КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК • ПЕРЕВОДЫ И МАТЕРИАЛЫ
CARM. ICARM. IICARM. IIICARM. IVCARM. SAEC.EP.SERM. ISERM. IIEPIST. IEPIST. IIA. P.

переводчики


У некоторых переводчиков есть две или три версии перевода одного текста. В собрание включены все версии, в которых отличны минимум три строки. Если отличны только одна или две строки, приводится версия, которая считается более поздней.

Переводчики → Николаев А., 1 перев. [убрать тексты]


a. p. i humano capiti cervicem pictor equinam...


Если бы художник задумал приставить человеческую голову к лошадиной шее, украсить разноцветными перьями отдельные члены, собрав их отовсюду так, чтобы все тело снизу заканчивалось безобразной, уродливой рыбой, а сверху была бы прелестная головка женщины, и пригласил бы вас, друзья, полюбоваться этим, удержались ли бы вы от смеха? Верьте, Пизоны, на такую именно картину очень будет похожа книга, наполненная нелепыми, как бред больного, измышленными образами, где ни нога, ни голова не гармонируют со всей фигурой.

Правда, у художников, и не менее того у поэтов, всегда была полная возможность замышлять что угодно  мы это знаем и такой свободы просим, признавая ее взаимной, но не с тем ведь чтобы черты кротости смешивались с чертами неукротимости, не с тем, чтобы змеи были с птицами вместе, а ягнята со львами; ведь, всегда к часто напыщенному и многообещающему замыслу делают одну, две добавки, как широкие, яркие пурпуровые полосы на платье. Так описывают алтарь и рощу Дианы или извилины быстрого ручейка на полях, услаждающих взор, или воды Рейна, цветы радуги во время дождя, а, между тем, в данном случае все подобное могло быть вовсе неуместно. Может быть, умеешь ты нарисовать кипарисное дерево, но зачем оно, если на картине за данную плату пишешь того, кто в отчаянии спастись от кораблекрушения. Если начали делать амфору, почему же, когда вертится гончарное колесо, выходит лишь кружка. Одним словом, пусть будет, что угодно, но была бы простота и единство.

