимо всех воспитателей, бдительным стражем
был для меня, и чего же еще? Сохранить в моем сердце
стыд он успел, красоту добродетели, стыд перед всяким
мало поступком худым, но даже попреком в поступке;
он не боялся, что могут его осудить, если после
90 буду простым я глашатаем, или, как он, при таможне
малым слугою, и я не пожалуюсь верно за это.
Вся, напротив, ему похвала и признательность сердца.
Нет! Я не буду краснеть за такого отца, если только
каплю рассудка имею; подобно другим, не скажу я,
95 что не моя уж вина, отчего благородных и славных
нет у меня между предками; так защищаться не стану.
Все мои мысли и речи на это совсем не похожи.
Если бы даже природа велела в известные сроки
снова начавши оконченный век, выбирать по желанью
100 новых для большего блеска родителей, пусть кому надо
новых желает себе; но, моими довольный, я все же
не взял бы предков, высоких по сану, по знакам отличья.
Глупый во мненьи толпы, может, буду в твоем я разумным,
что непривычной мне ноши поднять не желаю на плечи.
105 Нужно мне было бы жить на открытую ногу, и много
разных знакомств заводить, и таскать непомерную свиту,
чтоб одному уж не ехать ни странствовать, ни на прогулку.
Нужно бы множество слуг содержать, лошадей, колесницы.
Ныне же смело могу я поехать на маленьком муле,
110 только сам-друг с чемоданом дорожным, пожалуй к Таренту,
этого мне в преступленье никто не поставит, как, может,
Тиллий, тебе, когда, на возвратном пути из Тибура,
пять только слуг за тобою, за претором, следуют скромно.
С винным сосудом и судном в руках, и, конечно, большая
115 выгода в этом моя пред тобой, знаменитый сенатор,
как и в сравненьи с другими. Куда меня страсть ни потянет,
я отправляюсь один; разузнаю подробно на рынке
цену муки и капусты; бываю и в парке, приюте
разных плутяг; вечерком и по площади часто гуляю,
120 слушаю враки гадальщиц, а после домой возвращаюсь.
Вот и пырей, и горох уж готовы, и блюдо с блинками.
Трое рабов уж хлопочут об ужине; вместе с циатом
два лишь бокала стоят на столе из белого камня.
Тут же сосуд полоскательный, старый кувшинчик, да чашка 
125 все посуда кампанская... После в постель я ложуся,
вовсе о том не заботясь, что завтра чуть свет, уж с поклоном
к Марзию должно идти, и как сам ободранный Марзий
жалко при взгляде на Новия младшего корчит гримасу.
Сплю до девятого; после опять где попало шатаюсь
130 или читаю, пишу, что по сердцу; мажуся маслом,
только у ламп не краду его, грязному Натте подобно.
После, как солнце пригреет сильней, утомленный игрою
в мячик, с Поля иду я купаться. Обедаю скромно;
ем сколько нужно, чтоб на день себя обеспечить, не больше;
135 Дома потом забавляюсь. Вот жизнь беззаботная смертных
тех, что не знаю тяжелых, мучительных грез честолюбья!
Думаю, так проживу я гораздо приятней, чем если б
квесторы были отец мой, и дед мой, и дядя.

Впервые: «Журнал Министерства народного просвещения», СПб., 1859, № 4, отд. 2, с. 1620.

Шестая сатира первой книги.

Между многими сатирами Горация, служащими к характеристике собственной личности поэта, настоящая сатира наиболее замечательна. Автор ее рассказывает о своем происхождении, воспитании и положении в свете.

Надо знать, что, вслед за победою Августа, политическое сословие Рима заметно изменилось. Падение республиканской партии вело за собою унижение многих знатных старинных родов. Вместо их являются на сцене или малоизвестные до того времени фамилии всадников, или совершенно новые люди (homo novus), часто дети вольноотпущенников. Между тем аристократическая гордость еще не угасла в крови римской. Сам Меценат (как видно из сатиры Горация) не прочь был похвалиться древностью рода. Меценат, однако, содействуя планам Августа, уже следовал иной политике. Политика эта состояла именно в том, чтобы возвышать людей ничтожного происхождения. Такие люди, обязанные всем Цезарю, естественно составляли самую сильную его парию. Август умел в этом случае соблюсти свои выгоды и кстати прослыть покровителем талантов. Понятно, почему и Гораций, будучи сыном вольноотпущенного, помимо своих личных заслуг, всегда мог быть отличен Меценатом к жестокой обиде разных Валериев и Туллиев. Еще оставшиеся потомки старинных родов очень недружелюбно смотрели на подобное предпочтение. Негодуя на их закоснелую гордость, и в то же время благодарный новым своим покровителям, Гораций в настоящей сатире представляет Мецената как идеал истинного благородства, а с другой стороны публично защищает выгоды своего плебейского происхождения. Как ни странны кажутся подобные демократические чувства в стихотворении, посвященном Меценату, их выражение вполне соответствовало духу господствующей власти, которая стремилась казаться более народною, чем аристократическое господство древней республики.

Гораций, родившийся в 689 году после основ. Рима (65 до Р. X.), двадцатидвухлетним юношей начальствовал легионом в сражении при Филиппах, под знаменами Брута, с которым за два года перед тем познакомился в Афинах. После смерти Брута и Кассия он воспользовался всеобщей амнистией и возвратился в отечество. Не имея других средств пропитания, он должен был вновь обратиться к литературе, которую оставил со времени своего выезда из Афин. Это дало ему случай познакомиться с Виргилием и Варием, а они несколько раз говорили о нем Меценату; по мнению Виланда, не ранее 715 года осторожный Меценат наконец пожелал увидать Горация. Это первое свидание кончилось ничем. Прошло еще девять месяцев, в которые знаменитый вельможа Августова века, вероятно, окончательно уверился в добронравии поэта, несколько заподозренного в участии в недавних еще делах Брута. Дружелюбные заботы Виргилия и Вария, а также и искренность Горация в его новых убеждениях произвели свое действие не прежде 716 года; Меценат окончательно принял поэта в число друзей своих. Благодарственная сатира могла быть написана не слишком долго спустя после этого, около 717 года (за 37 лет до Р. X.).

