КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК • ПЕРЕВОДЫ И МАТЕРИАЛЫ
CARM. ICARM. IICARM. IIICARM. IVCARM. SAEC.EP.SERM. ISERM. IIEPIST. IEPIST. IIA. P.

переводчики


У некоторых переводчиков есть две или три версии перевода одного текста. В собрание включены все версии, в которых отличны минимум три строки. Если отличны только одна или две строки, приводится версия, которая считается более поздней.

Переводчики → Мерзляков А. Ф., 29 перев. [убрать тексты]


carm. i iv solvitur acris hiems grata vice veris et favoni...


Лед и снега растопились, с Зефиром весна низлетела,
Влекутся сухие ладьи с берегов;
Четвероногих не держат хлева, а изба  земледела;
Сребристые иньи лугам не покров.

5 В свете умильном луны собирает свой хор Цитерея,
И с Нимфами скромные Грации в лад
Юную зелень волнуют стопами, когда, пламенея,
Вулкан закаляет громо́вой снаряд 

Время главу нам украсить маститую миртом зеленым.
10 Цветами, рождением новым земли;
Время, о братья, чтоб Фавну под сводом дубравы священным
Иль агнца, иль серну мы в дар принесли!

Бледная смерть одинако стучит и в кров бедных печальный,
И в теремы царские! Счастия друг!
15 Жизни стесненный объем воспрещает надежды нам дальны.
Не мыслишь  и нощь над тобою, и вдруг

Сонмища теней обстанут тебя в новоселье Аида!
Царь пиршества ныне, не будешь ты там
Вина делить меж друзьями; веселая прелесть Лицида
20 Не будет утехою Секста очам!..

Здесь разбросает цветы не поблекшие резвая младость,
И светоч погаснет у девы в руках...
К новой гробнице прижавшийся путник промолвит: вот радость,
Вот благо всей жизни!  Кто жил не в мечтах?

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 116117.

К Секстию. (Кн. I, о. 4.)


carm. i v quis multa gracilis te puer in rosa...


Кто сей красавец, на розах с тобою,
Нежась, играет, облит благовоньем,
В тайном сумраке грота? 

Алые пе́рсты твои расплетают
5 Шелкову косу на радость счастливца:
Волны струйчата злата

Пали роскошно на лилии персей,
Выя на рамо; рука в руку; тают
Негой страстною очи;

10 Сладостный шепот и томные вздохи,
И лобызанья!.. О, жалкий счастливец!
Скоро, скоро оплачет

Клятвы, и верность, и, призванны лестью,
Горние силы в поруки обетов! 
15 Бурный плаватель бездны,

Быстро застигнут внезапным ненастьем,
Скажет он поздно ужасную правду:
«Ах, не верить бы морю!

Страстным бы Пирры не верить улыбкам,
20 Льстивым вздыханьям коварного ветра!..
Ныне любезен; завтра

Ласки другому!..» Ах, Горе, кто Пирру
Новый увидит!  На дске сей заветной
Вижу я в поученье:

25 Стрелы, и светоч, и лук, и повязку,
Горестны знаки златых обольщений!
Там написаны в память

Смехи и слёзы, надежды и страхи,
Купленны горем веселия тени;
30 Там сплелися руками,

Вдаль друг от друга отклоншие взоры,
строгая клятва и с ней преступленье!..
Всё тебе возвращаю,

Бог легкокрылый! Мне рощи Парнаса,
35 Мне улыбнулись! Мне веет радость
С лиры звучныя Феба.

Впервые: «Вестник Европы», М., 1811, ч. 57, № 11, с. 191192.

1811 г. К Пирре. (К. I, О. 5.)


Ст. 23. Римляне обыкновенно в память какого-нибудь печального или радостного происшествия, с ними случившегося, вешали на стене картину, на которой оное изображалось.


carm. i ix vides ut alta stet nive candidum...


Ты зришь: в одежде белой смущен стоит
Кудрявый Соракт; бремя снегов тягчит
Древа, опустившие ветви,
Реки, под льдами скрепшись, стали.

5 Рассеем стужу, щедрой рукой сейчас
Дрова разложим; расшевели скорей
Муравлены кади сабинов,
Четырехлетнее дружбе в радость!

Богам оставим править судьбой земли:
10 Хотят  и стихнут брань воспалившие
В пучинах Бореи  мгновенье, 
Дубы молчат, кипарисы дремлют!

Что завтра будет, нам ли испытывать?
День каждый с неба новым ты даром чти.
15 Не пре́зри приветов Киприды 
Отрок, резвись в хороводах красных,

Доколь ты в цвете, чуждый седин лихих!
Теперь гулянья, игрища ратные,
Теперь сладострастия шепот,
20 Нега и шалость в часы условны!

Теперь и громкия девы укрывшейся,
Изменник, хохот в гроте таинственном,
Залоги, сорва́нные с персей,
Худо рукой защищенных милой...

Впервые: Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 141142.

К Талиарху. (К. I, О. 9.)


carm. i xiii cum tu, lydia, telephi...


Когда ты, Лидия, Телефа
Очи умильные, волосы черные 
Когда ты млечные Телефа
Хвалишь ланиты мне, розой напитанны...
5 Ах! В час тот... В час тот я вне себя...
Желчью свирепой сгорая, теснится грудь;
Едва свой дух перевесть могу;
Меркнет рассудок мой, гаснет в очах мой день 
И трепет ходит в костях моих!
10 Лидия! Медленной мукой снедаемый,
Я млею, таю  стыжусь сказать, 
Даже в то время, как в хоре подруг младых,
Под вихрем бурным мечтаний, хвал,
С пламенем пламень, ты в пляске кружишься с ним,
15 С ним, в коем боги казнят меня!..
Лидия! Хочешь ли слышать глас истины:
Того льстеца не считай своим,
Кто, как пчела по цветочку прильнувшая,
Лобзает дерзко уста твои,
20 Кои Венера пять раз утонченным всласть 
Нектаром всласть преисполнила!..
О, преблаженна стократ неразрывна связь 
Вражды, досады не ведая
Смертью она разведется в последний день!..

Впервые: «Амфион», М., 1815, № 8, с. 46.

К Лидии. (К. I, О. 13.)


carm. i xxii integer vitae scelerisque purus...


Правому в жизни, чуждому порока,
Фускус, не нужны лук, железо мавров;
Полные тулы стрел, преднапоенных
Ядом, ненужны!

5 Хощет ли Сиртов плавать чрез пучины,
Хощет ли Кавказ негостеприимный,
Бреги ль изведать, кои пресловутый
Гидасп лелеет.

Тако в Сабинах (где я, воспевая
10 Лилу, в лес чуждый, странник, углубился)
Волк, меня встретив, дрогнул, и промчался
Пред безоружным!

Зверь преужасный!  Дафния подобных
Ратная в дебрях не питает мрачных,
15 Юбы владенье, знойная не водит
Тигров отчизна.

Брось меня случай в тундры ледяные,
Где зефир летний жизнию не дышит,
В тучах зловредных землю буреносный
20 Юпитер давит;

Брось под огнями рдяной колесницы
Солнца  в пустынях, смертному безвестных:
Лила мне радость; радость  Лилы слово,
Радость  улыбка.

Впервые: «Труды Общества любителей российской словесности», М., 1824, ч. 5, с. 248249.

К Фуску. (К. I, О. 22.)


carm. i xxiv quis desiderio sit pudor aut modus...


Можно ль в сердце, стыдясь, скрыть иль умерить скорбь 
другу милому дань? Песни пригробные
пой, Мельпомена, ты, коей родитель дал
с арфой сладко-унылый глас.

5 И Квинтилия сон  так!  беспробудный сон
держит в узах! Кого Скромность, священная
Верность, друг Правоты, светлая Истина
в мире равного зреть могли?..

Многим доблестным он плача виною стал;
10 плач и горесть тебе, нежный Виргилий мой!
Тщетно требуешь  всех нас обманувшего, 
током слез у богов его!

Нет! Хотя бы, певец, слаще Орфея ты
в звуках лиры древа мог привлекать к себе,
15 не воротится кровь к призраку тщетному,
если ветвию грозной раз

рока строгий слуга, хладный к мольбам земным,
в стадо бледных теней Гермес умчал его!..
Тяжко, ведаю, но  легче терпением
20 то, чего пременить нет сил!..

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 102103.

1826 г. К Виргилию. На смерть Квинтилия. (К. I, О. 24.)


Ст. 18. Гермес. Меркурий, который провожает бледные тени в ад.


carm. i xxviii te maris et terrae numeroque carentis harenae...


Гораций. Ах! Не тебя ли земель, и морей, и песков беспредельных,
мира измеритель, Архитас, кроет
здесь на бреге матинском персти ничтожныя малый
памяти дар? К чему же служило,
5 что ты селенья изведал эфирны, круглое духом
небо обтек ты  что пользы в час смертный!..
Архитас. Пал и родитель Пелопса, божественных пиршеств участник;
быстро Титон в превыспренних скрылся;
скрылся Минос, к Зевесовым тайнам доступный; держит
10 Тартар сына Пентеева, дважды
в ад нисходяща, хотя на щите пригвожденном во храме
время он Трои сказал, и не боле
смерти злой уступил, как бренные кости и прах свой;
ты свидетель: он был непостыдный
15 нравов природы судья  но мрачная Нощь надо всеми!..
Всем протоптать путь верный ко смерти;
гонит Фурия тех на гибельны игрища Марса;
тех алчба предает на жертву пучине.
Смешанны юношей, старцев густятся могилы, свирепа
20 ни одной главы не щадит Прозерпина;
так и меня сопутник сходящего в мрак Ориона,
Нот погубил на водах Иллирийских.
Ты же, пловец, будь добр, не скупись, от песков здесь сыпучих
не погребенной главе и костям сим
25 горсть подай на покой; и за то, при буре ревущей,
с треском падущим Венузии соснам,
ты, торжествующий, будешь безвреден  и многи корысти
вдруг неожиданны хлынут от Зевса,
правых отца и Нептуна, великого стража Тарента!
30 Иль не боишься привить недостойну
чадам послерожденным казнь? Верь: тайная Сила,
суд избежной, злобных каратель
поразит и тебя самаго; не останусь в мольбах неотмщенный!
Нет к очищению жертвы довольной!
35 Ты поспешаешь? Мгновенье могиле! Брось токмо трикраты
праха на прах мой, и шествуй надежно!..