Большинство из нас, вдохновенных поэтов, ты  отец и вы  юноши, достойные отца, прельщаемся призраком идеального. Стремясь быть краткими, мы делаемся туманными; гонимся за сюжетами легкими, и у нас недостает энергичности и живости; обещаем возвышенное, и делаемся напыщенными. Чересчур осторожный и трусливый пред бурей ползет по земле, и тот, кто желает разнообразить одно и то же  вдруг производит чудовищное; рисует дельфинов в лесах, а в водах кабана. Так, к прямым погрешностям приводит нас эта боязнь обвинений, если нет искусства. Около школы Эмилиевой, там внизу, ваятель и ногти выльет и нежные волосы живо выделает из меди, а в целом работа его плоха, потому что все вместе изобразить он не сумеет. Быть подобным ему, если бы я стал работать над каким-нибудь произведением, было бы у меня не больше охоты, чем существовать с очаровательными черными глазами, волосами и с носом на сторону. Выбирайте сюжет вы, писатели, но вашим силам, долго рассматривайте, что откажутся вывести ваши плечи, и что они смогут. Кто избрал предмет по силам, у того и речь польется сама собой, и строй ее будет ясен, а ведь главная сила и прелесть этого строя, если я не ошибаюсь, в том, чтобы в известный момент сказать только то, что в этот момент и должно сказать; ряд мыслей уберечь, оставить до соответствующего времени. Меткий и осторожный также и в сочетании слов, автор обещанных стихотворений одно пусть одобрит, а другое отбросит заранее. Ты выразишься превосходно, если путем искусного соединения известному уже слову придашь новый смысл. Если же когда-либо необходимо будет обозначить содержание понятия терминами новыми, удачно можно придумать такие термины, которых не слыхали слегка одетые в «цинктус» цетеги (т.е. древние римляне). Свобода предоставляется в этом, но пользуйся этим в скромных размерах. Если образцами будут служить греческие слова, то новые, недавно придуманные по ним термины, слегка, умеренно видоизмененные найдут себе подражание. Что ж в самом деле? Римлянин разрешит для Цецилия и Плавта, и в то же время отнимет у Виргилия или Вария? За что же я-то ненавистен, если я способен внести кое-что новое? Ведь обогащалась же речь предков языком Катона и Энния? Ведь ввели же они ряд новых терминов для понятий. Нет, было и всегда будет позволительно придавать современную форму словам как бы новой чеканки. Как леса меняют листву с течением годов, и прежние листья спадают, так и слова в старом возрасте исчезают и, подобно юношам, цветут и крепнут, только лишь народившись. Во власти смерти мы и все наше. Проникло ли море в материк, и защищаются корабли от северных ветров  труд, достойный правителя, или долго бесплодно стоящие воды стали доступны плаванию, питать окрестные города, когда прошел тяжелый плуг, или река, узнав лучший путь, изменила течение, вредное для плодов полевых; дела смертных погибнуть, и тем более не вечно живут значения и приятность речей их. Много возродится из слов, какие уже отжили; много, если потребует обычай, исчезнет из тех, какие ныне в почете; от обычая зависит решение, зависят законы и правила речи. Каким стихотворным размером можно описывать подвиги царей и вождей, и мрачные войны, показал нам Гомер. В соединении неравных стихов изливалось прежде горе, а после и восторги удовлетворенного чувства. Кто, впрочем, изобрел уменьшенный элегический стих, о том грамматики спорят, да и теперь подлежит еще обсуждению. Злая усмешка вооружила Архилоха его собственным ямбом. Эту стопу восприняли комики и величественные трагики. Удобна она для диалогической речи, выделяется заметно в шуме народном, как бы родилась для драматических действий.

Струнами в удел отдала Муза восхваление богов, детей их, борцов-победителей, коней, опередивших в состязании, тревоги лет молодых и беспечность веселья. Если не могу я, не умею соблюдать различие в описанных видах и особую окраску произведений, то как приветствовать во мне поэта? Зачем непристойно стыдясь, предпочитаю я незнание  изучению? Материал комедий не мирится с изложением стихами • трагедий. В свою очередь, неприятно действовал бы рассказ о пире Тиеста обыденным складом стихов, почти присущими комедии. Каждая область в отдельности пусть занимает доставшееся ей в удел место, как ей пристойно. Иногда, впрочем, и комедия возвышает свой тон, и рассерженкый Хремес порицает грозными словами и лица трагедий. Телеф и Пелей изливают нередко скорбь, но в простых выражениях  когда оба они, бедные изгнанники, забывают свои пышны я фразы и слова, чуть не в полтора фута, если цель их возбудить жалость в сердце зрителей. Не достаточно для стихов изящества формы. Пусть обладают они и внутренней привлекательностью, пусть направляют настроение слушателя, куда им угодно. Как смешное вызывает улыбку на лице человека, так плач вызывает слезы. Чтобы заплакал я по твоему желанию, должен ты сам прежде всего выразить правдиво скорбь; тогда твое горе тронет меня, будь ты Телеф или Пелей; если же будешь передавать мысль в выражениях неудачных, или буду я дремать или засмеюсь. Скорбное выражение лица неразлучно с речью грустной, а гневное со словами полными угроз; веселому виду соответствуют шутливые фразы, а суровому  серьезные. Ведь сама природа сначала внутренне настраивает нас применительно ко всякого рода положениям; радует или побуждает к злобе, или тяжелой тоской угнетает до земли и тревогой мучит, а потом уже язык выражает и истолковывает душевные движения. Если слова не будут соответствовать положению говорящего, то ведь хохот подымут и всадники римские и пешие. Большая разница  станет ли бог говорить, или герой  многоопытный старец, или пылкий и цветущий юноша, властная ли матрона, или усердная няня  кормилица, торговец ли ношатый, или работник на зеленеющей пашне, из Колхиды, или Ассирии, воспитанный в Фивах или Аргосе. Или следуй ты преданию, или измышляй, но соблюдая внутреннее соответствие. Если, положим, ты, писатель, воспроизводишь прославленного Ахилла, то неутомимый, дышащий гневом, неутолимый, неудержимый  пусть не признает он законов над собой, пусть он в одном оружии только видит опору. Медея пусть будет жестокая, непобедимая, горькая Ино, Иксион  вероломный, скиталицей  Ио, а Орест  мрачно угрюмый. Если ты делаешь попытку вывести на сцену что-либо совсем новое, решаешься представить новый тип, то он должен быть выдержан до конца таким, каким появляется в начале верным себе.

