переводчики

В бедствиях будь постоянен, и твердо сноси их, о Деллий!
В доле счастливой старайся умерить безумную радость.
Смертен ты — будешь ли жить ты во всякое время в печали,
или же в праздничный день, преклоняся на дерн отдаленный,
5 будешь блаженство вкушать из бокала с фалернскою влагой.
В тот уголок, где высокая со́сна и снежная тополь
дружно сплетают ветвями приветно-манящие тени,
где меж излучин ручей пробивается с легким журчаньем, —
дай приказанье рабам принести дорогих ароматов,
10 вин и букеты из роз, и душистых и вянущих скоро.
Делай все это покамест и годы и счастье позволят,
Парки угрюмые нити покамест твоей не прервали...
Время настанет — ты кинешь и дом, и обширные рощи,
виллу, которую Тибр золотистой волной омывает;
15 кинешь — и столько богатств достояньем наследника станет...
Будь человек и богат и от древнего рода Инаха,
будь он незнатного рода и беден, всегда без приюта, —
мало различья! И все мы, добыча жестокого Орка,
к пропасти общей стремимся, гонимые мрачною смертью...
20 Жребий наш в урне кружится; оттуда он рано иль поздно
выйдет, и мы на ладье переправимся в вечную ссылку!..

Не стыдись любить рабыню,
Ксанфиас Фокейский!
И рабыня Бризеида
снежной белизною
5 непокорного Ахилла
покорила сердце!
И плененная Текмесса
чудной белизною
душу тронула Аякса,
10 сына Теламона.
И Атрид, среди триумфа,
к деве похищенной
пламенел, когда упали
варварские силы
15 пред победным фессалийцем,
и убитый Гектор
облегчил усталым грекам
разрушенье Трои.
Ты не знаешь — у Филиды
20 золотоволосой
были, может быть, родные —
честь и гордость зятя;
и она, наверно, плачет
о рожденьи царском
25 и о строгости пенатов,
к ней неблагосклонных.
Верь, любимая тобою —
не плебейской крови;
верь, от матери постыдной
30 не могла родиться
та, в ком верности так много,
столько бескорыстья!
Беспристрастно восхваляю
я лицо и руки,
35 будто сто́ченые, ноги
дорогой Филиды...
Ревновать ее не вздумай
ты ко мне — ведь время
поспешило дать прожить мне
40 сорок лет на свете!..

Се́птимий, вечно готовый за мною последовать в Кадикс
и к непокорным кантабрам, нелюбящим нашего ига,
в варваров Сирты, где вечно кипят мавританские волны, —
друг мой, пусть будет созданье аргосского выходца, Тибур,
5 лет моих старых приютом, пределом томительных странствий
по морю, суше и войнам! Когда ж ненавистные Парки
путь мне туда заградят, то возьму я иную дорогу —
к речке Галезу, любимой стадами овец густорунных,
и на поля, где когда-то лаконец Фалант был владыкой.
10 Этот земной уголок улыбнулся мне более прочих —
мед в нем Гимета не хуже, олива с венафрийской спорит;
с долгой весною туда шлет Юпитер туман не холодный,
Бахусу милый Авлон не завидует лозам фалернским.
Это-то место и эти блаженные холмы с тобою
15 вместе меня призывают; на них оросишь ты слезами
пепел еще не остывший умершего друга-поэта!

Тот, кто тебя посадил, посадил тебя в день злополучный,
и святотатной рукою взрастил тебя, дерево грусти,
внукам своим на погибель, селу своему в посрамленье.
Верно, отца своего он убил, и ночною порою
5 в гостя крови обагрил отдаленную комнату дома...
Яды колхидские знал, все преступное в мире изведал
тот, кто на поле моем посадил тебя, дерево грусти, —
чтобы упало потом на невинного ты господина.
Каждый из нас избежать хоть чего-нибудь в жизни желает,
10 но никогда безопасны не будут часы человека...
В ужасе смотрит пловец карфагенский на волны Босфора,
Но не страшится других, от него сокровенных несчастий.
Римскому воину страшны и стрелы, и беганье па́рфян,
па́рфянам — римские цепи и римлян темницы ужасны...
15 Смерть же внезапно людей похищает, и вечно так будет!..
Мнилось мне — видел уж я Прозерпины суровой владенье;
видел Эака судью и седалища на́божных смертных;
видел, как Сафо тоску изливала о девах народных
на эолийских струнах — и тебя, о Алкей, воспевавшим
20 звучно смычком золотым все несчастья странствий по морю,
бедствия ссылки и муки войны... И при этих сказаньях
тени обоим вам внемлют в каком-то священном молчаньи...
Слушая ж повесть о битвах, рассказ об изгнаньи тиранов,
сдвинулись ближе они и сказания жадно впивают...
25 Кто удивится, когда, пораженный сказанием чудным,
черные уши свои опускает сам зверь стоголовый,
и веселятся в власах Эвменид заплетенные змеи;
Тантал и с ним Прометей забывают тяжелые муки,
и Орион не преследует львов или рысей пугливых.