«Труды Общества любителей российской словесности», М., 1824, ч. 5, с. 243245.

carm. i xxviii te maris et terrae numeroque carentis harenae...


Гораций. Ах! Не тебя ли земель, и морей, и песков беспредельных,
мира измеритель, Архитас, кроет
здесь на утесе матинском, от персти ничтожныя малый
памяти дар? И к чему послужило,
5 что ты селенья изведал эфирны, круглое духом
небо обтек ты  что пользы в час смертный!..
Архитас. Пал и родитель Пелопса, божественных пиршеств участник;
быстро Титон сам в превыспренних скрылся;
скрылся и Минос, к Зевесовым тайнам доступный, и держит
10 тартар свирепый Пантеида, дважды
в ад нисходяща, хотя на щите пригвожденном во храме,
время он Трои сказал, и не боле
смерти дал в жертву, как токмо иссохшие кости и прах свой.
Сам ты признаешь: он был непостыдный
15 нравов учитель, мудрец  но мрачная Нощь надо всеми!..
Всем проходить по стези проложенной;
Фурия гонит иных на кровавые игрища Марса;
многих алчба предает злой пучине.
Смешанны юношей, старцев густятся могилы; бесщадно
20 малых, великих разит Прозерпина;
так и меня здесь, сопутник сходящего в мрак Ориона,
Нот погубил на водах Иллирийских.
Ты же, пловец, злым не будь, не скупись, от песков здесь сыпучих
не погребенной главе и костям сим
25 горсть удели на покой; и за то, в час грозы разъяренной,
рухнувшим с треском Венузии соснам
ты, торжествующий, будешь безвреден, и многи корысти
вдруг неожиданны хлынут от Зевса,
правых отца и Нептуна, великого стража Тарента!
30 Иль пожелаешь, чтобы твои чада
Казнь понесли незаслуженну ими! Но знай: так свершится!..
Суд неизбежный и рока удары
встретят тебя самого; не останусь в мольбах неотмщенный?
Нет к очищению жертвы довольной!
35 Ты поспешаешь? Мгновенье могиле! Брось токмо трикраты
праха на прах мой, и шествуй надежно!..

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 120121.

Архитас. (К. I, О. 28.)


carm. i xxxiv parcus deorum cultor et infrequens...


Богов беспечный чтитель, хладный
Раб суемудрия, раб буйственной мечты,
Блуждал я, странник безотрадный,
В пучине бурных волн земныя суеты. 

5 Теперь свой парус пременяю;
Теперь спешу я вспять по дознанным следам;
Теперь тебя ищу,  желаю,
О неба луч благий, спасение пловцам!..

Я зрел ужасное виденье!
10 Я зрел: сам бог-отец вдруг пламенным мечом
Рассек эфира облаченье.
И, тучи разделив, блистательным путем

На огнердяной колеснице
Мчал яростных коней, дымящихся враждой. 
15 Фиал суда в его деснице.
Протек  и возгремел средь ясности грозой 

И восстенала вкруг вселенна:
И грубая земля, и все собранья вод,
И Стикс, и Тенара смущенна
20 Обитель мрачная  неправедных исход,

И сердце гор  основный камень 
Всё трепет вкруг объял, и в трепете всё ждет!..
Всевышний, неприступный пламень
Меж небом и землей превыше бурь течет

25 И след на тучах оставляет 
Отрадную дугу, в урок земных детей...
Так! так!  Он миром управляет,
И царь, и судия!  строитель дивный сей,

Единый действует и может!
30 Величие царей, все мира красоты
Восхощет  вознесет; восхощет  уничтожит,
Его раба, Фортуна, ты!..

Впервые: «Труды Общества любителей российской словесности», М., 1819, ч. 15, с. 67.

Обращение. (К. I, О. 34.)


carm. i xxxv o diva, gratum quae regis antium...


Богиня Анции прелестной,
Готовая равно из праха возвышать
Ничтожность жизни безызвестной,
И гордые во гроб триумфы низвергать!

5 Тебя мольбой обременяет
Смиренный селянин! Тебя, в морях вождя,
Богач вифийский призывает,
Среди карпатских волн корабль свой проводя;

Бродящий скиф, дакиец ярый,
10 Народы, грады ждут все помощи твоей;
Рим в бранные одет пожары,
Скорбящи матери враждующих князей,

И облеченные в порфиру
Дрожат, да не попрешь обидною стопой
15 Оплот суду, богатству, миру
Гражданственный колосс! Да бурною волной

Народ, сей жалкий раб раздора,
Не хлынет к мятежам, к уснувшим мятежам;
Расстройство, ужасы позора
20 И безначалие текут по их следам.

Тебе предходит рок свирепый;
Связь брусьев, крепкий гвоздь, делящий толщи клин,
Свинец кипящий, цепи, склепы
Булатною рукой несет сей исполин.

25 Тебя надежда провожает
И Верность  белый свой спустившая покров;
Гость редкий в мире, не кидает
Она одна вельмож блистательных домов;

Отколь, <в> одежде измененной,
30 Отходишь злобно ты! И вслед народ слепой,
Как вал, скалою отраженный!
Бежит коварная любимица с толпой!

И, погреб истощив пещерный,
Друзья все крадутся от ига черных бед!
35 Мы чаше наслаждений верны,
Для чаши горести родных и ближних нет!..

О! Будь ты Цезарю опорой,
Вселенной на краю, среди британских стран!
Храни избранну рать, которой
40 Склонил главу восток  даль дани Океан!

Ах! Стыдно ран, страданий слезных!..
Ах, стыдно нам убийств... Чьих? Братий и друзей!
Позорны чада дней железных,
Что пощадили мы от ярости мечей?

45 Кто, дерзкий, Неба убоялся,
И руку грозную над жертвой удержал?
Кто пред святыней преклонялся,
И храмов божеских, злодей, не осквернял?

Очистим сердце наше, длани!
50 Там массагет, араб  герои, полетим!
В кровавом вихре правой брани
Враждой притупленны булаты изострим!

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 9899.

К Фортуне. (К. I, О. 35.)


Ст. 1. Анции. Анция, Antium, приморский город в Лации, где находился знаменитый храм Фортуны.

Ст. 18. К уснувшим мятежам. Эту оду писал Гораций вскоре после внутренних беспокойств Рима.

Ст. 29. Одежде измененной. Фортуна изменяет одежду, то есть из счастливой становится несчастною.


carm. i xxxv o diva, gratum quae regis antium...


Царица Анта скал высоких,
Одним воззрением могущая поднять
Ничтожность из долин глубоких,
И гордые во гроб триумфы низвергать!

5 Тебя мольбой обременяет
Безвестный селянин! Владычица морей,
Тебе богач себя вверяет,
И стонут сонмы вод под грузом кораблей;

Тебя среди полей пременных
10 Блажит дакиец, скиф! Тебя страшится Рим!
И матери царей иноплеменных
И напыщенные величеством пустынь!

Порфироносные, в смущенье
Дрожат, да не попрешь тяжелою стопой
15 Терпенья, опыта творенье,
Гражданственный колосс; да бурною волной

Народ, сей жалкий раб раздора,
Не хлынет к мятежам  уснувшим мятежам;
За ними вслед погибель скора
20 Оплотам сильных царств, престолам и градам.

Тебе предходит рок свирепый;
В деснице медяной ужасного блестят
Кинжалы, цепи и заклепы;
С ним язва темная, с ним трус, потоп и глад.

25 С тобой Надежда умиленна
И Верность  редкий гость в юдоли слезной бед;
Убрусом белым покровенна,
Она не следует за призраком сует;

Она одна не оставляет
30 Чертоги пышного, от коего твой взор
Внезапно, быстро отлетает,
Над коим наречен твой страшный приговор.

Свершилось!.. Где предмет хваленья?
Где ложная любовь? Где дружба поздних лет?
35 Мы делим чашу наслажденья,
А к чаше горести никто не подойдет!

Покрой, Богиня, силой многой
Вождя, несущего в края британски брань,
Младых героев опыт строгий,
40 Охотную любви отечественной дань!

Ах! Стыдно, стыдно видеть раны,
Постыдные следы раздоров, мятежей!
Куда не вторглися тираны?
И что укрылося от лютости мечей?

45 Кто, дерзкий, Неба убоялся,
И руку грозную над жертвой удержал?
Кто пред святыней преклонялся,
И храмов божеских собой не осквернял?

Очистим сердце наше, длани!
50 Там мавр, там массагет  герои, полетим!
В кровавом вихре правой брани
Враждой притупленны булаты изострим!

«Вестник Европы», М., 1808, ч. 42, № 24, с. 254256.

К Фортуне. (Ода из Горация. Книга I  XXXV.)


Ст. 18. Сия ода сочинена была вскоре после внутренних мятежей в Риме.

Ст. 38. Августа, идущего с войной на Великобританию.


carm. ii ii nullus argento color est avaris...


Нет цены сребру, в подземельях темных,
блеска нет ему на земле, враг лихвы,
Кист Саллюстий, коль не блестит разумным
употребленьем!

5 Долго будет жить Прокулей почтенный,
братьям как отец разделивший блага:
мужа выспрь несет на нетленных крылах
слава к потомкам!

Царь всемощный ты, коль смиряешь страсти;
10 шире власть твоя, чем того, кто бреги
афров, кто Гадес, Карфагена оба
правит единый!

В теле злой недуг возрастает негой;
жажда нас томит, коль вина болезни
15 не оставит жил, со бледных членов
слабость не сгонят.

Кира трон себе возвратил Фраатес;
счастлив, мыслят,  нет! Несогласна с чернью
доблесть, злого часть освятить презрела,
20 миру урок дав,

как ценить людей  Диадиму царство,
лавров чистых дар, отнесла другому,
кто горящих глаз на громады злата
не обращает!

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 137138.

К Саллюстию Криспу. (К. II, О. 2.)