Трудно самостоятельно воссоздать общие черты, тебе правильнее было бы придавать форму драматических произведений песням Илиады, чем если бы первым сталь ты изображать незнакомое ранее не обработанное никем. Общеизвестный сюжет станет твоим личным достоянием, сам только не будешь ты вращаться около приемов избитых, рутинных и не будешь стараться передавать слово в слово, как добросовестный переводчик, или если, при подражании, не окажешься настолько стесненным, что сомнение в себе или законы конструкции произведения не позволят тебе сделать свободного шага. Не начнешь ты и так, как однажды циклический поэт: «Петь буду я о Приама судьбе, о войне достославной». Какое выполнение может быть достойно такой широкой, многообещающей темы? Родить будут горы, а родится ведь смешной мышонок. Насколько правдивее тот, кто не замышляет ничего несообразного: «Скажи мне, Муза, о муже, который, после времени взятия Трои, много видел городов и многих людей обычаи». Не думает он из ослепительного блеска произвести только дым  нет, но из дыма дать свет. Он выбирает затем картину чудесного свойства; Антифата и Сциллу и с Циклопом  Харибду. Не начинает он рассказа о возвращении Диомеда с гибели Мелеагра, или о войне троянской с двух яиц; постоянно имеет в виду главную цель, увлекает слушателя непосредственно в средину рассказа, как будто уже знакомого, оставляя в стороне все то, чему в изложении не находит возможным сообщить какую-либо привлекательность, и так вымышляет, так комбинируем ложное с истинными чтобы средина не шла в разрез с началом, а с срединой  конец.

Послушай, чего желаю я и вместе со мной публика. Если нужны тебе аплодисменты зрителей, которые ждали бы до занавеса и сидели бы до конца, пока музыкант не даст сигнала к рукоплесканию, необходимо ясно очерчивать характерный особенности каждого возраста, обрисовывать, как должно, природные свойства; с годами они видоизменяются. Ребенок, который умеет уже говорить и уверенной ногой ступает по земле, стремится поиграть со сверстниками, легко рассердить его, легко и примирится он, и сменяется это по часам. Юноша, еще без бороды, избавившись, наконец, от воспитателя, увлекается лошадьми, восторгается собаками и зеленью луга на солнечном припеке; но он, как воск, податлив на порочное, увещаниям он не доступен, поздно сознает он полезное, расточает деньги, горделивый и страстный, быстро покидает он, что полюбит. Но вот стремления изменились, и возраст и мысли мужа влекут его к богатству, к дружественным связям; он служит рабски почету, но остерегается делать то, что вскоре и с трудом приходилось бы изменять. Много неудобств окружает старость; или старик ищет богатств, но, найдя, он, жалкий, воздержен и боится тратить,  или он неуверенно и безучастно относится ко всему, во всем медлит, но долго надеется, нет в нем энергии, вместе с тем, жаждет он будущего в жизни; тяжелый, докучливый хвалит он лишь прошедшее время своего детства; тех, кто моложе его, обличает, как строгий цензор. Много благ приносят с собою года, восходя постепенно; многих благ лишают они на склоне. И вот, чтобы как-нибудь не применить нам свойств старческих к юноше, или черт мужа к мальчику, будем мы постоянно держаться того, что присуще, что соответствует данному возрасту.