Гораций в начале ее прославляет род Мецената, происходившего от Лукумонов, царей этрусских. По известию Геродота, этруски происходили от лпдийской колонии, которую Тиррен, сын царя Атиса, привел в Италию. Оттого и предки Мецената названы у Горация лидянами. Они некогда повелевали великими легионами. Все это относится к сказочным временам. На самом деле имя Мецената ни разу не встречается слишком заметным в летописях Рима. Восхваляя скромность своего покровителя, поэт делает сравнение между Сервием Туллием, который, родившись от рабыни в дому Тарквиния Приска, одними личными достоинствами достиг престола, и Левином, из дома Валериев, который, несмотря на знатность рода, никогда не мог, по причине своего распутства, как извещает схолиаст, подняться выше звания квестора. Между тем дом Валериев считался одним из самых благородных в Риме. Известен Валерий Попликола, избранный в консулы вместе с Юнием Брутом за свое участие в изгнании Тарквиния Гордого. В противоположность Левину выставлен еще Деций Мус, известный своим самопожертвованием в войне с латинцами; надо полагать, что он также был homo novus (новый человек).

Сатира вообще направлена против древней республиканской аристократии. В пример боярского высокомерия и неумеренной страсти к отличиям приведены еще Аппий Пулькер, который, бывши в 702 году цензором, исключил из сената многих лиц за то, что они были дети вольноотпущенных, и Тиллий, название, по всей вероятности, вымышленное, но заключавшее в себе намек на кого-нибудь из современников Горация. Тиллий, хотя и не имел богатства и прав на звание сенатора по своему безвестному происхождению, как видно, всеми силами добивался высокой чести носить широкий клавус. Этот обычай отличать себя от толпы внешними украшениями, вероятно, зашел в Рим с востока. Клавус означал пурпурную полосу на тунике и был принадлежностью римских всадников и сенаторов. Всадники носили узкую полосу (angusticlavii), сенаторы  широкую (latus clavus). Клавус, первоначально бывший украшением одних патрициев, во времена империи уже раздавался всем, по произволу Цезарей. При Августе этого преимущества можно было достигнуть получив звание военного трибуна. Вероятно также, что кандидаты на сенаторские места надевали клавус, но должны были оставлять его в случае неудачи. Так можно судить по словам сатиры: «Что помогло тебе, Тиллий, когда ты вновь надел оставленный клавус» (sumere depositum clavum). Тиллий уже принадлежал к числу честолюбцев нового века. Правда, чрез распространение почестей уравнены были все состояния; но, с другой стороны, народ заразился страстишкою к внешним отличиям, которыми скоро стали награждать уже не по достоинству, а за лесть и подслуги. Однако Гораций, мимоходом намекая и на эту порчу нравов, более восстает на аристократическую гордость. По его словам, сын Дионисия, Сиры или Дамы (обыкновенные имена рабов в Риме) возбуждал против себя всеобщие крики негодования, если достигал такой силы, какую во время поэта имел неизвестный нам уголовный судья Кадм, определявший преступникам в казнь низвержение со скалы Тарпейской. Скала эта находилась на южной оконечности Капитолийской горы и получила название от Тарпейи, известной в древние времена своей слабостью к предводителю Латинян, Тацию, которого она впустила у самого этого места в ворота. Любопытно, что Гораций говорить здесь о Тарпейской скале таким тоном, как будто в его век ничего не изменилось от древних времен республики. Но родовая спесь так была сильна, что какой-нибудь Новий, сын вольноотпущенного, уже считал себя более достойным почета в сравнении с другим Новием (т. е. новым человеком), простым вольноотпущенным.

Осмеяв глупое тщеславие, Гораций распространяется о своих отношениях к Меценату и о своей тихой, умеренной жизни. Меценату, конечно, приятны были намеки на древность его рода, ведущего свое начало с самого основания Рима, но еще приятнее было слышать похвалу образцовой скромности и поучительной осторожности, с которыми он избирал себе друзей, хотя и не знатных, но чистых сердцем. Перед ним не нужно было гордиться, выдумывая, будто объезжаешь на коне сатурейском свои села: это значило бы показать себя провинциалом, каким-нибудь жителем южной Италии, где находился городок Сатуреум (близ Тарента), славный своими конями. Ему не запинаясь можно было сказать, что отец твой libertus (вольноотпущенный). Но, упомянув об этом, Гораций, как добрый сын, высказывает свою благодарность за данное ему воспитание. Отец его, будучи сам незначительным таможенным приставом в Венузии (exactionum exactor), собрал весь свой маленький достаток и привез сына на обучение в Рим. Он не хотел отдавать его в счетную школу Флавия, несмотря на то, что вся провинциальная знать городка Венузия отправляла туда детей своих. Это глубокое убеждение в пользе науки, конечно, доказывает необыкновенно здравый смысл отца Горация. Поэт, избавленный от необходимости поддерживать знатность рода разными требованиями этикета, ведет самую беспечную жизнь. Он один, без свиты, скитается в цирке и по форуму, где собирались разного рода фокусники, продавцы амулетов, гадатели и паяцы. Потом, когда он возвратится домой, трое слуг приготовляют ему ужин (один из них, structor, был поваром, другой, pocillator, виночерпием). Иметь трех слуг для стола, при римской роскоши, считалось величайшею умеренностью. На столе у поэта стояло всего два бокала (один для вина, другой для воды) и циат, ковшичек, заключавший в себе не больше глотка и служивший для смешения вина с водою. Римляне употребляли циат для тостов; его необходимо было столько раз наполнить вином, сколько имен в букве. После ужина поэт ложится спать, не заботясь о том, чтобы на другой день рано утром идти на площадь, где рядом со статуей сатира Марзия, с которого некогда Аполлон содрал кожу, стояли столы римских менял и банкиров. Ему не придется, как Марзию, делать гримасы при встрече с банкирами, подобными Новию младшему. Эту умеренную жизнь Гораций ставит в образец подражания тем, которые слишком наклонны к почестям.