Ст. 17. Фраатес. Царь парфянский; который около того времени свержен был с престола Кирова, и опять овладел им, подкупив скифов; но справедливость восторжествовала, и он опять изгнан.


carm. ii iii aequam memento rebus in arduis...


О Делий! Ты умрешь!.. Умей и веселиться
В минуты радости своей
И, жизни на пути влачась, не оступиться,
О бедный труженик, умей!
5 Текут ли дни твои забот и бед стезями,
Или, счастливец, ты живешь
В чертогах роскоши, с любовию, играми,
О Делий, Делий! Ты умрешь!..
Где сосна гордая и тополь серебристый
10 Сплели, как давние друзья,
Гостеприимну сень в тени ветвей волнистой,
Где быстропенная струя
Пробраться силится искривленной стезею 
Туда неси вино, собрат,
15 И розы, утренней омытые росою,
И благовонный аромат.
Туда неси восторг, туда сбирай веселья,
Доколь мы в силах и летах,
Доколь прядется нить предвестниц новоселья,
20 Угрюмых сестр в руках!
Не вечно в закупных нам дачах забавляться:
И дом, и благодатна весь,
Вкруг коей любит Тибр зеленый извиваться, 
Все, все покинешь здесь.
25 Смотри, как жадные, но скрытны мещет взгляды
Наследник твой, сей хитрый льстец,
На возвышенные домов твоих громады:
Не ты ему  твой мил конец!
Все должен ты отдать, востребован судьбиной!
30 Будь сын царей, как Крез, богат,
Будь нищий, без куска, бездомный  все едино:
Возьмет неумолимый ад!..
Туда все нудит нас, туда стезей прямою
Влечемся мы, стада овнов!
35 Всемощная сидит над урной роковою,
И взор вперен в поток часов!
И смерть коварная, сей гладный соглядатай,
Стоит незримо на пирах:
Сегодни ль, завтра ли, тебе иль мне,  вожатай,
40 И ждет нас лодка при брегах!..

Впервые: «Труды Общества любителей российской словесности», М., 1817, ч. 7, с. 3031.

К Делию. (Кн. II, О. 3.)


carm. ii viii ulla si iuris tibi peierati...


Если б каждый раз, нарушая клятвы,
прелесть-дева, ты от того терпела 
ныне зуб один потемнел бы, завтра
ноготь перловый 

5 можно б ждать добра; напротив, чем боле
клятвой ты главу вероломной вяжешь,
тем ты краше, тем нам милей, тем боле
страстных исканий!

Горя нет тебе оболгать священной
10 в гробе родшей прах; призывать в поруки
небо, звезды, ночь, и богами клясться,
чуждыми смерти.

Что же? Лжешь: любви улыбается матерь;
хитрый смех меж нимф  Купидон свирепый
15 шутит сам, точа раскаленны стрелы
камнем кровавым!

Вечно новый рой молодежи резвой;
вечно новый хор раболепства; даже
те ей служат вновь, чародейке, коих
20 прежде терзала.

Там трепещет мать за любезных деток;
здесь грустит старик домовитый; девы,
в брак вступя, дрожат: не увлек бы милых
воздух волшебный!..

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 139140.

К Барине. (К. II, О. 8.)


carm. ii x rectius vives, licini, neque altum...


Счастливей будешь, не вверяясь дальним
Моря пучинам, посреди же бури,
Страж себе строгий, не тесняся робко
К хитрому брегу.

5 Кто золотую Средственность возлюбит,
Бедности чуждый, не потерпит смрада
В хижине скудной, не живет в завидных,
Скромный, чертогах.

Чаще ветр ярый низвергает долу
10 Дубы огромны; жесточайшей карой
Рухнут бойницы; пламень молний вьется
К высям нагорным.

В горе надежду, боязливость в счастье
Носит, в пременах искушенно света,
15 Сердце благое. Насылает зимы
Юпитер  он же

Гонит их в север. Огорченье  ныне;
Завтра  отрада! Молчаливу Музу
Арфа разбудит  Феб всегда ль в погибель
20 Лук напрягает?..

Нужда ли давит  ты, бесстрашный духом,
Ратник, мужайся; изучись разумно
Стягивать в ветер, слишком благосклонный,
Дмящийся парус!..

Впервые: Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 114115.

К Лицинию. (К. II, О. 10.)


carm. ii xvi otium divos rogat in patenti...


Мира от вышних плаватель Эгея
Просит, как скоро в громоносных тучах
Скроется месяц, верные не блещут
Спутники  звезды!

5 Мира войною Фракия кипяща,
Мира мидец, гордый стрел колчаном,
Просит, Гросф!.. Шелком, бисером, ни златом
Мира не купишь!

Пышность богатства, консулов когорты 
10 Нет, не изгонят жалких возмущений
Духа, и скорбей, кои над блестящей
Кровлей летают.

Малым живется сладко, где сияет
В скромной трапезе предков солоница 
15 Легких досугов трепет и постыдна
Прихоть не крадут!

Что, краткодневны, к замыслам стремимся,
Дальним? Что ищем стран благословенных
Солнцем чуждым? Иль отчизну кинув,
20 Сам себя кину?

Скачет за нами на корабль железный
Страсть немощная, мчится ратных в сонме
Ланей быстрее, горы туч гонящих
Вихрей быстрее?

25 Радуясь близким, сердце не томится,
Что в отдаленьи; горькое умильной
Встретит улыбкой  благо где на свете
Всесовершенно!..

Пал скорой смертью Ахиллес великий,
30 Медленна старость дни Тифона скрыла;
Может быть также: что тебе днесь нужно
Мне то даст Время!..

Вкруг тебя кравы, кони выписные 
Блеск колесницы; в дважды напоенны
35 Влагой ливийской ткани облечен ты;
Мне непреложна

Парка судила поле небольшое;
Нечто от духа эолийской Музы 
Силу дала мне  черни своенравной
40 Суд презирать.

Впервые: «Труды Общества любителей российской словесности», М., 1824, ч. 5, с. 246247.

К Гросфу. (К. II, Од. 16.)


carm. ii xviii non ebur neque aureum...


Ни костью дорогой, ни златом
Не блещет храмин свод простой
В моем жилище небогатом,
Где я душе обрел покой;

5 Ни славны мраморы Гимета
Высоких не тягчат столбов,
Иссе́ченных на диво света
Резцом ливийских хитрецов;

Атталу древнему роднёю
10 Себя причесть я не дерзал;
Гордец, безвестностью своею
Дворцов царей не посрамлял;

Клиентов дщери именитых
Мне тканей нежных не прядут,
15 Червцом Лаконии омытых;
Но рок мне дал ум, здравый суд

И дар, любимый Аполлоном.
Корысть благая!  Мой венец!..
Для ней и к бедному с поклоном
20 Ко мне идет богатый льстец!

О чем еще стужать мне боле
Богам превыспренним мольбой?
В моем сабинском малом поле,
Богат, доволен сам собой,

25 Стыжусь могущего я друга
Нескромной просьбой утруждать!
Спокойство, сладости досуга!
Что может вас мне заменять?

Смотри, стяжатель!.. Над землею
30 День днем стирается другим!
Любуясь радости зарею,
Вдруг зрим костра могильный дым!

Теперь Фортуну ловим злую,
Чтоб завтра же о ней тужить!
35 А ты... и землю гробовую,
Слепой, хлопочешь набутить

Богатством мраморов привозных;
Забыв могилу, строишь дом!
И море, в треволненьях грозных,
40 Ты хощешь отягчить ярмом

И дале прешь его брегами,
Несытый сушей, островами!..
Но так и быть!.. Скажи, как смел
Ступить ногою дерзновенной
45 Чрез термин ближнего священный
Клиента своего в предел,

На хлеб его насущный жадный!..
Влекутся, изгнанны тобой,
Супруг, супруга безотрадны
50 В леса из хижины родной,

Пенатов отческих износят
И вретищем повитых чад!..
Малютки плачем пищи просят!..
Но дом, твой дом надежный  ад!

55 Корысть ли  бедных пепелище!
Вельможе алчному не здесь,
Нет, Оркуса несыта весь 
Определенное жилище...
Куда ты залетел в мечтах?
60 Земля, которой все мы пища,
Разверзнется равно для нища
И для блестящего в венцах!

Плутона вестовой на злато
Желательных не клонит глаз;
65 Ах! от него  и ум крылатый
Тебя, Япетов сын, не спас?

Он гордость Тантала высоку,
Он оковал Танталов род!..
Гроза надменному пороку,
70 Награда правых и сирот 

Снять с бедного тяжело бремя
Трудов, напастей и скорбей, 
Незваный, званый в благо время
Друг-утешитель  у дверей.

Впервые: «Амфион», М., 1815, № 1, с. 103105.

К надменному богачу. (К. II, О. 18.)


Ст. 45. Граница, грань.

Ст. 63. Смерть.


carm. ii xx non usitata nec tenui ferar...


Певец  на крылах необычайных выспрь,
На крылах сильных, преобразованный,
Взнесусь я в пределах надзвездных,
Землю и зависть, победоносец,

5 Поправ стопами. Так! От родителей
Беднейших отрасль, коего назвал ты
Возлюбленным  нет, не умру я,
Стиксовой я не умчусь волною!..

Вот! Вот! Грубеет кожа; с главы до ног
10 Обсеян пухом  лебедь, белей снегов,
Чуть праха касаюсь; по перстам
По раменам возрастают перья.

Уже, быстрейший, чем Дедала дерзкий сын,
Стремлюсь и вижу скалы Босфора вкруг,
15 И Сирт, и Рифей  я дально
Звучный орган, оглашаю мир весь!

Мой глас услышат колх и дакиец, страх
Таящий в сердце Марса к златым орлам;
Услышат гелоны и умный
20 Ибер, и чада обильной Роны!

К чему печальный сей похорон обряд,
Стенанья, вопли гроба пустого вслед?
Уйми их, спокой их, что нужды
Горнему духу в честях могилы?

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 145146.

Чувство бессмертия, или Восторг поэта. (К. II, О. 20.)


Ст. 13. Дерзкий сын. Икар, сделавший себе крылья.