Или действие происходит на сцене, или на ней сообщается лишь о происшедшем. Правда, слабее впечатление производит то, что воспринимается лишь слухом, нежели то, что происходит пред глазами, и передается зрителю непосредственно. Но, тем не менее, не будешь ты изображать пред зрителями то, что необходимо должно происходить за сценой; много такого ты скроешь от взоров, что вслед за тем красноречиво передано будет зрителям; не следует Медее убивать детей пред публикой или безбожному Атрею варить пред всеми человеческие внутренности, или Прогне превращаться в птицу, а Кадму  в змею. Ко всем подобным сценам я отношусь или с отвращением или с недоверием.

Пьеса не должна быть ни длиннее, ни короче пяти действий, если хочешь, чтобы приняли ее да и посмотрели в другой раз. Божество пусть не вступается, разве только сплетение действий само собой потребует этого разрешения свыше. Четвертое лицо не следует вводить в диалог и стеснять тем действие.

Хор пусть строго исполняет обязанности и роль только актера и ничего, поэтому не поет среди актов такого, что не относилось бы к главной цели, не стояло бы с ней в тесной связи. Пусть он сочувствует и дает дружеские советы добрым, укрощает злобу, любит тех, кто страшится греха, восхваляет трапезу за умеренным столом, благодетельность правосудия и законов, и безмятежную жизнь, когда и ворота не замкнуты. Пусть хранит он поверенную тайну, и просит, и молит богов, чтобы счастие вновь возвратилось к несчастным и удалилось от гордых.

Флейта не та, что теперь, обделанная горным металлом и похожая на трубу,  нет,  флейта тонкого звука, простая с немногими отверстиями, полезна была для песен хоров и их сопровождения, притом, игры ее достаточно было, когда ряды театра еще не бывали слишком переполнены  тогда, конечно, и народ легко было исчислить; его было немного и собирался он  бережливый, нравственный, скромный. Потом он победоносно стал расширять свои земли, просторными стенами окружать города, и безнаказанно в праздники, при свете днем вином просить Гения. Тогда и ритм и мотивы музыкальные получили большую свободу. Да и что иначе привлекало бы в досуг от работы невежественных поселян, смешавшихся с горожанами, людей низкого происхождения с благородными? Так трубач придает подвижность и роскошь стародавнему искусству, ходит он из стороны в сторону по сцене и везется за ним его платье. Вместе с тем, и строгая лира обогатилась звуками и неудержимо отважная изобретательность породила необычайный склад речи, и мысль, чуткая к полезному, разрывая будущее, нисколько уже не отличалась от изречений дельфийских.

Тот, кто в стихах трагедии состязался за дешевого козла, вскоре затем нагих вывел на сцену и полевых сатиров и, не умаляя ничьей важности, попробовал более резкую шутку, имея в виду такою приманкой и приятным нововведением завлечь зрителя забывшего порядок, хмельного после праздничной жертвы. Но шутливым и болтливым сатирам следует такими являться, так серьезное превращать в смешное, чтобы какое бы божество, какой бы герой ни представлялся, недавно блиставший золотом царственным и пурпуром,  чтобы речь низшей пробы не переселяла его в мрачные таверны, или, наоборот, чтобы избегающий низменного не витал в заоблачной пустоте. С болтливостью легких стихов не уживаются типы трагедий; матрона, танцующая, но требованию, в праздничный день, с некоторым смущением будет находиться среди беззастенчивых сатиров. В качестве писателя сатирических драм я не стал бы, Пизоны, выбирать лишь простыл и прямые обозначения понятий, и не стремился бы настолько отступать от характерного стиля трагедий, чтобы безразличным уж стало, говорит ли Дав, дерзкая служанка Питиас, обманом нажившая талант у Симона, или страж и слуга своего питомца Силен.