Ст. 22. Не был отец мой свободнорожденным. Здесь Гораций странным образом смешивает старый порядок вещей с новым. Он с большим презрением говорит о народе, среди которого явилось множество лиц, самим же поэтом возвеличенных, каковы: Люцилий, Сципион, Мессала и проч. С которых пор завелся обычай давать почет преимущественно недостойным? Без сомнения, здесь надо разуметь народ, уже испорченный владычеством триумвиров и самого Августа.

Ст. 30. Черною кожей. Патриции и сенаторы отличались от других также тем, что носили род ботфорт, сделанных из черной самосской кожи.

Ст. 32. Барра. Барр  лицо, нам неизвестное. Гораций описывает петиметра своего времени.

Ст. 37. Печься о граде, о храмах богов, об Италии целой. Здесь, вероятно, намек на самую форму присяги.

Ст. 55. И то осторожно. Гораций здесь как будто признается, что он прежде был избран трибуном не по заслуге. Смысл выходит тот, что Меценат не ошибался, подобно Бруту.

Ст. 64. Села свои объезжаю. Меценат, вероятно, этому бы и не поверил бы, тем более что Виргилий и Варий уже наперед сказали, кто таков Гораций. Но здесь одна только насмешка над хвастунами.

[3/5Дмитриев М. А.