Ст. 18. К златым орлам. К римскому воинству.


carm. iii ii angustam amice pauperiem pati...


Да учится, друг, бедность и нужды все
Терпеть, в военной строгости юноша
Окрепший, да па́рфян свирепых
Гонит он, всадник, копьем ужасный!

5 Да жизнь под небом в опытах трепетных
Влачит! Героя с высей зубчатых стен
Супруга враждебного князя
С зрелою девою вдруг увидев,

Содрогнут в страхе, чтобы неопытный
10 Жених не вышел царственный в ярый бой
С сим зверем, которого жадность
Кличет в пыл сечей, кипящих кровью!

Сладка, почтенна смерть за отечество!
Смерть и бегущих с поля разит мужей;
15 Бесщадная воев дрожащих
Голеням, робкому юных пылу!

Отказа в службе Доблесть не ведая,
Честями светит не оскверненными:
Берет, возвращает секиру,
20 Ветру не следуя мнений черни!

Свободных смерти Доблесть в небесный храм
Ведет высоко путем не проложенным,
Презрев и народы, и землю
Хладную, мчится на крылах легких.

25 И Скромности, верь, есть непреложна мзда.
Могу ль терпеть я, чтоб нарушитель тайн
Цереры сидел под одною
Кровлею, чтоб отрешил он вкупе

Единую лодку! Часто небрежный рок
30 С виновным губит мужа невинного;
Но редко к злодействам свершенным
Косная казнь не доходит в карах!

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 106107.

1826 г. Воспитание римлян. (К. III, О. 2.)


carm. iii iii iustum et tenacem propositi virum...


Правого мужа, верного мете, ни 
Ярость сограждан, строящих вредный ков,
Ни грозные взоры тиранна,
В твердой не двигнут душе; реветь ли

5 Австер свирепый, Адрии бурной вождь,
Мечет ли громы пламенна Зевса длань:
Пади, раздробися свод неба;
Он разразится в обломках  тот же!

Доблестью сею Поллукс и Геркулес,
10 Землю обтекший, в светлый вошли чертог;
И Август, сидящий меж ними,
Вкусит устами златыми нектар!

Тако творящий, отче Линеус, ты
Странствовал, выи тигров стеснив ярмом,
15 Для них необычным; так Ромул
Стикса избегнул на конях Марса.

Так, о Герое в сонме превыспренних
Ира вещала: «Илион, Илион
Постыдным судьею, позором
20 Иноплеменной жены низвергнуть.

В гибель! Как скоро хитрый Лаомедонт
В данных обетах Вышним солгать дерзнул:
И мне, и Палладе стал в мерзость
Род сей неверный с Царем коварным!

25 Нет, не возблещет дивной прелестницы
Гость пресловутый! Гектора крепка мощь,
Сей щит осужденного дома
Днесь не удержишь аргивян рьяных.

Ныне, бессмертных распрей водимые,
30 Битвы иссякли; ныне вражду мою 
И внука, сей плод ненавистный
Жрицы троянской  оставлю Марса

В славу и радость! Соизволяю: пусть
Внидет в селенья Ромул златые; пусть
35 Бессмертия вкусит он нектар,
В лик сопричислен богов блаженных! 

Токмо да будет Риму и Трое в век
Ярое море гранью заветной  так! 
Изгнанник господствуй, где хочешь!
40 Прах же Приама, Париса сернам,

Ветрам игрой, будь! Дикие звери, чад
Кройте в гробах их! Стой, Капитолия
в сиянии вечном, да Рим твой
В пышных триумфах народы водит!

45 Страшное имя громом наполнит вкруг
Мира пределы  там, где делят моря
Европу от Афров, и там, где
Нил, разливаясь, поля питает;

Если он, к благу смертных сокрытого,
50 В сердце гор злата боле презритель, чем
Стяжатель, не вырвет в дар страсти
Хищной святыне бесщадной дланью!

Всюду, где солнце светит, рассеет Рим
Ужас оружия; всюду расширит власть,
55 Где небо пылаешь огнями,
Где в облаках благодатных льется!

Но бранноносным тако квиритам я
Днесь завещаю: да не дерзнут вовек
Надеясь на силы, в честь предков
60 Стены родные восставить Трои!

Трое вновь вставшей в гибельных опытах
Вновь повторятся древние ужасы;
Вновь гряну я в сонмах победных,
Я  и сестра, и супруга Зевса! 

65 Трижды возникнут медные стены пусть,
Феба под кровом; трижды падут они
Рукою аргивян, и трижды
Матерь оплачет и чад и мужа!..»

Где я? Куда ты, Муза, влечешь меня
70 С лирою тихой! Бойся, о дерзкая,
Советы вещать пренебесных,
Славить великое в звуках слабых!

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 133134.

Судьба Рима. (Кн. III, О. 3.) Сия Ода представляет торжество истинной доблести, всегда себе верной: Апофеоз Августа и будущую славу Рима. Линеус  Вакх; Адрия  Адриатическое море.


Ст. 20 и сл. Иноплеменной жены низвергнуть... Судия красоты между богинями  Парис; Елена  виновница войны Троянской; Ира  Юнона; Лаомедонт  отец Приама, не заплативший Аполлону и Нептуну обещанной награды за построение стен троянских. Жрица Троянская  Илия, весталка.


carm. iii iv descende caelo et dic age tibia...


Сойди с небес, хвала героев,
Сойди, Царица Муз, трубу свою прими,
Бессмертным гласом песнь высокую прими,
Или при звуке лирных строев,
5 Иль с арфой Феба золотой!

Не внемлете ль? Иль я мечтаю?
О прелесть! О восторг, чарующий певцов!
Уже блуждаю в мгле божественных лесов,
Журчание ключей внимаю
10 И сладкий топот ветерка.

От дев Парнаса вся благая,
Могу ли я забыть, как в отческой стране
Усталого от игр младенца в сладком сне
Чудотворяща горлиц стая
15 В тени осыпала меня

Благоуханными цветами,
И Ахеронция, нагнувшись с диких скал,
Дивилася, и бор Бантинский трепетал,
И углубленный меж холмами
20 Фарент во ужасе  кто сей,

Кто сей, вещает, невредимый
Ни зверем, ни змием на дерне луговом,
Покрытый лаврами и миртами кругом?
Сей сын земли непостижимый
25 Не без призрения богов!

Я ваш, я ваш, о Пиериды!
Стремлюся ли когда в Сабински высоты,
Пренест ли ждет меня, Тибура ль красоты,
Иль влажный Баий милы виды
30 Мне улыбаются вдали.

Я ваш! Любитель громких хоров,
Любитель счастливый от вас святимых вод,
Я вами огражден средь бранных непогод,
Среди стихийных в бездне споров,
35 Под древом смерти роковым.

Готов, готов стремиться с вами
Босфора злобного в зыбучие поля,
Пылающих песков в безбрежные моря 
Землей, пучиной, небесами
40 Безбедный странник и пловец!

Увижу льдистый брег британнов,
Пришельца робкого погибельный предел,
И племя гелонов, ужасных силой стрел,
И пьющих кровь коней конканов,
45 И мрачный скифский Танаис!

Вы заперли врата военны;
От вас приял граждан осиротевший град;
Лобзат матери давно желанных чад!
И в ваших гротах несравненный
50 Почиет Цезарь после бурь.

От вас спасительны уроки,
Вы учите добро любить и совершать!
Вселенна видела неистовую рать,
Титанов замыслы высоки,
55 И торжествующий перун.

И тот, который управляет
Трясением земли, волнением в морях,
Раздором в Тартаре и громом в небесах,
Кто смертных и богов смиряет,
60 Един единой правотой, 

И тот вострепетал дружины
Земных богатырей, зовущих небо в бой,
Когда от братних рук, как лист перед грозой,
Взлетал на Пиндовы вершины
65 Многолесистый Пелион.

Но что Тифей, что Мимас ярый,
Но что Порфирион, мятежных сил глава,
И Рет, и с корнями кидающий древа
Енцелад, коего удары
70 Трясли молниецветну твердь,

Что все враги богов, закона,
Пред опаляющим Минервиным щитом?
Здесь ратует Вулкан, облитый вкруг огнем,
Там всемогущая Юнона;
75 Здесь звонкий напрягает лук

Из неприступных света теней,
Кропящий чистою кастальскою росой
Власы, разлитые по раменам волной,
Пророк и царь родимых теней
80 Благовеститель Аполлон.

Падет совета чужда сила,
Своей огромностью стирается в пыли;
Смиренну мудрость бог возносит из земли!
Злой умысл сам себе могила,
85 И проклят пред лицом небес!

Не ты ль сей правды возвеститель,
Стремительный Гигес, сторукий изувер!
Ты, наглый Орион, наказанных пример,
Дианы чистой искуситель,
90 Сраженный девственной стрелой.

Земля дрожит, ревет, стенает!
Громами сверженных тягча преслушных чад;
Их давит, жжет, томит богатый в муках ад.
Огнь быстрый Этну пожирает
95 И не иссякнет никогда!

Титей, не жди отрад покоя,
И не насытится, ко чреву пригвожден,
Пиющий кровь твою пернатый страж измен!
Трехсотны цели Перитоя
100 Теснят безбожникам в урок.

Впервые: «Вестник Европы», М., 1812, ч. 63, № 9, с. 37.

К Каллиопе. Благодеяния Муз.


carm. iii v caelo tonantem credidimus iovem...


Гремящий в небе  веруем  Юпитер
Верховный правит; долу нам бог отсель,
Подвергший Империи Август
Персов надменных и бриттов диких!

5 Как? Воин Красса, дочери варваров
Супруг постыдный жил и состарился 
(О нравы! О веки разврата!)
Труженик нивы враждебной? Как мог

Под властью Парфян, Марсус и Апулус
10 Забыть  римлянин: имя, и горний щит,
И тогу, и Весты огнь вечный 
Правящим Зевсу и граду Риму! 