Слагая стихотворные произведения, буду я пользоваться известным материалом языка так, что всякий сочтет доступной ту же работу, но, принявшись, долго будет потеть над ней и бесплодно трудиться; так много значит самое сплетение и соединение мыслей, такими достоинствами может отличаться изложение общеупотребительными средствами языка. На мой взгляд, Фавны, выведенные из своих лесов, вовсе не должны походить на постоянных обитателей городских перекрестков и почти неразлучных с форумом; ни в каком случае не должны они молодиться в слишком нежных стихах, но и не должны поражать слух неопрятными и оскорбительными словами. Ведь всадникам и домовитым людям обидно это; не отнесутся они с одинаковым расположением к тому, что одобрит покупатель тертого гороха, и венка за это они не дадут.

Краткий со следующим за ним долгим вместе называется ямбом. Стремительность стоп побудила придать ямбам название триметра, хотя от первой до последней стопы однообразно повторяется по шести ударений. Не так давно ямб, чтобы быть более медленным и менее тяжелым для слуха, в свои наследственные права стал допускать неподвижные спондеи; стеснительно и как бы терпеливо, по-товарищески, но не уступая, однако, ни второго, ни четвертого места. Он и в знаменитых триметрах Акция редко появляется, и в стихах Энния большим бременем появился на сцене; предъявляют позорное обвинение или в излишней поспешности работы и отсутствии тщательной отделки, или прямо в незнакомстве с искусством. «Не всякий, как судья, замечает неритмичность в стихах, и римским поэтам незаслуженное делалось снисхождение. Уж не уклоняться ли от правил поэтому и мне? Не писать ли произвольно? Или предполагать, что все увидят мои погрешности, и быть осмотрительным и осторожным в пределах надежды на снисхождение (= spem veniae cautas); но избежав. наконец, вины, я тем еще не заслужил славы. Перелистывайте греческие образцы ночью, перелистывайте их днем. Пусть ваши прадеды восхваляли и ритм и остроумие Плавта; право, слишком терпеливо, чтобы не сказать по глупости, дивились они и тому и другому, если, конечно, и я, и вы умеем отличать грубые слова от изящных и чутко определять пальцами и на слух законную мерность стиха.

Неизвестный ранее вид трагедии музы Камены изобрел, говорят, Феспис, и разъезжал он с произведениями на повозке; исполняли их с пением и с намазанными дрождевыми осадками физиономиями. После него Эсхил придумал маску и солидную одежду  паллу и устроил легкую настилку из брусьев для сцены и научил величественно произносить и выступать в котурнах. За ними следовала старая комедия, далеко не без славы; но ее свобода перешла нормальные границы и стала силой, подлежащей вмешательству закона; закон принят, и хор позорно умолк, зловредные права его отняты. Ничего не оставили наши поэты неиспробованным и весьма почтенны заслуги тех, кто решился перестать рабски идти за греками и обратился к родным сюжетам, будь это авторы претексты или тогаты, и не был бы Лациум более мощным доблестью и славным оружием, нежели своей речью, если б любой из поэтов не чуждался усидчивой работы над отделкой. Вы, кровь Помпилиева, не признавайте стихотворного произведения, которое долгое время не подвергалось тщательным исправлениям и десятки раз не отделывалось до последней возможности под ноготок.

A ведь Демокрит верит в более счастливые условия таланта, нежели жалкого искусства, и рассудительным поэтам не дает места на Геликоне. Не малая, поэтому, часть из них не заботится ни ногти остричь, ни бороду; уединения ищет, избегает даже бань. Приобретет ведь значение и имя поэта, если головы своей, коей не излечить даже зельями трех Антикир, никогда не доверит цирюльнику Лицину. Ну и глуп же я, что в период весеннего времени очищаюсь от желчи! Ведь не будь этого  другому не написать бы стихов лучше моих; впрочем, это  пустяки. Итак, буду я исполнять назначение точильного камня, который способен делать острым железо, хотя сам резать не может; ничего не буду я писать, а разъясню обязанности поэта  откуда брать содержание; что питает и образует поэта; что соответствует, что  нет; чего достигает поэт старанием, к чему приводит заблуждение.