Что за причина тому, Меценат, что никто не доволен
образом жизни, который иль сам он себе избирает,
или в который его увлекает судьба прихотливо?..
«Счастливы, право, купцы», — говорит состаре́вшийся воин,
5 тело которого долгой и трудной работой разбито.
«Нет, — рассуждает купец в ту минуту, как южные ветры
ломят его корабли, — быть военным, по-моему, лучше!
Что в самом деле ему? Начинается схватка — в мгновенье
видит он смерть над собою иль весело славит победу».
10 Хвалит житье поселян посвященный в познанье законов,
в двери которого, только петух запоет, уж проситель
громко стучит. Земледелец же, вызванный в Рим из деревни
делом, в котором свое поручительство дал он когда-то,
все повторяет, что счастливы только одни горожане.
15 Жалоб подобных так много, что даже сам Фабий болтливый
их бы не смог перечесть. Чтоб тебя не задерживать боле,
слушай, теперь, Меценат, для чего говорю я все это.
Если бы кто из богов недовольным сказал: «Что хотите,
все я исполню немедля; ты, воин, — в купца обратишься;
20 ты, правовед, — в земледельца; ролями теперь обменявшись,
в разные стороны все разойдитесь... Чего ж вы стоите?»
Нет, не хотят... А меж тем быть счастливым от них же зависит!
Кто ж помешает тому, что тогда раздраженный Юпитер
щеки надует и скажет, что более он благосклонно
25 уха не будет склонять к обещаньям и жалобам смертных?
Впрочем, пора перестать мне смеясь толковать, как другие
только смешное болтают (хотя запретить невозможно
правду, шутя, говорить — ведь наставники добрые часто
лакомства детям дают, чтобы грамоте дети учились)...
30 Шуточный тон изменивши, серьезно начнем говорить мы.
Тот земледелец, который поля плодоносные пашет
плугом тяжелым своим, и проныра-трактирщик, и воин,
и мореходец отважный, плывущий по бурному морю, —
все говорят, что они для того так усердно трудятся,
35 чтобы на старости лет, к пропитанию средства собравши,
жить в безопасном покое; и будто примером им служит
тот муравей небольшой, но трудящийся много, который
все что находит — все тащит во рту, чтобы тем увеличить
домик, который он строит, о будущем сильно заботясь.
40 Только, когда Водолей новый год начинает печалить,
он никуда не выходит, и тем наслаждается мудро,
что приготовлено прежде... Твою же корысть не прогонят
знойное лето, зима, и огонь, и вода, и железо.
Ты побеждаешь преграды, того добиваяся только,
45 чтобы другой человек не поспорил с тобою богатством.
Что за приятность, скажи мне, в разрытую землю украдкой
прятать огромный запас золотых и серебряных денег?
«Делаю это затем я, что если издерживать станешь,
скоро богатства твои уменьша́тся до мелкого асса...»
50 Если же денег не тратить — что можно прекрасного видеть
в золота собранной куче? Ведь если твой ток и смолотит
Даже сто тысяч мер хлеба — желудок твой столько ж поме́стит,
сколько и мой... И когда бы, случайно идя меж рабами,
нес на усталом плече ты котомку плетеную с хлебом —
55 больше не мог бы ты взять, чем другой, ничего не носивший.
Также скажи мне — что ну́жды тому, кто не хочет излишка,
будет ли он обрабатывать сто десятин или больше?
«Правда, но все же приятно таскать мне из кучи огромной!»
Лишь бы позволил ты столько же брать мне из маленькой кучи —
60 чем твои житницы лучше плетеных корзиночек наших?
Это похоже на то, что когда бы ты, чувствуя ну́жду
в кружке воды иль в стакане, сказал бы: «Нет, лучше хочу я
черпать в обширной реке, чем в источнике маленьком этом».
Вот как людей, для которых приятна чрезмерная роскошь,
65 вместе с оторванным берегом быстрый Ауфидий уносит.
Кто же доволен бывает полезным и нужным, тот с грязью