Сих зол страшился Регула вещий дух,
Противоборный мира условиям,
15 Влекущим в соблазне безумном
Язву, растущую вечно, если

Не сгибнет смертью жалости чуждая
Во плене Младость! «Зрел я орлов своих,
Повешенных пуннов во храмах,
20 Брони без сечи кровавой (рек он)

С рамен сорванны; зрел закрученные
На спину руки воев свободную,
Карфаген отверстый, и римлян 
Пахарей, ими сожженной нивы!..

25 Вы мните, златом воин искупленный
Храбрее? Знайте: трата с позором вам!
Руно, напоенное краской,
Первого цвета не примет снова;

Прямая доблесть, раз изменив себе,
30 Не мыслит боле с слабостью ратовать!
Не бьются исторгшись из сетей
Лани  героем не будет вечно,

Кто жизнь поверил варвару хитрому!
Пусть вспыхнут брани: в пуннов ударит ли
35 Ничтожный, кто слышал на мышцах
Связанных верви  и ждать мог смерти!

Сей раб не зная, как сохранить себя 
Брань миром губить! О ненавистный стыд!..
Великий Карфаген, растущий
40 Славно в развалинах Рима грозных!..

Вещал! Супруги скромной приветы он
И чад лобзанья, как несвободный муж,
Отвергнул, и доблести в духе
Неколебимый, потупив взоры,

45 Пребыл доколе, старцы, шатаяся
В мыслях, прияли дивный совет его;
Се! В лике друзей безутешных
Шествует вольный изгнанник к мукам!..

Ведал великий казни ужасные,
50 Кои готовил варвар... Но также он
Толпы разделял приближенных
Граждан, возврат замедлявших страшный,

Как бы клиентов трудные прения
Кончив, стремился к сладкому отдыху
55 В дубравы прелестны Венафров,
Или в Тарент благодатный с миром...

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 127129.

1826 г. К Августу. (К. III, О. 5.)


Ст. 45. Старцы. Сенаторы.


carm. iii xvi inclusam danaen turris aenea...


Башня, склеп чугуна, створы  столетний дуб, 
рьяных, воющих псов грозная сила  рать!
Это ль был не оплот прелестям Данаи
Против хитрых ночных гостей!

5 Что ж! Акризий отец девы, томимый им
варвар, темничный страж Зевсу, Венере сам
предал на смех себя: верен, свободен путь
богу, злата приявшу вид.

Злато мимо рядов телохранителей
10 смелым шагом идет; скалы дробит сильней
грома, падшего с туч! Весь дом гадателя
Амфиара корыстью злой

в бездну бедствий погряз; златом врата градов
царь Филипп отверзал; гордость соперников
15 златом свергнул во прах; злато упорнейших
вяжет узами битв вождей!

Злато в доме растет  в рост идут хлопоты,
мучит прибыли гладь!.. О, знаменитый друг!
В стыд вменяю, страшусь блеском стяжаний я
20 высить в мире главу свою!..

Тот, кто в многом себе любит отказывать,
с неба примет стократ. В лагерь бессребренных,
скудный, я убежал общества тучного,
жадных, злато, рабов твоих!

25 Барин с честью прямой в доле ничтожной, я
выше ставлюсь того, кто, в подземельи скрыв,
копит пот и труды ратая Аппула,
бедный в бездне всех благ земных!

Чистый ток ручейка, холмы дубравные
30 доброй нивы моей верность неложная 
все тут! Но не сменюсь с жребием пышным тем,
коим чванился Нила царь.

Сотов мне не дают пчелы Калабрии,
Бахус, пленник, томясь в амфорах Формии
35 мне не зреет на стол; в пастбищах Галлии
нежной я не коплю волны!

Впрочем, чужда и мне бедность угрюмая!
Больше вздумал бы: ты сам не откажешь!.. Нет!..
Лучше малой свой быть  спутав все прихоти, 
40 мирно дома уметь беречь.

Лучше, нежели слив Лидию с Фригией,
всем владеть одному  многожелающим
многого нет всегда. Благо что бог дает
в меру дланью скупою нам!

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 125126.

К Августу. (К. III, О. 5.)


carm. iii xxi o nata mecum consule manlio...


Со мной рожденный в консульство Манлия,
Собор ли шуток, сонмы ль досад ведешь,
Иль споры, иль буйных амуров,
Смирный ли сон, о бокал блаженный;

5 Какой бы сок ты, друг, ни скрывал в себе,
Достоин ныне в добрый день стать пред нас!
Явись по приказу Корвина,
Старым вином оживи беседу!

Хотя исполнен мудростью горней весь,
10 Сократа чтитель,  знай, он не недруг твой!
И старого, слышим, Катона
Часто вином согревалась доблесть!

Лаская тихо, к гордым подводишь ты
Урок смиренья, ты открываешь вьявь
15 Советы премудрых, затеи
Тайные богу веселых  Вакху!

Надежду  скорби, силы даруешь ты
Ослабшей жизни; высишь рог бедного;
С тобой не страшится он мощных,
20 Брони военной, оружий грома!

Тебя Линеус, матерь любви тебя,
Тебя Хариты любят игривые,
И лампы, пылая, покажут
Светлому утру триумф твой шумный.

Мерзляков А. Ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 143144.

К бокалу. (К. III, О. 21.)


carm. iv iv qualem ministrum fulminis alitem...


Каков служитель горних громов, орел
(Коему предал царство пернатых бог,
Юпитер за верность и службу,
За белокурого Ганимеда) 

5 Когда лишь младость, сила наследная
В подвиг влекут его неиспытанный,
И ясной, безбурной весною
Необычайным полетам учит;

В эфире новый, скоро ниспадает
10 Ярый во стадо агнцев беспечное;
И се! Средь упорных драконов
Алчность смиряет он битв и крови;

Каким на пастве серна игривая
Токмо от персей львицы отставшего
15 Сретает ревущего скимна 
Слабая жертва младого зуба.

Тако ниспрянул с Альпов возвышенных
Друз бранноносный к буйным винделикам,
Десницы которых средь сечей
20 Вооружались стальной секирой!

Всюду и долго хищные скопища
Сеяли ужас, рвали цветы побед;
Теперь, пораженны героем,
Тяжко познали, что разум, сердце,

25 Свершить возмогут, благовоспитанны,
В скромных чертогах отчие мудрости;
Что может дух Августа горний,
Славно живущий в душах Неронов!

Родится сила от силы; доброты есть
30 В конях и турах  знаменье прадедов!
Бывает ли голубь недужный
Чадом орлицы, парящей к солнцу?

Врожденны силы высит учение;
Мужество зреет в подвигах почестей;
35 Где нравы упали, там умер
Дар благодатный природы чистой!

Чем Рим Неронам должен, то видели
Воды Метавра, видел и Аздрубал,
И оный прекрасный из мрака
40 День воссиявший сынам Энея

Улыбкой первой блага, когда злой Афр
Грозно по градам смутной Италии
Носился, как пламень чрез нивы,
Как над изрытою буря бездной!

45 Отсель трудами, Марсу споспешнику 
Выросла юность римская в доблестях;
И буйным нечестьем отъятых
Храмы прияли богов отчизны!

Слетело слово с уст Ганнибаловых:
50 «Лани, волков добыча неистовых,
Стремятся за теми, от коих
Хитро укрыться, избегнуть  слава!

Се! Род, окрепший в пепеле Илии,
В тусских волненьях здравый  святое все:
55 И младость, и старость седую
В царство Авзонии внес властитель!..

Таков Алгида черный огромный дуб,
Ветвей лишенный рьяной секирою:
От бедствий, от бури, булата
60 душу и силы заемлет новы;

Так гидры тело, сто раз секомое,
Сто раз с Алкидом вновь вырастало в бой;
Таких порождали чудовищ
Грозна Колхида и Фивы древле!

65 Низвергни в бездну  встанет сильнейшим он,
Брани воздвигни  сечи крепят его,
И битвы родятся достойны
Сладкой беседы красавиц милых!

Не жди же боле вестников радостных,
70 О мой Карфаген! Пало, погибло все:
Надежда, и счастье, и имя!
Все с Аздрубалом в могиле скрылось!

И где препоны, страшные Клавдиям?
Взоры над ними Зевса спасителя;
75 Всечасно заботлива мудрость
Их извлекает из бедствий брани!»

1815 г. Похвалы Друза. (Книга IV, 4.) Друз, пасынок императора Августа, победил ретов и винделиков. Гораций воспевает здесь его победы, и вместе хвалит воспитание, данное ему императором.


carm. iv vii diffugere nives, redeunt iam gramina campis...


Мразы и снеги прошли; луга облеклися в одежды,
В зеленые кудри древа;
Вид пременила земля, в брегах успокоенны реки
И пышно, и ровно текут.
5 Грация с нимфами в хор и девы, рука в руку, резво
Ко пляскам в долину спешат.
Утренним дымом клубясь, прозрачные, белые ризы
Ни кроют, ни кажут красот.
Радостный вьется Амур, кружится средь милых и метит
10 В сокрытых в кустах пастухов.
«Вечного нет под луной»,  то год сей, то час сей вещает,
Предтеча отрады иль бед:
Мразы согреет зефир; весна покоряется лету;
А лето хладеет, когда
15 Мирная осень свой рог прольет благодатный; за нею
Тяжелая валит зима!
Быстрые луны опять заменят небесные траты,
А мы, безвозвратные ввек,
Снидем туда мы, где Тулл, где Анк, где Эней благочестный,
20 И будем мы  тени и прах!
Друг мой! кто знает теперь, приложат ли вышние боги
К вечернему утренний час!
То лишь одно утекло от алчных наследника дланей,
Что сердцу даешь ты в корысть.
25 То лишь одно  и твое! Когда же Минос праводушный
Твой жребий высокий речет 
Поздно! ни доблесть, ни род, ни сила витийства не может
Живущим тебя возвратить!
Зевса великая дщерь хранившего стыд Ипполита
30 От адовой мглы не спасла;
Верный Тезей не расторг стесняющих в тартаре грозном
Перитоя-друга цепей.

Впервые: «Труды Общества любителей российской словесности», М., 1812, ч. 3, с. 4344.

К Торквату. (Книга IV, О. 7.)


carm. iv ix ne forte credas interitura quae...