Здравое суждение  основа и источник правильной работы; это могут показать тебе произведения последователей Сократа; изученный предварительно сюжет сам собой получит словесное выражение. Тот, кто уяснил себе, каков его долг к родине, какой к друзьям, какою любовью должно любить родителей, какою брата и доброго друга, какие обязанности сенатора, какие  судьи, какова роль отправленного на войну вождя  тот, конечно, сумеет сделать соответствующую обрисовку каждой личности. От образованного подражателя я потребую иметь в виду типы нравов из жизни и из них извлекать живые речи. Иногда драматическое произведение, замечательное по отдельным мыслям и правильности характеристик, хотя и без внешнего изящества, без силы выражения и искусства сильнее привлекает публику и более останавливает на себе внимание, чем бедные содержанием стихи и звонкие, пустые фразы. Грекам уделила талант, грекам дала муза законченность формы выражения, грекам, ничего не жаждущим, кроме истинной славы. Римские мальчики путем длинных вычислений научаются делить ассы на сотые доли. Пусть скажет сын Альбина; если от пяти двенадцатых асса отнята унция (1/12 асса), то сколько остается? Ты мог бы уже сказать: «Четыре двенадцатых». Отлично! Сумеешь сберечь свое имущество. Ну, а если прибавить унцию, что будет? «Половина». И неужели при таком застое духовных сил, если так овладела забота о материальном, надеемся мы, что могут появляться такие стихотворные произведения, какие должно смазывать кедровым соком и сберегать в тонком кипарисе?

Или принести пользу, или лишь услаждать намерены поэты или, вместе, воспевать и приятные, и поучительный стороны жизни. Во всех твоих наставлениях будь краток, чтобы поучаемый тобою души быстро воспринимали сказанное и надежно усвояли; ведь все чрезмерное не удерживается в переполненном сердце. Измышленное для удовольствия пусть будет ближе всего к истине; чтобы драма не требовала доверия к себе во всем, в чем только ей угодно, чтобы не извлекали в ней живых детей из желудка пожравшей их Ламии. Центурии зрелых мужей не привлекает ничто лишенное морали; рамны кичливо проходят, в свою очередь, мимо серьезных стихотворений; все голоса за того, кто сочетал полезное с приятным, кто услаждает читателя, но, вместе, и поучает его. Такая книга заслужит цену у Сосиев, такая и за море идет, и долгие годы не умалится известность поэта. Бывают, однако, и такие погрешности, какие желал бы я извинять. Ведь и струна нередко не издает звука по желанию руки и мысли, и бывает, когда вызываешь звук солидный, издает она только резкий; не всегда и лук попадает всюду, куда будет метить. Если в стихотворении больше блестящих достоинств, не поставлю я в укор несколько таких пятен, которые породила или небрежность, и от которых не достаточно ограждена сама человеческая природа. Что ж отсюда? Как переписчику книг не бывает прощения, если бы сколько ни указывать ему, все-таки, грешил бы он в одном и том же; как над тем кифаристом смеются, который ошибается постоянно на одной и той же струне, так для меня тот, кто во многом не исправен представляется известным Херилом, которому я удивляюсь со смехом, если удаются ему два или три стишка. Досадую я также когда вздремнет добрый Гомер. (Но при огромном труде позволительно поддаться и дремоте.)