Нет, Меценат, хоть никто из этрусков, лидийских потомков
Знатностью рода с тобой потягаться вовеки не сможет,
Ибо предки твои, по отцу и по матери, были
Многие в древнее время вожди легионов великих, 
5 Нет! Ты орлиный свой нос задирать перед теми не любишь,
Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!
Ты говоришь, что тебе все равно, от кого кто родился,
Лишь бы родился свободным; ты знаешь, ты истинно знаешь,
Что из ничтожества стал царь Туллий владыкою Рима,
10 Да и до Туллия много мужей безвестного рода
Жили, храня добродетель, и были без знатности чтимы;
Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим
Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,
Даже римским народом ценился не более асса,
15 Глупым народом, который, ты знаешь, всегда недостойным
Почести рад расточать, без различия рабствуя славе
И без разбора дивясь и титлам и образам предков.
Ну, а ведь мы далеки и от этих его предрассудков.
Пусть, однако, народ отдает предпочтенье Левину,
20 А не безродному Децию; пусть исключает из списков
Цензор Аппий меня за то, что рабом был отец мой
(И поделом: почему не сидится мне в собственной коже?), 
Все-таки слава влечет сияньем своей колесницы
Низкого рода людей, как и знатных. Что прибыли, Тиллий,
25 Что, сняв пурпур, опять ты надел и стал снова трибуном?
Только что нажил завистников ты, каких и не знал бы,
Если б остался простым гражданином,  затем, что как скоро
Ты облачишься в сапожки да в тогу с широкой каймою,
Тотчас вопросы: «Кто он? От какого отца он родился?»
30 Словно как Барр, тот, который престранной болезнию болен,
Именно, страстью красавцем прослыть,  куда ни пошел бы,
Как-то всегда он девицам умеет внушить подозренье,
Точно ли в нем хороши и лицо, и бедра, и ноги,
Зубы и волосы; так между нами и тот, кто охрану
35 Гражданам, Риму, державе, Италии, храмам священным
Наших богов обещал,  возбуждает заботу проведать,
Кто был отец у него и кто мать, не из низкого ль рода?..
«Как ты смеешь, сын Сира-раба, Дионисия, Дамы,
Граждан с Тарпейской скалы низвергать или Кадму для казни
40 Их предавать?»  «Но ведь Новий, товарищ мой, степенью целой
Ниже меня!»  «Это как же?»  «Что был мой отец, он такой же!»
Что же, иль думаешь ты, что сам ты Мессала иль Павел?
Этот ведь Новий зато заглушить своим голосом может
Двести телег да хоть три погребенья: вот он и в почете.
45 Но обращусь на себя! Сын раба, получившего волю,
Всем я противен как сын раба, получившего волю:
Нынче  за то, что тебе, Меценат, я приятен и близок;
Прежде  за то, что трибуном я был во главе легиона.
В этом есть разница! Можно завидовать праву начальства,
50 Но недоступна для зависти дружба твоя, потому что
Только достойных берешь ты в друзья, чуждаясь искательств.
Я не скажу, чтоб случайному счастию был я обязан
Тем, что мне выпала честь себя называть твоим другом.
Нет! Не случайность меня указала тебе, а Вергилий,
55 Муж превосходный, и Варий тебе обо мне рассказали.
В первый раз, как вошел я к тебе, я сказал два-три слова:
Робость безмолвная мне говорить пред тобою мешала.
Я не пустился в рассказ о себе, что высокого рода,
Что объезжаю свои поля на коне сатурейском;
60 Просто сказал я, кто я. Ты ответил мне тоже два слова,
Я и ушел Ты меня через девять уж месяцев вспомнил;
Снова призвал и дружбой своей удостоил. Горжуся
Дружбою мужа, который достойных людей отличает
И не на знатность глядит, а на жизнь и на чистое сердце.
65 Если же я по природе моей от тяжелых пороков
Чист и дурнрго во мне лишь немного, подобно родимым
Пятнам на теле здоровом; и если ушел от упрека
В скупости, в подлости или же в низком, постыдном разврате
Если я чист и невинен душой и друзьям драгоценен
70 (Вот как себя я хвалю!),  я отцу моему тем обязан.
Беден он был и владел не большим и не прибыльным полем,
К Флавию в школу, однако, меня не хотел посылать он,
В школу, куда сыновья благородные центурионов,
К левой подвесив руке пеналы и счетные доски,
75 Шли, и в платежные дни восемью медяками звенели.
Нет, решился он мальчика в Рим отвезти, чтобы там он
Тем же учился наукам, которым сенатор и всадник
Каждый своих обучают детей. Средь толпы заприметив
Платье мое и рабов провожатых, иной бы подумал,
80 Что расход на меня мне в наследство оставили предки.
Сам мой отец всегда был при мне неподкупнейшим стражем;
Сам, при учителе, тут же сидел. Что скажу я? Во мне он
Спас непорочность души, залог добродетелей наших,
Спас от поступков дурных и от всех подозрений позорных.
85 Он не боялся упрека, что некогда буду я то же,
Что он и сам был: публичный глашатай иль сборщик; что буду
Малую плату за труд получать. Я и тут не роптал бы;
Ныне ж тем больше ему я хвалу воздаю благодарно.
Нет! Покуда я смысл сохраню, сожалеть я не буду,
90 Что у меня такой был отец; не скажу, как другие,
Что-де не я виноват, что от предков рожден несвободных.
Нет! Ни в мыслях моих, ни в словах я не сходствую с ними!
Если б природа нам прежние годы, прожитые нами,
Вновь возвращала и новых родителей мы избирали,
95 Всякий бы выбрал других, честолюбия гордого в меру,
Я же никак не хотел бы родителей, коих отличье 
Ликторов связки и кресла курульные. Может быть, черни
Я бы казался безумцем; но ты бы признал мой рассудок
В том, что я не взвалил на себя непривычное бремя,
100 Ибо тогда б мне пришлось, неустанно гонясь за наживой,
Льстить одному и другому, возить одного и другого
Вместе с собою в деревню,  не ездить же мне в одиночку! 
Множество слуг и коней содержать на лугах травянистых,
Чтобы в колясках своих разъезжать. А нынче могу я
105 Даже и в самый Тарент отправляться на муле кургузом,
Коему спину натер чемодан мой, а всадник  Лопатки, 
Не упрекнут меня в скупости, я ведь не претор, не Тиллий,
Едущий вскачь по Тибурской дороге, и пятеро следом
Юных рабов  у иного кувшин, у иного урыльник,
110 Но впрямь, мне спокойнее жить, чем тебе, знаменитый сенатор!
Да и спокойней, чем многим другим. Куда пожелаю,
Я отправляюсь один, справляюсь о ценности хлеба,
Да о цене овощей, плутовским пробираюсь я цирком;
Под вечер часто на форум  гадателей слушать; оттуда
115 Я домой к пирогу, к овощам. Нероскошный мой ужин
Трое рабов подают. На мраморе белом два кубка
С ковшиком винным стоят, простая солонка, и чаша,
И узкогорлый кувшин  простой, кампанийской работы.
Спать я иду, не заботясь о том, что мне надобно завтра
120 Рано вставать и  на площадь, где Марсий кривляется бедный
В знак, что он младшего Новия даже и видеть не может.
Сплю до четвертого часа; потом, погулявши, читаю
Или пишу втихомолку я то, что меня занимает;
После я маслом натрусь  не таким, как запачканный Натта,
125 Краденным им из ночных фонарей. Уставши от зноя,
Брошу я мяч и с Марсова поля отправлюся в баню.
Ем, но не жадно, чтоб легким весь день сохранить мой желудок.
Дома потом отдохну. Жизнь подобную только проводят
Люди, свободные вовсе от уз честолюбия тяжких.
130 Я утешаюся тем, что приятней живу, чем когда бы
Квестором был мой отец, или дедушка, или же дядя.

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 6. О богатстве и знатности.


Ст. 1. ...этрусков, лидийских потомков...  Меценат был из этрусского рода, а этруски считались потомками малоазийских лидийцев.

Ст. 9. Туллий  Сервий Туллий, сын рабыни, ставший шестым римским царем.

Ст. 12. Левин  потомок Валерия Попликолы, одного из первых римских консулов после свержения царей, был настолько ничтожен, что даже в Риме, преклоняющемся перед знатью, не смог сделать политической карьеры.

Ст. 24. Тиллий  изгнанный Юлием Цезарем из сената, после его гибели вновь начал политическую карьеру; пурпурная полоса на тоге была знаком сенаторского достоинства.

Ст. 38 и след. Сенатор, сын вольноотпущенника, оправдывается тем, что другой сенатор  сам вольноотпущенник.

Ст. 59. Сатурий  местность близ Тарента, среди поместий римской знати.

Ст. 73. Центурионы  отставные унтер-офицеры римского войска, составляли «высшее общество» в городках, вроде горациевой Венузии.

Ст. 97. Ликторов связки и кресла курульные  знаки достоинства высших должностных лиц.

Ст. 120. Марсий  статуя сатира на римском форуме.

[4/5Дмитриев М. А.