Ты мнишь: погибнет то, что я пел досель,
Питомец дальношумного Авфида,
Искусством неведомым первый
Речь сочетавший со звуком арфы!

5 Пускай, великий, высшее место всех
Гомер заемлет; скрылись ли Пиндара,
Алцея, Симонида грозны
И Стезихора благие музы?

И сладкомилых Анакреона грез
10 Не крадет время.  Дышит любовь еще,
Живет и дышит влиянный огнь
В лиру эольския девы вечно!..

Одна ль Елена лепокудрявых влас
Познала прелесть?  Златопылающей
15 Одеждой и славой фригийца,
Спутников блеском одна ль пленялась? 

Не первый Тевцер стрелы сидонские
Из лука сеял.  Сколько раз Илия
Терзалась во бранях?  Одни ли
20 Идоменей и Сфенел строптивый

Держали битвы,  говор небесных дев?
Один ли Дейфоб, Гектор божественный
Прияли священные раны
Чадам, супругам любезным в жертву? 

25 Так!  прежде Трои многие храбрые
Сияли в мире; всех неоплаканных
Ад отнял; в бездневной исчезли
Нощи; певца их лишило небо!..

Сокрылась доблесть, праздность нашла свой гроб;
30 Где ж им отлика?.. Нет, неумолчный,
Тебя воспрославлю я в песнях!
Нет, не стерплю, чтоб труды благие

Без казни, Лоллий, злому забвению
Остались пищей.  Есть в тебе сильный дух,
35 Провидец испытный, и в бурно
И в безнаветное время равный; 

Алчбы коварной бич, недоступный враг
Царице злата всепривлекающей,
Ты консул не года  лет многих,
40 Благотворитель, законам верный,

Судяй честное выше, чем пользы все,
С челом открытым подкуп злокозненный
Отвергнул и стал пред врагами
Правды в доспехах, победоносец!..

45 Мудрец, ты мыслишь: света сокровища
Не зиждут счастья; имя счастливца тот
Достойно имеет, кто знает
Скромно питаться богов дарами!

Кто может терпеть бедность жестокую
50 И паче смерти срама боится,  муж
За братии, друзей и отчизну
Твердой опорой, готовый в гибель!

Впервые: Мерзляков А. ф., «Подражания и переводы», М., 1826, ч. 2, с. 122124.

К Лоллию. (К. IV, О. 9.)


Ст. 2. Река; Гораций родился на ее берегах.

Ст. 15. Фригиец  известный Парис. Прочие герои все взяты из «Илиады» Гомера.


epist. i ii troiani belli scriptorem, maxime lolli...


Как в Риме, Лоллий, ты, глас стройно вознеся,
Витийству учишься  троянских битв певца,
В Пренесте я прочел вторично и прилежно 
Что честно, подло что, что вредно, что полезно;
5 Полнее, лучше он в живых чертах стократ,
Чем Крантор и Хризипп, умел живописать.
На чем я мнение такое утверждаю,
Ты выслушай меня, коль тем не утруждаю.
Парис влюбляется. В возмездье сей любви
10 Эллада, варвары, тоня в своей крови,
Разятся бранию ужасной, многоле́тной.
Что повесть вся сия? Царей народов бе́дной
Являет разум нам, стремленье их страстей.
Совет Антенора  пресечь вину скорбей.
15 Парис  чтоб в счастье жить, чтоб царствовать блаженно,
Принудить сам себя  отверг совет презренно.
Раздоры силится там Нестор погасить,
Что воспалил Ахилл и яростный Атрид.
Любовь сего, гнев, злость их купно вспламеняют;
20 Вожди безумствуют, их воинства страдают.
Коварство, лютость, гнев, злодейство, гнусна страсть
Вне Пергам облегли, внутри простерли всласть.
Что ж мудрость действует, что доблесть возвышенна,
В Улиссе образец изящный зрит Вселенна;
25 Он Трою в прах поверг, он грады многи зрел,
И нравы чуждых стран испытно рассмотрел.
По безднам злой судьбой пространнейшим блуждая,
Себе, сопутникам возврат уготовляя,
Ужасны бедствия несчетны претерпел,
30 По бурным зол волнам не погружаем шел,
Ты знаешь глас Сирен, Цирцеины стаканы!..
Когда бы в глупости, к страстям бесчинным жадный,
Как спутники его, и он из них испил,
Под властию б жены бесчестной жизнь влачил 
35 Без сердца, без души, пороков злой в пучине,
Нечистым псом бы жил, иль гнусной тварью в тине.
Мы, мы  пустая тень, мы  бремя сей земли,
Губить ее дары на свет произошли.
Невинных Пенелоп мы льстивы душегубцы,
40 Мы  Алциноевы роскошны празднолюбцы,
Для коих первый долг  лишь тело утучнять,
Для коих слава, честь  до полдня просыпать,
При буйном шуме арф от скуки рассеваться;
Разбойник целу ночь рад сну не предаваться,
45 Чтобы людей губить! Себя, себя спасти
Ты не пробудишься! Коль леностен идти,
Доколь здоров еще,  ристать в подагре будешь,
Коль до зари читать с светильником забудешь,
Коль дух не озаришь ты мудростью, добром;
50 Страстей и зависти под тягостным ярмом
Без сна, в мучениях терзаем, изнуришься.
Ах! Вредно что глазам ты вдруг отнять стремишься 
Но что снедает дух!.. Небесный дух лечить,
На годы врачевство не ну́жды отложить 
55 Полдела свершено, коль сделано начало.
Дерзай, начни, прими премудрости зерцало!
Кто свято жизнь вести относит час вперед 
Вот образец невежд, глупец, который ждет,
Когда поток стремить струи свои престанет;
60 Но он течет, и течь времен с теченьем станет.
Все ищут серебра, супруги  в детях жить;
Лесисту дику дебрь плуг нежит и мягчит...
На что нам более, коль нужное все с нами?
Поместья, пышный дом, и золото горами
65 Спасет ли богача, больного в жизни сей
От страшных огневиц, от внутренних скорбей?
Лишь тот вовек блажен пребудет непременно,
Кто знает управлять стяжанье обретенно,
Кто жаждет большего, боится кто всего;
70 Богатства, почести столь годны для него,
Сколь краски для слепых, припарка для подагры,
Сколь страждущим ушам звук цитры резкий, ярый.
Что чистое ни есть в сосуд нечистый влей 
Окиснет тот же час и повредится в ней.
75 Беги ты роскошей! Яд смертный  услажденья,
Коль куплены ценой болезни и мученья.
Ввек алчен сребролюб  желаньям знай их круг.
Завистник чахнет весь, его коль тучен друг.
Тираны Сиракуз мук сколько вымышляли!..
80 Но далеко они от зависти отстали.
Кто пламень ярости не тщился умерять,
Тот будет некогда с терзанием желать,
О, если б то вовек им не было свершенно,
Что сделал злобою, досадой вспламененной!
85 Как лютость насыщал алкавшу мести злой 
Что гнев? Неистовство (минуты хоть одной).
Стремленье сдерживай, коль ум твой им не правит,
Оно тиран презлой, весь дух под игом давит;
Броздой смиряй его, цепьми его стесни!
90 Искусный в юные коня ретива дни,
Как выя к гибкости способна, приучает
Идти где всадника рука повелевает.
Пес прежде с лаем шерсть набитой лани рвет,
А после средь лесов с зверями брань ведет.
95 Теперь, теперь напой грудь чисту, дух неви́нной
Струями мудрости! Теперь с душою мирной
Предай себя всему, что доблестию чтут.
Чем в первый раз нальешь, тот дух хранит сосуд.
Будь слаб  будь быстр в пути,  на волю оставляю;
100 Ленивого не жду, других не упреждаю.

«Приятное и полезное препровождение времени», М., 1798, ч. 18, А. Мр-въ, с. 292297.

Послание. К Лоллию. (Из Горация книга I посл. VII.)


a. p. i humano capiti cervicem pictor equinam...