Стихотворение, как картина; бывает такая, которая более привлекает тебя, если станешь поближе, а иная, если будешь стоять дальше; одна любит мрак, а другая пожелает, чтобы смотрели при свете, так как не страшится она остроумных замечаний критиков; одна понравится раз, другую посмотришь и десять, и все будет нравиться. Ты  старший юноша, хотя и голос отеческий направляет тебя к истине, да и сам по себе ты рассудителен, выслушай и запомни следующее замечание; в известных областях справедливо допускается посредственное и только сносное. У правоведа и ходатая по делам средней руки ведь нет качеств красноречивого Мессалы, и не знает он столько, сколько Касцеллий Авл, и все же есть ему цена; посредственность в поэзии ни люди, ни боги, ни сами столбы объявлений не допускают. Как за приятным столом противна бывает нескладная музыка, грубые косметики, или мак с сардинским медом  ведь обед мог бы пройти и без этого,  так и стихотворение по природе своей предназначенное, все-таки, увеселять душу, если немного оно спустится с высоты, надает к низшим ступеням. Кто состязаться не умеет, тот и не вступай в борьбу на поле, и незнакомый с игрой в мяч, в диск или кольцо  не вступай, чтобы окружающая густая толпа не разразилась справедливым смехом. A ведь иной не умеет, и все-таки хватает у него смелости сочинять стихи. Да, впрочем, почему же и нет? Свободен, благороден, а главное заплатил сумму денег, должную для всадников, да и далек от всего порочного? Но ты ничего не скажешь, не сочинишь без соизволения Минервы. Таковы твои взгляды, таковы мысли твои; а если что когда напишешь, предоставь выслушать и обсудить Мецию, отцу да и нам. Лет девять не издавай, спрячь свои тетради. Можно ведь будет исправить, что еще не издано, но не бывает, чтобы возвращалось назад произнесенное слово.

Священный истолкователь божеских велений, Орфей, от убийств и позорной жизни отвратил обитателей лесов, и говорят, поэтому, что кроткими делал он тигров и львов хищных. Говорят, и Амфион, основатель фиванского города, звуками лиры скалы сдвигал и увлекал манящею песнию, куда пожелает. Некогда мудрость была в том, чтобы различать частное и общественное, священное от мирского, не допускать сожития без разбора, давать права мужьям, строить города, законы вырезывать на дереве; так рождались почет и слава божественных прорицателей и песней стихов. После них достославный Гомер и Тиртей стихами возбудили души мужей к Марсовым войнам; стихами выражали гадания, и жизни указывался путь, и благоволения царей достигала пиерийская лира, и народилась веселая драма в завершение долгих трудов. Если так  то не постыдишься ты Музы, искусной на лире, и певца Аполлона.

По природе ли своей заслуживает похвалы стихотворение, или благодаря искусству  вот вопрос? Не вижу я, какая польза в занятиях без дарования свыше, или в природном таланте, но без образования; в такой мере ищет одно у другого, как бы содействия, дружелюбного сочетания. Тот, кто в беге стремится достигнуть желанной меты, много ведь сделал для этого, многое вынес юноша  и жар, и стужу, воздерживался от страстей, от вина. Музыкант, который играет на Пифийском празднестве, ведь сначала, учился и страх испытывал перед наставником. А теперь достаточно стало сказать: «Я удивительные стихи сочиняю, пусть одолеет опоздавшего чесотка, а мне позорно отставать и сознаваться в действительном незнании того, чему я не учился». Как крикун, который собирает толпу для покупки товаров,  так точно склоняет единомышленников, стремится к наживе такой поэт, который землею богат, богат и деньгами, отданными в рост. Если правда  такой он, что может умело, изящно устроить обед, обещаться за ненадежного бедняка, выручить запутанного в тяжелых тяжбах, то я дивиться буду, если сумеет он в своем восхищении различить ложного от истинного друга. А ты, если кому-либо подарил или намерен что-нибудь подарить, не вздумай такого, когда преисполнен он радости, приводить к чтению сочиненных тобою стихов; ведь, он, конечно, закричит: «И, красиво, хорошо, стройно!» Бледнеть будет от стихов, даже слезы источать из дружественных очей, а то и скакать будет, землю бить ногами. Но как те, кто по найму плачет на похоронах, и говорят и делают по виду едва ли не более тех, кто действительно скорбит душой; так и льстец волнуется больше, чем правдивый ценитель. Говорят, что вельможи множеством бокалов чистого вина настойчиво отягощают и тех, о ком стараются верно узнать, достойны ли они дружбы. Если ты будешь стихотворения писать, пусть никогда не обманут тебя души, скрытые в шкуре лисицы.