мутную воду не пьет, и в волнах свою жизнь не теряет.
Большая часть из людей, обольщенная глупой корыстью,
так рассуждает, напротив: «Все, сколько имеешь, — все мало;
70 ведь по богатствам твоим и тебя уважают и ценят!»
Что с ним вы станете делать? Пускай остается безумным,
если он делает это охотно, по собственной воле.
Помнится мне, был афинянин, очень богатый и скряга;
так он всегда говорил, насмехаясь над толками черни:
75 «Что мне народа свистки? Я себе аплодирую дома,
глядя в сундук свой заветный, наполненный разной монетой».
Жаждущий Тантал все ловит от губ уходящую воду...
Скряга, чему ты смеешься? Ведь имя одно изменивши,
в басне о Тантале встретишь подобный рассказ о тебе же.
80 Дремлешь ты, рот раскрывая, на куче мешков драгоценных,
ими ты тешишься, будто картиной какой живописной...
Разве не знаешь ты ценности денег, к чему они служат?
Овощи, хлеб, и вино покупай, и прибавь к ним, пожалуй,
то, без чего обойтись человеку нельзя без страданий.
85 Будто приятно тебе постоянно и в страхе смертельном
ночи и дни проводить и страшиться покражи, пожара,
бегства рабов, все богатства могущих унесть за собою?
Нет, мне хотелось бы вечно быть этими благами бедным!
Если почувствуешь вдруг ты озноб лихорадочный в теле,
90 или другая причина тебя пригвоздит на постели —
кто посидит над тобою, кто будет лекарства готовить,
будет врача умолять, чтобы к жизни тебя возвратил он,
чтобы он отдал тебя и семейству и милым знакомым?
Нет, ни жена, ни дитя не хотят тебя видеть спасенным;
95 каждый тебя ненавидит — соседи, знакомые, слуги...
Что ж? Удивишься ли ты, все считающий ниже богатства,
что не увидишь ни в ком ты приязни, которой не стоишь?
Если же хочешь к себе привязать ты без всяких усилий
близких по крови родных, и друзей сохранять постоянно —
100 бедный, ты труд свой теряешь, как тот, кто захочет осленка
выучить в Марсовом поле послушно бежать под уздечкой...
Так-то... Пора уж тебе перестать за деньга́ми гоняться!
Стал ты богаче теперь, так страшися же бедности меньше;
тихо начни отдыхать, приобретши все то, что желал ты,
105 и не живи как Умидий (рассказ о котором не долог) —
так он богат был, что деньги свои измерял четвертями;
скуп до того, что всегда он не лучше рабов одевался,
и до последней минуты боялся от бедности сгибнуть.
Что же? Его пополам разрубила рабыня, которой
110 дал он свободу — рабыня, храбрее самой Клитемнестры.
«Что ж, ты советуешь мне, чтоб я жил как Номе́нтан иль Мевий?»
Нет, для чего ты стараешься в крайности только бросаться?
Если тебе запрещаю я сделаться скрягой, то все же
быть не советую мотом иль ветреным, глупым повесой.
115 Разница есть между тестем Вителия и Танаисом;
все середину имеет, всему есть границы, вне коих
жить добродетель не может... Я снова теперь возвращаюсь
к мысли начальной моей — все собой недовольны, как скряга;
долю других прославляют, и могут от злобы исчахнуть,
120 видя, что козы чужие их собственных коз плодовитей.
С теми, кто мало имеет, никто не захочет сравниться;
каждый, стремяся к богатству, встречает другого богаче.
Так, когда быстрые кони на беге несут колесницу,
каждый возница стремится догнать лошадей обогнавших,
125 и без вниманья того оставляет он, чья колесница
в задних рядах остается. Мы редко найдем человека,
кто бы сказал о себе, что без горя всю жизнь проводил он,
кто бы, довольный прове́денным временем, вышел из мира
будто бы гость, насыти́вшийся пиром. Однако довольно
130 мне рассуждать, чтобы ты не подумал, что я у Криспина
ящик стихов обобрал — не прибавлю я больше ни слова.