Нет, Меценат, хоть никто из лидийцев не равен с тобою
Знатностью рода  из всех, на пределах Этрурии живших,
Ибо предки твои, по отцу и по матери, были
Многие в древнее время великих вожди легионов:
5 Нет! Ты орлиный свой нос поднимать перед теми не любишь,
Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!
Ты говоришь, что нет ну́жды тебе, от кого кто родился,
Только б был сам благороден; что многие даже и прежде
Туллия, так же как он, происшедши из низкого рода,
10 Жили, храня добродетель и были без знатности чтимы;
Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим
Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,
Римским народом всегда  не более асса ценился,
Римским народом, которого суд и правдивость ты знаешь,
15 Этим безумным народом, который всегда недостойным
Почести рад расточать, без различия рабствуя славе,
Титлам и о́бразам предков всегда без разбора дивится.
Что тут нам делать, далеким от низких его предрассудков!
Пусть же Левину б он, а не Децию, новому родом,
20 Важные должности начал вверять; пусть я, как рожденный
Несвободным отцом, через цензора Аппия был бы
Выгнан: и мне поделом, чужую я кожу напялил!
Но ведь слава стремит за блестящей своей колесницей
Низкого рода людей, как и знатных.  Что прибыли, Тиллий
25 Что, сняв пурпур, опять ты надел и стал снова трибуном?
Только что нажил завистников ты; а ты их не знал бы,
Если б остался простым гражданином: затем, что как скоро
Ноги обует у нас кто в сапо́жки, грудь в пурпур оденет,
Тотчас вопросы: «Кто он? От какого отца он родился?»
30 Точно как Барр, тот, который престранной болезнию болен,
Именно страстью красавцем прослыть,  куда ни пошел бы,
Как-то всегда он девицам умеет внушить любопытство
Все рассмотреть в нем, и стан, и стройную ногу, и зубы,
Даже и волосы; так между нами  и тот, кто спасенье
35 Гражданам, Риму, империи, целой Италии, храмам
Наших богов обещал,  возбуждает заботу проведать,
Кто был отец у него, и кто мать, не из низкого ль рода?..
«Как ты смеешь, сын Сира-раба, Дионисия, Дамы,
Граждан с Тарпейской скалы низвергать или Кадму  для казни
40 Их предавать?  Да и Новий, товарищ мой, степенью целой
Ниже меня!  Ну что́ он?  Что́ был мой отец, он такой же!» 
Что же, иль думаешь ты, что сам ты Мессала иль Павел?
Этот ведь Новий зато, как ему попадутся навстречу
В форуме двести телег, да хоть три погребенья, так крикнет,
45 Что и голос трубы заглушит: он зато и в почете.
Но обращусь на себя я!  За что на меня нападают?
Нынче за то, что, быв сыном раба, получившего вольность,
Близок к тебе, Меценат; а прежде за то, что трибуном
Воинским был я и римский имел легион под начальством.
50 В этом есть разница!  Можно завидовать праву начальства,
Но не дружбе твоей, избирающей только достойных.
Я не скажу, чтоб случайному счастью я тем был обязан,
Нет! не случайность меня указала тебе, а Вергилий,
Муж превосходный, и Варий  тебе обо мне рассказали.
55 В первый раз, как вошел я к тебе, я сказал два-три слова:
Робость безмолвная мне говорить пред тобою мешала.
Я не пустился в рассказ о себе, что высокого рода,
Что поля объезжаю свои на коне сатурейском;
Просто сказал я, кто я.  Ты ответил мне тоже два слова;
60 Я и ушел.  Ты меня через девять уж месяцев вспомнил;
Снова призвал и дружбой своей удостоил. Горжуся
Дружбою мужа, который достойных людей отличает
И не смотрит на род, а на жизнь и на чистое сердце.
Впрочем, природа дала мне с прямою душою иные
65 Тоже, как всем, недостатки; правда, немного, подобно
Пятнам на теле прекрасном. Но если ушел от упрека
В скупости, в подлости или же в низком, постыдном разврате,
Если я чист и невинен душой и друзьям драгоценен
(Можно же в правде себя похвалить), я отцу тем обязан.
70 Беден он был и владел не обширным, не прибыльным полем.
К Флавию в школу, однако, меня не хотел посылать он,
В школу, куда сыновья благородные центурионов,
К левой подвесив руке пеналы и счетные доски,
Шли обучаться проценты по Идам считать и просрочку;
75 Но решился он мальчика в Рим отвезти, чтобы там он
Тем же учился наукам, которым у римлян и всадник
И сенатор своих обучают детей.  Посмотревши
Платье мое и рабов провожатых, иной бы подумал,
Что расход на меня мне в наследство оставили предки.
80 Нет, сам отец мой всегда был при мне, неподкупнейшим стражем
Сам, при учителях, тут же сидел.  Что скажу я?  Во мне он
Спас непорочность души, красоту добродетелей наших,
Спас от поступков меня он, спас и от мыслей бесчестных.
Он не боялся упрека, что некогда буду я то же,
85 Что он и сам был: публичный глашатай иль сборщик, что буду
Малую плату за труд получать.  Я и тут не роптал бы.
Ныне ж за это ему воздаю похвалу я тем боле,
И тем боле ему благодарностью вечной обязан.
Нет! Покуда я смысл сохраню, сожалеть я не буду,
90 Что такого имел я отца, не скажу, как другие,
Что не я виноват, что от предков рожден несвободных.
Нет! Ни в мыслях моих, ни в словах я не сходствую с ними!
Если б природа нам прежние годы, прожитые нами,
Вновь возвращала и новых родителей мы избирали,
95 Всякий бы выбрал других  честолюбия гордого в меру,
Я же никак не хотел бы родителей, коих отличье 
Ликторов связки и кресла курульные. Может быть, черни
Я б показался безумцем; но ты бы признал мой рассудок
В том, что не взял на себя я заемного бремени тягость.
100 Ибо тогда бы мне должно свое умножать состоянье,
В многих искать и звать того и другого в деревню,
Множество слуг и коней содержать и иметь колесницу.
Нынче могу я в Тарент на кургузом муле отправляться,
У которого спину натер чемодан мой, а всадник
105 Вытер бока.  И никто мне не скажет за это упрека
В скупости так, как тебя упрекают все, Тиллий, когда ты
Едешь, как претор тибурской дорогой, и пятеро следом
Юных рабов, кто с лоханью, кто с коробом вин. Оттого мне,
Право, спокойнее жить, чем тебе, знаменитый сенатор!
110 Да спокойней и многих других. Я, куда пожелаю,
Отправляюсь один, сам справляюсь о ценности хлеба,
Сам о цене овощей, плутовским пробираюсь я цирком;
По́д вечер часто и в форум  гадателей слушать; оттуда
Я к пирогу, к овощам и домой. Нероскошный мой ужин
115 Трое рабов подают. На мраморе белом два кубка
Вместе с циатом стоят, простая солонка и чаша,
И рукомойник  посуды простой, кампанийской работы.
Спать я иду, не заботясь о том, что мне надобно завтра
Рано вставь и на площадь, где Марсий кривляется бедный
120 В знак что он младшего Новия даже и видеть не может.
Сплю до четвертого часа; потом, погулявши, читаю
Или пишу, про себя, что-нибудь, что меня занимает;
После я маслом натрусь, не таким, как запачканный Натта,
Краденным им из ночных фонарей. Тут, ежели солнце
125 Жаром меня утомит и напомнит о бане прохладной,
Я от жара укроюсь туда. Насыщаюсь нежадно,
Ем чтоб быть сыту и легким весь день сохранить мои желудок.
Дома потом отдохну. Жизнь подобную только проводят
Люди, свободные вовсе от уз честолюбия тяжких.
130 Я утешаюся тем, что приятней живу, чем когда бы
Квестором был мой отец, или дедушка, или же дядя.