Если ты читал что-нибудь Квинтилию, то последний говорил: «Поправь, пожалуйста, и здесь, и вот это». Если ты говорил, в свою очередь, что два, три раза пробовал, и напрасно, что лучше не можешь, то он требовал вычеркивать, и как бы снова класть на наковальню стихи, плохо отбитые, отделанные. Если же ты предпочитал защищать свои промахи, чем исправлять их, то ни единого слова, никаких усилий не тратил он более по-пустому, чтобы ты уже без постороннего вмешательства один любил лишь себя и свое. Человек благонамеренный и благоразумный, конечно, отбросит неискусные стихи, осудит сам тяжелые, а при необработанные сделает поперечную черную пометку тростью, отнимет изысканные украшения, недостаточно ясному потребует придать света, обличит выражения двусмысленные, отметит, что следует изменить, будет, одним словом, Аристархом и не скажет: «Зачем обижу я друга из-за пустого»? Ведь эти пустяки-то вовлекут раз осмеянного и неблагосклонно принятого поэта в серьезное несчастие. Как боятся того, кого мучит или злокачественная чесотка, или болезнь людей вельможных, или иступленное блуждание, или гнев Дианы, так боятся входить в общение с поэтом без разума; избегают его те, кто здраво мыслит; лишь мальчишки неосторожные гоняются за ним по пятам. Ведь, если такой закинув высоко голову, изрыгает свои стихи, и блуждая, подобно увлекшемуся дроздами птицелову, падает в колодец или яму, то пусть он и долго кричит: «Помогите, товарищи!» Нет, никто пусть не заботится вытаскивать его. Если кто постарается оказать помощь и опустить ему веревку, «как ведь знать, а если он намеренно упал сюда и не желает, чтобы его спасали»? Скажу я и поведаю о гибели сицилийского поэта. Сильно желая быть сопричтенным к богам бессмертным, прыгнул Эмпедокл холодный внутрь пылающей Этны. Пусть будет для поэтов и право и свобода гибнуть, но кто против воли спасает, делает то же, что и тот, кто убивает, и не раз он это делал, и если извлечь его, не станет он тут же нормальным человеком, и не оставит влечения к этой мнимославной смерти. Да и не достаточно ясно, почему такой стихи сочиняет; осквернил ли родительский прах или святотатственно коснулся он места жертвы двузубого животного. Так или иначе, но не в уме он, по крайней мере, и, как медведь, если осилил сломать решетки своего помещения, служащие преградой, так за несведущими и сведущими гоняется докучливый декламатор, а кого он уловит, не выпускает и бьет на смерть своим чтением. Да, пиявка не отстанет от кожи, пока не переполнится кровью.

«Гораций: Поэтика, Послание к Пизонам», Харьков, 1913, с. 317.

Поэтика Горация. Предисловие: «В нашей переводной литературе ощущается недостаток прозаического перевода одного из замечательных произведений римского поэта Горация. Между тем, это сочинение необходимо для каждого, кто хотел бы основательно познакомиться с историей драмы и поэзии. Предлагаемый перевод имеет в виду удовлетворить давно ощущаемой потребности, так как стихотворный перевод Дмитриева весьма устарел и стал антикварной редкостью».


На сайте используется греческий шрифт.


МАТЕРИАЛЫ • АВТОРЫ • HORATIUS.RU
© Север Г. М., 20082016