Когда маляр, в жару потея над картиной,
Напишет женский вид на шее лошадиной,
Всю кожу перьями и шерстью распестрит;
И части всех родов в урода превратит;
5 Начав красавицей чудесное творенье,
Окончит рыбою, себе на прославленье:
Пизоны! Можете ль, скрепя свои сердца,
Не осмеять сего безумного творца?
Поверьте мне, друзья, с таким малярством сходны
10 И проза, и стихи, где мысли разнородны,
Как грезы сонного, или больного бред,
Без толку смешаны на собственный свой вред:
С ногами голова в мучительном расколе;
Вы скажете: «Поэт и живописец в воле:
15 Что могут выдумать, что в ум придет, писать!
Кто спорит? Кто дерзнет права сии отнять?
С охотой их даем, и смело просим сами;
Но только с тем, чтоб луг украшен был цветами
Весной, а не зимой; чтоб в вымыслах певца
20 С мышами не жил конь, а с тиграми  овца.
Начала пышные нередко обольщают:
Ждем важного  и что ж? На рубище мелькают
Кое-где пурпуры блестящей лоскутки:
По бархатным лугам струятся ручейки;
25 Там стонет мрачный лес; там башня смотрит в волны;
Там радужный чертог; там Реин думы полный!..
К чему сей громкий вздор? Я дело знать спешил. 
Положим, кипарис ты кистью оживил. 
Прелестно! Да за чем он в страшной сей картине,
30 Где буря, где корабль  хозяин сам в пучине
Тонул, и вышел вон... Чтоб дать тебе за труд?
Положим, на заказ работаешь сосуд!
Мне страшной бочкою казался он сначала;
Но ты вертел, вертел; из бочки кружка стала!
35 Нам правило дано природою самой:
Да царствует везде Единство с Простотой!
Так! Часто мы, певцы, не Истиной единой 
Пленяемся красот обманчивой личиной;
Я краткость сохранил  нельзя понять меня;
40 Приятность, легкость есть, нет силы и огня;
Желая воспарить, в бессмыслице теряюсь;
Хочу исправным быть  и в прахе пресмыкаюсь;
Я в вымыслах богат, но что ж в моих стихах?
Гуляет кит в лесу; играет вепрь в волнах!
45 Спасаясь от беды, в другую вязну боль.
Один из хитрецов в Эмилиевой школе
На бронзе изражал в диковинку людей,
И мягкость волосов, и нежный вид ногтей!
Искусство жалкое! Что пользы в нем для света,
50 Когда не может дать нам целого предмета!
Нет! С умником таким стоять мне наряду,
Есть то же, что иметь от бога на роду
Кривой, нескладный нос с прекрасными глазами,
И губки алые с отвислыми ушами!
55 Берите труд всегда не выше сил своих,
Умейте разбирать, судить себя самих;
Как с берега пловец объемлет путь пространный,
Вникайте в свой предмет, и будьте постоянны.
Кто выбрал хорошо и осмотрел свой труд,
60 К тому порядок, связь и мысли притекут!
Богатый чем начать, чем кончить, угадает,
Всему число, и час, и место назначает.
Что лишнее  долой; что нужно  то в запас;
Что должно говорить, то говорит сейчас;
65 Что можно отложить, до времени оставит!..
Разборчив, точен, строг, самим собою правит.
Он знает силу слов, умеет соглашать,
И связью хитрою им новый вид давать.
Пусть встретится предмет безвестный, необычный,
70 И речи мысль себе востребует приличной;
Ужель тогда сковать мне слова два-три  грех,
за тем, что их не знал брадатый наш Цетег?
Не смелость умную порочат неуменье
И новые слова наследят уваженье,
75 Коль в Греции родясь, приимут наш наряд.
Когда Цецилий, Плавт нам выродков дарят,
Ужель Виргилгю и Вару в том откажут?
Ужель за то меня презрением накажут,
Когда других садов цветы, убранства, плод
80 Стремлюсь пересадить в родимый огород?
Таков наш Энний был, таков был дух Катона!
Иди по их следам, но не забудь закона,
Который требует хранит и изражать
Родного языка оттенки и печать.
85 Когда с дерев листы осенний ветр срывает,
Что ране стало цвесть, то ране умирает;
Так точно и для слов свои есть времена:
Прошел их век, прошла их важность и цена;
В любезной новости приятность их и сила;
90 Привычка к прелестям  для прелестей могила.
Смерть лютая и нас и наше все возьмет!
Сей гордый труд Царей, изрытый гор хребет,
Где запертый Нептун стрежет от ветров Флоты;
Сей новый путь пловцам, раскопанны болоты;
95 Дебрь превращенная и в нивы и сады;
Река, забывшая в полях своих следы,
Чтобы служить трудам, торговле, и питанью 
Все дело смертного, все будет смерти данью!..
Названьям, как вещам, есть жребий роковой.
100 Употребление играешь их судьбой;
Зачахшие в глуши выводит в свет, лелеет;
Отнимет свой Эгид  их честь и цвет мертвеет:
Оно в управе слов уставщик и судья.
Гомер вам стопы дал, о Фебовы друзья,
105 В хваленье грозных битв, царей, героев славных.
Сперва стихи, в слогах совокупясь неравных,
Вмещали жалобы к разгневанной судьбе;
Но после радость их присвоила себе.
Кто первый восстенал в элегии тоскливой 
110 Неведомо; и сонм грамматиков ретивый
Доселе борется в сомнении своем.
Архилох, мщения сгорающий огнем,
Гремящий ямб извлек из лиры оскорбленной.
Сей стих, в сандалии, в котурны обувенный,
115 На сцене разговор собою украшал,
И черни грубый шум его не заглушал.
Феб лире дал в удел бессмертных прославленье,
Их чад божественных, героев награжденье,
Труды и честь бойцов, и Юности пиры:
120 Веселие, любовь и Вакховы дары!
Певец ли, друг ли я искусства и природы,
Когда, неопытный, творений разных роды
Ни слогом не могу, ни звуком отличить?
Учиться  нет стыда; невеждой  стыдно быть!
125 Не сроден Талии тон важный Мельпомены,
И речью комика игривой искаженный,
Тиеста страшный пир смех, скуку наведет:
Пусть каждый род стихов в своем краю живет!
Но глас комедия нередко возвышает:
130 Разгневанный Кремес, как некий бог, вещает!
Трагедия, томясь в мгле стропотных путей,
Скорбит в простых словах. И Телеф, и Пелей,
Изгнанники земли родной, неблагодарной,
Забыли царский сан, язык высокопарный,
135 Чтоб грусть свою пролить в чувствительны сердца.
Исправность в правилах не даст еще венца.
Искусство нам блестит, но хладными лучами;
Лишь чувство их живит, лишь чувство правит нами.
По взгляду в ближнем мы участие берем;
140 С веселым  веселы; с печальным слезы льем.
Умей свои беды бедами нам представить;
Умей заплакать сам, чтоб плакать нас заставить!
Ты скучен, слаб  я сплю, или кляну тебя!
Ты в горе  в мрак одень и стих свой, и себя;
145 Ты в гневе  поражай грозящими устами;
Ты горд  повелевай; шутлив  резвися с нами.
Природа хитрая сердца своих детей
Устроила для всех способными страстей. 
Теперь мы радостны; но миг  трепещем в страхе;
150 С надеждой  в небесах; с отчаяньем  во прахе;
Язык  орган души, толковник дум немых,
Язык равно течет с движеньем чувств моих!
Слова, с твоей судьбой и званием несходны,
Наскучат знатокам, возбудят смех народный.
155 Мне скажет разговор  кто раб, кто дворянин;
Где сетует отец, где спорит пылкий сын,
Где мать в кругу детей, и где она с гостями.
Поселянин, купец, бывалый за морями,
Аргивянин, халдей, колхидец, скиф простой 
160 Все в добром и худом отменны меж собой!
Последуй мнению, или молве народа,
Будь сам зиждителем, и действуй как природа.
Согласное в частях одень в приличный вид!
Ахилл перед тобой пусть яростный грозит,
165 Жесток, неумолим, которому законы
Дают война и честь, и в свете нет препоны;
Пускай Медея ад громами клятв трясет;
Пусть Ио странствует; дщерь Кадма слезы льет;
Орест задумчивый готовит убиенье,
170 И строит Иксион на святость покушенье!
Но в царство вымыслов направя свой полет,
Ты хочешь показать невиданный предмет?
Представь! Да будет он возможен и удобен,
Всегда везде один, всегда себе подобен.
175 Из общего занять особые черты
Потребен вкус и труд! Скорее можешь ты
Гомера нам явить на сцене Мельпомены,
Чем новое создать Природе без измены!
Сокровища ума открыты всем  бери,
180 Располагай, дай вид, своими их твори!
Не будь списателем, не ползай за словами;
Мы можем подражать не будучи рабами!
Превыси образцы законам без вреда;
Умей от них отстать, где нужно, без стыда.
185 Но так не начинай, как циклик напыщенный:
«Глашу судьбу царей и брани разъяренны!»
Вот тут-то ждать чудес  ты в страхе говоришь;
Кричат: гора в родах! Но что родилось? Мышь!
Сравните мудреца воззвание простое;
190 Се, скромности пример: «Пой, Муза, о герое,
Который, странствуя от падших Трои стен,
Зрел грады многие, обычаи племен».
Не дым из молнии, из дыма свет рождает;
Что шаг  то дивное виденье изумляет!..
195 Там Сцилла, там Циклоп, Харибда, Антипат,
В огне стихов его свирепствуют, грозят!
Не Мелеагровой несчастною судьбою
Он начал похвалы эольскому герою;
Не с яиц Лединых троянский начал бой:
200 К предмету он спешит, и нас влечет с собой
Явлений в новый мир, как мир, для всех известный.
В полете видит он, что слабо, не совместно,
Где сильный дух его красот не оживит;
Вселенная тесна: другую он творит!..
205 Здесь правда, вымысл там  слились! Одна картина!
Все связано с концом, начало и средина.
Чего народ и я желаем от певца?
Внемли, чтоб зритель твой творенья до конца
То состраданием, то страхом наслаждался,
210 И в чувствах бы его венец твой соплетался:
Знай нравы всех людей; среди различных лет
Пременен образ их, как теней быстрых след!
Младенец, с верными расставшись помочами,
Начав уже ласкать родителей словами,
215 Стремится вслед играм в беспечный ровных круг,
Превратен без вины, и тих, и гневен вдруг.
От дядьки скучного свободой увлеченный,
Друг пламенный забав, мечтатель обольщенный,
То бегом тешится, то ловлей, то борьбой;
220 К советам каменный, к порокам восковой,
Слепец, надменный мот, для прихотей стенает;
Что ныне полюбил, то завтра презирает.
Но время протечет, простынет жар страстей;
Он ищет в сорок лет богатства и друзей.
225 Раб знати, почестей, заботами томится,
Трудясь для поздних дней, быть ветреным страшится.
Но можно ль зрелый век со старостью сравнять?
Несчастный жаждет благ  боится их вкушать!
Трепещет, мучится, и видит все превратно;
230 Причудлив, мнителен; шаг  дале, два  обратно!
Брюзгливый всех судья, везде находит зло:
Все худо, что теперь; все славно, что прошло;
Не верит никому, ни с кем он не согласен,