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 232235.

Сатира 6.


Ст. 1 слд. Меценат вел свой род от этрусского рода Цильниев, а этруски (или тиррены) считались выходцами из Лидии (см. Геродот, «История», I, 94, русский перевод Мищенка, М. 1888).

Ст. 9. Туллий  предпоследний римский царь Сервий Туллий (VI век до н.э.) родился по преданию от неизвестного отца и рабыни (см. Тит Ливий, «Римская история» IV, 3, русский перевод под ред. П. Адрианова, М. 1892).

Ст. 11, 12. Левин  лицо нам неизвестное. Гораций называет его потомком Валерия Публиколы, способствовавшего, как указывает Тит Ливий (II, 2), изгнанию из Рима царя Тарквиния Гордого и учреждению республики (509 год до н.э.).

Ст. 19. Деций  упоминается не как определенное лицо, а как вообще человек, хотя и плебейского происхождения, но славным своими заслугами перед родиной. Из рода Дециев самым известным был Публий Деций Мус, консул 340 года до н.э., погибший на войне с латинянами (см. Т. Ливий, VIII, 9).

Ст. 21. Цензор Аппий. Имеется в виду, очевидно, Аппий Клавдий Пульхер, цензор 50 года до н.э., исключивший из списка сенаторов многих сыновей вольноотпущенников. Гораций употребляет здесь имя Аппия в нарицательном смысле, как и выше имя Деция.

Ст. 24. Тиллий. Порфирион указывает, что это брат одного из убийц Юлия Цезаря, Луция Тиллия Кимвра. Он был изгнан Юлием Цезарем из сената, но после смерти Цезаря снова сделался военным трибуном и снова вошел в сенат. Гораций намекает на это словами «сняв пурпур, опять ты надел», т. е. принужден был оставить одежду с широкой пурпуровой полосой  принадлежность сенаторского звания,  а затем снова надел ее. Кроме этой одежды, сенаторы носили и особую обувь (ст. 28).

Ст. 3436. Под упоминаемым в этих стихах обещанием Гораций разумеет клятву, или присягу сенаторов.

Ст. 38. Сир, Дионисий, Дама  обычные имена рабов.

Ст. 40. Новий  выдуманное Горацием имя, обозначающее нового человека, который «степенью ниже» Горация, т.e. сам вольноотпущенник, тогда как Гораций сын вольноотпущенника.

Ст. 42. Мессала иль Павел  имена представителей знатнейших римских родов  Валериев и Эмилиев.

Ст. 4849. «Трибуном... был я»  в войске Брута, разбитого при Филиппах в 42 году.

Ст. 58. ...На коне сатурейском. Город Safurium или Satureium около Тарента славился своим коннозаводством.

Ст. 72. Сыновья благородные центурионов  ирония,  так как центурионы, «сотники»  низшая командная должность в римских войсках.

Ст. 74. Иды  день в середине месяца (приблизительно полнолуние), приходившийся в марте, мае, июле и октябре на 15-е число, а в остальных месяцах на 13-е. В Иды у римлян производились всякого рода платежи (ср. Эп. 2, ст. 69 сл.).

Ст. 85. Публичный глашатай, иль сборщик. Отец Горация был в Венузии сборщиком государственных податей и повинностей.

Ст. 97. Ликторов пуки и кресла курульные  знаки достоинства высших должностных лиц.

Ст. 112. ...Плутовским пробираюся цирком... В окрестностях Большого цирка (Circus Maximus), как и на форуме, собирались всякие праздношатающиеся и обманщики: гадатели, астрологи, площадные лекари и всякий подобный сброд. Тут же по вечерам сбывались и всякие краденные вещи.

Ст. 115. Трое рабов  повар, накрывающий на стол и разливатель вина. У богатых римлян слуг было гораздо больше.

Ст. 119120. Марсий  сатир, которого в музыкальном состязании победил Аполлон и велел содрать с него кожу. Статуя Марсия стояла около ораторской трибуны на римском форуме, где помещалась и меняльная лавка ростовщика Новия. В пояснение этих стихов Дмитриев замечает:  Мы говорим о ростовщиках, что они со своих должников «кожу дерут».

Ст. 121. До четвертого часа  т. е. по-нашему до десятого. См. Сат. I, 5, ст. 24.

[5/5Фет А. А.


Ни потому, Меценат, что из всех Лидийцев, пришедших
В землю Этрусков, никто с тобой благородством не равен,
Ни потому, что по матери и по отцу твои деды
Повелевали издревле числом легионов великим,
5 Не подымаешь ты носа, как многие делают это,
Над незнатным, как я, отцом-отпущенцем рожденным.
Не принимая в расчет от какого отца кто родился,
Будь свободно рожденный он только, ты истинно понял,
Что до владычества уж и незнатного Туллия царства
10 Много нередко мужей, происшедших от предков ничтожных,
Прожили честно свой век и мест достигли почетных:
А напротив Левин, из рода Валерия, коим
Гордый Тарквиний низвергнут был с трона, он сам-то
Целый свой век не дороже был ассом, по мненью народа,
15 А ты знаешь, народ ведь почести с дуру нередко
Воздает недостойным, и без толку рабствует славе,
Все дивится на подписи да на слепки. Что ж нам-то
Делать, в такую безмерную даль от черни ушедшим?
Будь хоть так, что народ предпочел бы Левину дать место
20 Что безродному Децию иль зачеркнул меня Аппий
Цензор за то, что не от свободного родом родился:
И по делом, так как я не остался бы в собственной шкуре.
Но честолюбье влечет, приковав к колеснице блестящей,
И худородных не менее знатных. Что выиграл Тиллий
25 Тем ты, что вновь приобрел кайму и стал ты трибуном?
Зависти больше теперь, а в частном быту было меньше.
Ибо если безумец ремнем по голени черным
Проплетет и с груди кайму широкую спустит,
То услышит сейчас: «Это кто?  от кого он родился?»
30 Точно как тот, кто болен недугом Барра, желает
Слыть за красавца, куда б ни пошел,  желанье внушает
Девушкам, разобрать по частям, какое лицо то
У него и ноги и икры и зубы и волос:
Так и тот, кто берет на свое попечение граждан,
35 Город, Италию, царство и божеских храмов святыни,
Чей то он сын и не подл ли по матери низкого рода?
Думать об этом и спрашивать всех вынуждает он смертных.
«Ты, сын Сираиль Дамы иль Дионисия, смеешь
Граждан свергать со скалы, иль сдавать их на руки Кадму?»
40 Новий сидит же за мной на ступень, хоть мой сослуживец:
Так как он то, чем был мой отец. «По твоему Павел
Ты от того иль Мессала? А тот, хоть двести повозок,
Трое ль за раз похорон столкнутся на рынке,  рога все
Перекричит он и трубы; нас это-то в нем привлекает».
45 Возвращаюсь к себе, отца-отпущенника сыну.
Все грызут меня, отца-отпущенника сына,
Ныне за то, что твой, Меценат, я сожитель; а прежде
Было за то, что Римский я вел легион, быв трибуном.
Это на то не похоже; ведь хоть и мог бы по праву
50 Кто позавидовать в почести мне, но не в том, что мне друг ты,
Знающий, как выбирать достойных, далекий от всяких
Хитрых пройдох. Не за то я могу назваться счастливцем,
Что по случайному жребию ты достался мне другом;
Ты не жребием мне приведен: давно уже прежде
55 Добрый Виргилий и Варий тебе про меня говорили.
Как вошел я к тебе, то мало сказал, заикаясь,
Так как безмолвная робость распространяться мешала;
Не говорил, что отец у меня из знатного рода,
Что объезжаю владенья свои на коне Сатурейском,
60 А сказал, кто таков я. Ты, по обычаю, мало
Мне отвечал: я ушел; а чрез девять месяцев снова
Ты призвал и меня к друзьям сопричислил. Горжусь я,
Что понравился я тому, кто знает, что честно,
Не по знати отца, а по жизни и чистому сердцу.
65 Если пороками легкими и немногими только
Я отягчен от природы, а впрочем исправен, как можно
Встретить порою на теле красивом родимые пятна, 
Если ни кто меня скупостью грязной иль гнусным разгулом
Не упрекнет никогда, потому что я чист безупречно,
70 (Чтобы себя похвалить), и если друзья меня ценят,
То причиной тому был отец, что при крошечном поле
Не захотел меня к Флавию в школу отдать, хоть в нее же
Знатные мальчики, центурионов дети ходили,
Левой рукою неся дощечку и ящик для марок,
75 Восемь раз принося за ученье деньги по Идам,
А отважился мальчика в Рим увезти, чтоб учился
Тем он наукам, каким и всадник чад своих учить,
Или сенатор. Одежду и слуг за нами идущих
В тесной толп если б кто увидал, подумал бы верно,
80 Что дедовское добро доставляет мне роскошь такую.
Сам неподкупнейшим стражем моим он был безотлучно
Около всех наставников. Что говорить? Чтоб стыдливость,
Эту красу добродетели, я сохранил, он не только
От деяний дурных меня блюл, но от всех нареканий;
85 Он не боялся подпасть обвиненью, если глашатым
Я со временем став, или сборщиком, как был и сам он,
Мелким займусь ремеслом; да и я б не роптал; а тем боле
Ныне я должен хвалой воздавать ему благодарность.
В здравом ум не стыжусь я такого отца; и не стану
90 Тем себя защищать, как это многие любят,
Что, коль родители их не почетные, знатные были,
В том не повинны они. С подобными я расхожуся
В слове и помыслах: ибо, когда бы природа велела
Возвращаться в известные годы к отжитому веку,
95 И пожелал бы иной других родителей выбрать
Ради тщеславия: я бы, довольный своими не взял бы
Новых со связками или же с креслами,  хоть показался б
Глупым толпе, а тебе быть может разумным, за то что
Не пожелал я нести мне вполне непривычное бремя.
100 Ибо нуждался б тогда непрестанно я в большем избытке,
Нужно бы многих принять; возить то того, то другого
Вместе с собой, одному чтоб в деревню иль в поле не ехать;
Много прислуги держать при себе и прокармливать коней,
Да заводить колесницы. Теперь же к лицу на муле мне
105 Куцем, если угодно, пускаться хоть вплоть до Тарента,
Хоть чемодан тому боки протер, а всадник лопатки;
Не упрекнут меня в скупости, как упрекаем ты, Тиллий,
Коль за тобой по Тибурской дороге, за претором, только
Пять мальчишек несут и корзину с вином, да и судно.
110 Я же покойней живу, чем ты, преславный сенатор,
Или тысячи прочих. Один я, куда мне угодно
Прямо иду; справляюсь, по чем овощи и пшеница;
По лукавому цирку брожу; а под вечер нередко
И по Форуму; слушаю всех предсказателей; тут уж
115 К дому иду, к гороху, порею да блюду лепешек;
Трое служат за ужином мальчиков; пара бокалов
С маркою стоят на мраморе белом, и тут же
Чаша простая с кувшинчиком,  все Кампанская рухлядь.
Вот наконец-то спать я иду, не заботясь, что завтра
120 Рано вставать, чтоб отправиться к Марзию прямо, который
Явно в лицо не желает из Новиев видеть меньшого.
До четырех я лежу; затем гуляю, иль чтеньем
Или письмом в тишине утишаюсь, потом натираюсь
Маслом, но не таким, что из ламп крадет мерзостный Натта.
125 Но когда утомленному жгучее солнце купаться
Мне велит, я бегу от лапты и с Марсова поля.
Тут закуска не сытная, а сколько нужно, чтоб день весь
Не натощак проходить,  и отдых домашний. Вот это
Жизнь отрешенных от зол и тягостей всех честолюбья;
130 Так утешаюсь надеждой прожить отрадней, чем если б
Квестором был мой отец и дед и даже мой дядя.

Впервые: Фет А. А., «К. Гораций Флакк», М., 1883.

Сат. VI. Косвенно отвечая в настоящей сатире завистникам, Гораций остается верным практическому миросозерцанию римлянина, на которое мы не раз указывали. Признавая очевидную преемственность рода и влияние воспитания, он указывает на недостаточность этих данных перед судом о точном достоинстве человека, требующем действительной заслуги. Обращаясь к Меценату, как истинному ценителю заслуги, поэт трогательно припоминает усилия своего вольноотпущенного отца доставить поэту с одной стороны возможность возвыситься до круга избранных, а с другой стороны предъявлять к жизни самые скромные требования.


Ст. 1. Первые переселенцы в Этрурию были по преданию лидийцы и потому род Мецената не уступает тем римским, которые вели свое происхождение от Энея.

Ст. 9. Cepвий Туллий.

Ст. 12. Публий Валерий Левин, по схолиасту, распутный, достиг только квестуры. Валерий Попликола совместно с Юнием Брутом первый римский консул по изгнании Тарквиниев.

Ст. 14. Асс смотр. I кн. сат. 1, 43.

Ст. 20. Деций тут вместо всякого другого худородного.

Ст. 21. Аппий Клавдий Пульхер, цензор известный своей разборчивостью  вместо всякого строгого цензора.

Ст. 24. Тиллий, изгнанный Цезарем из Сената, снова приобрел сенаторское достоинство став трибуном.

Ст. 27. Сенаторы проплетали ноги до половины икры черными ремнями сандалий.

Ст. 30. Быть может Варр, встречающейся I кн. сат. 4, 110.

Ст. 38. Приводя рабские имена, гражданин не допускает мысли, чтобы их сын, как трибун, указывал на граждан, подлежащих свержению с Тарпейской скалы или отдаче на руки палачу Кадму.

Ст. 40. На замечание сына вольноотпущенного, что у него же есть сослуживец вольноотпущенник, хотя и сидит ступенью дальше от зрелища, толпа отвечает, что такая сравнительная почесть еще не превращает сына вольноотпущенника в Павла из рода Эмилиев или Мессалу из рода Валериев, но за то у вольноотпущенного чиновника голос «звонче всяких труб».

Ст. 59. Сатур или Сатуреи город и округ близь Тарента, отличавшийся конными заводами.

Ст. 72. Флавий, учитель городской школы в Венузии.

Ст. 74. Разлинеенные дощечки, по которым расставлялись камешки или марки, представляли подобие наших счетов.

Ст. 75. За исключением 4-месячных каникул, мальчики в середине месяца на Иды,  8 раз в год платили в школу за ученье.

Ст. 97. Консульские связки розог с сигарой в середине и курульные кресла из слоновой кости.

Ст. 107. Неизвестный нам претор,  по самой аристократической дороге, окруженной вилами, по скупости, тащит все необходимое с собой, во избежание путевых издержек.

Ст. 113. Под аркадами цирка производилась мелочная торговля.

Ст. 118. Глиняная кампанская утварь вместо серебряной.

Ст. 120. На форуме около статуи известного сатира Mapзия, с которого Аполлон содрал кожу, сбирались ростовщики, в том числи и братья Новии. А как Марзия изображали с поднятой рукой, то Гораций заставляет думать, что Марзий ею отстраняет младшего Новия.

Ст. 126. Lusum trigonem, игру в мяч между тремя мы решились перевести словом лапта, где тоже гоняют мяч палками.

На сайте используется греческий шрифт.


МАТЕРИАЛЫ • АВТОРЫ • HORATIUS.RU
© Север Г. М., 20082016