И каждый миг ему грядущего опасен:
235 Мы, в лета восходя, в след радостей летим;
А нисходя, от них неволею бежим.
Противно в старце то, что в юноше любезно;
Не терпит зрелый век, что отроку полезно;
Умей по возрастам и правы изменять.
240 Как происшествие мы можем излагать?
Иль в действии, как есть, иль в повести, как было.
Что слух передает, то трогает нас хило;
Что кажет верный взор, то сильно движет нас.
Однако же не все являй ты напоказ!
245 Щади сердца и взор народа прихотливый;
Иное возвестит посол красноречивый.
Медея не при мне должна терзать детей;
Не предо мной готовь ужасный пир, Атрей!
Я Прогну птицею, змеею Кадма вижу;
250 Что пользы от того? Не верю, ненавижу!
Пять действий мера драм. Где ход сей соблюден,
Там басня развита, и зритель услажден.
Не вызывай богов к развязке приключенья,
Когда не требует она чудотворенья.
255 Четвертое лицо не путай в разговор.
Актера сан и долг приемлет важный хор;
Он в междудействиях на сцену выступает,
Искусно зрителей к развязке приближает;
Защитник немощных, друг добрый и прямой,
260 Стремится умерять порывы страсти злой
Пред сильным справедлив, не робок перед троном,
Чтит доблесть, искренность, умеренность законом,
И любит светлый мир, свободу во градах.
Хранитель верный тайн, он в пламенных слезах
265 К престолу правоты молитвы воссылает;
Страдалец высится  гонитель упадает.
Так пел почтенный хор, и с ним сливала глас
Смиренная свирель; не как теперь у нас 
Соперница трубы, под медью золотистой;
270 В немногих клапанах меняя звук свой чистый,
Была она проста как песнь, как дух времен,
Когда еще театр был более стеснен,
Скамьи от зрителей сгущенных не стенали;
Честные, скромные граждане посещали
275 Обитель скромных игр  и всех хоть перечти!
Но се! Тучнеет Рим победы на пути:
Расширились поля, раздвигся город старый;
Дух воев, славою, добычей ратной ярый,
И пиршеств, и торжеств на каждый день взалкал;
280 Тогда и хор живей, разнообразней стал,
Тогда и музыка сокровища раскрыла,
И новым языком с сердцами говорила!
Как может дикия природы грубый сын,
Работы черной друг и грязный селянин,
285 Делит нежнейшие граждан увеселенья?
Для дикого узда  приманки обольщенья!..
И се! Огромный лик предшествует вождям;
Актер весь в золоте; театр весь  пышный храм!
И арфа с новыми является струнами;
290 И красноречие всесильными устами,
Прияв оракула священный, тайный вид,
Дает устав царям; как суд Небес, гремит.
Успех нечаянный бывает часто ложный.
Певец, прияв козла наградою ничтожной,
295 Решился Сатиров пустыни обнажать,
Чтоб, важность сохраня, уметь нас забавлять.
Искусник возмечтал сей хитростию новой
Удерживать народ неистовый, суровый,
Увлаженный вином на оргии святой;
300 Но смелость без границ  всегда губитель свой.
Пусть Сатир острых слов игрою забавляет,
Пусть важность шутками искусно растворяет;
Но дурно, если бог, или вождей собрат,
На коем золото и пурпура горят,
305 В средине подвига вдруг низкими словами
Сравнится с жалкими на рынке крикунами!
Но дурно, если мы, простыми быть боясь,
Умчимся дале звезд, с умом разрушив связь!..
Трагедия! Храни свой сан и достоянье,
310 И, встретив Сатиров предерзкое собранье,
Умей стыдливой быть, как знатная жена,
Когда предводит хор в день праздника она!
Друзья! Вы знаете, я сам люблю сатиру,
Но чтоб ее явить в приличном виде миру,
315 Нарядов для нее жалеть я не хотел,
И грубым голосом кричать ей не велел!
Ей чужда томная высокость Мельпомены;
Но да хранит она все слога перемены!
В ней Пития дерзка, раб низок, ухищрен,
320 Забавен с простотой друг Бахуса, Силен.
Я общий взял язык, и новый составляю;
Пишите, думайте  успеха всем желаю!
Иной трудится день, трудится ночь.... Но что?
Те ж мысли, те ж слова; однако все не то!
325 Порядок, связь  душа творений благородных:
Они рождают блеск в словах простых, народных.
По сын лесов, Сатир где может тон занять,
Которым чванится блестяща наша знать?
Разнежился дикарь  смех общий воздаянье;
330 Пристойность позабыл  готовится изгнанье!
Пусть плещет в честь его там витязь площадной;
Но добрый гражданин, но здравый вкус прямой
Безумца бешенством по праву оскорбится,
И Сатира венца почетного лишится.
335 Слог тяжкий, легкий слог имея пред собой,
Рождает громкий ямб, текущий с быстротой.
Шесть крат измеренный, он триметр составляет,
С начала до конца движений не меняет;
Но чтоб важнее сам и медленней ступал,
340 Он отчески права спондею даровал,
Условясь между тем, чтоб сей, к его угоде,
Два места для него оставил на свободе.
Сей триметр, в правильных лиющийся стопах,
Быль редок Акция и Энния в стихах.
345 Тяжеловесная спондеев мертвых стая
По сцене чуть влеклась, всем громко объявляя,
Невежество певца, небрежность и порок.
Он мыслит: Извинять? И всякий ли знаток?..
Причина жалкая! Мне глупым оставаться 
350 За тем, что есть глупцы! Не лучше ль всех бояться,
И думать, что нас все и судят, и ценят,
И всякий наш порок насмешкой заклеймят!
Вот правило мое: я был себе судьею;
Надеждою крепясь, не обольщался ею!
355 Наукой и трудом не славу заслужил;
Мне сладко то, что я исправней многих был!
Вам греки  образцы в искусстве сочиненья;
И день, и ночь всегда учите их творенья!
Пусть наши праотцы в старинной простоте,
360 И Плавтовых стихов дивились остроте,
Размеру и красам... Такое удивленье,
Чтоб глупо не сказать,  не в меру снисхожденье!
Другие времена, другой и вкус у нас.
Пизоны! Здравый ум и сердце слышит в вас,
365 Где есть гармония для слуха и для чувства,
Где грубость черствая слепого неискусства.
Вещают, что Теспис, дабы занять народ,
Открыл Трагедии досель безвестный род;
Телеги двигались из веси в весь с толпами
370 Актеров и певцов, намазанных дрожжами.
Эсхилу здравый вкус вдали уже блистал;
Он важность мантии, личины сцене дал.
С помоста гордого, открытого для взоров,
Явил котурны он и пышность разговоров.
375 Комедия потом в Элладе процвела;
Но вольность дерзкая ей гибельна была;-
Орудье злых людей, коварного забава,
Законом лишена гражданственного права:
Не в силах быв язвить, со срамом хор упал!
380 Чего наш Римлянин  поэт не испытал!
Стезей ли греков тек, иль тек своей тропою,
Везде венчаем был достойною хвалою!
Не с чуждых, но с родных полей собрав цветы,
Претекст и тог явил изящны красоты.
385 Ах! Если б менее певцы себе вверялись,
Терпеньем медленной отделки не смущались,
Тогда бы, Рим, тебя возвысил свой язык
Столь много, сколько ты оружием велик!
Потомки славные Помпилиев державных,
390 Вы станете грозой творений неисправных!
Вы затворите дверь незрелым тем стихам,
Небрежной скорости уродливым сынам,
Которые, презрев путь долгих искушений,
Не вынесли огня строжайших очищений!
395 Нет гению препон; наука  ничего!
Так думал Демокрит, и с Пинда своего
Разумных разогнав, их заменил глупцами!
Пророк такой всегда богат учениками!
Я зрю чудовище густых лесов во тьме,
400 Обросшее брадой, ногтями  и в чуме!
Неистовый дикарь бежит дневного света 
Увы!.. Не смейтеся: вы видите поэта!
Так точно! Тот певец  предмет похвал, молвы,
Кто бритве не вверял косматой головы,
405 Неисцеляемой трекратно чемерицей;
Я очищаюся пред каждого денницей,
А я и бреюся! Беда моим стихам!..
Что делать? Так и быть... Не режет камень сам,
Но силу рассекать железу дать удобен...
410 Один рожден писать, другой учить способен!..
Мой жребий показать богатых руд следы,
Образование поэта и труды,
Где чистый луч красот, где призрак обольщений,
Науки торжество, плод горьких заблуждений.
415 Искусство мыслить  ключ к искусству сочинять.
Философы должны твой ум образовать;
Сократ сокровища тебе откроет новы.
Готовой мысли вслед слова всегда готовы.
Когда, во слепоте, ни сердцем, ни душой
420 О боге не живешь, о родине святой;
Когда не упоен огнем любви эфирным
К родителям, к друзьям, к добротам граждан мирным;
Когда не знаешь прав властителей, вождей,
Ни долгу важного старейшин и судей 
425 Тогда возможешь ли приличными чертами
Ты каждое лицо изобразить пред нами?
Нет! Все условия и нравы ты познай,
Живые словеса живой струей свивай!
Поверь мне, сходные с простой природой чувства,
430 Без украшения, без хитростей искусства,
Родные для сердец, дают сердцам закон.
Блестящих слов набор... Пустой кимвальный звон.
О Греках мы гласим в восторге удивленья:
«Им гений, им дана вся сладость выраженья!»
435 Но греков цель? Хвала, умов изящных плод!
У нас урок сынку первейший? Деньгам счёт!
Чуть на ноги: корпит с цифирью, с барышами!
Дробит в сто долей асс. Альбана сын пред нами:
Спроси: пять унций здесь; когда одну отнять,
440 Что будет? «Асса треть». Вот вздумал чем пугать!
Умеем и причесть!.. Прикинь одну: что стало?
«Пол-асса!».,. Ах! Доколь ест души лихвы жало,
Доколь корысть  наш бог, чего от Феба ждать?
Поэта главный долг: учить или пленять.
445 Нередко важное сливает он с приятным.
В советах кроток будь, коль хочешь быть понятным!..
Что понял я легко, то помню навсегда.
Все лишнее уйдет, как через край вода!
Строенье вымыслов как призрак исчезает,
450 Коль сила истины его не проникает.
Не верит умный чтец нескладным чудесам!
Одно забавное скучает старикам;
Лета беспечности к урокам не усердны:
Певец! Будь совершен: смешай цветы и терны,
455 Полезен, мил, умей учить и забавлять!
Вот способ с книжником оброки собирать;
Вот способ приобресть в потомках поздних славу!
Но все ль грехи идут под строгую расправу?..
Всегда ли издают нам струны верный звук,
460 Какого чувство ждет, или искусство рук?
Мне нужен тихий тон  но громкий раздается;
Не всякий раз стрела до цели донесется.
Что ж делать? Слабость есть; при многих красотах
Она не видима, как легка тень в лучах!
465 Несовершенство есть удел несовершенных.
Когда ж писатели в местах обыкновенных
Одни и те ж всегда погрешности творят,
И если музыкант, трудяся в день стократ,
Не может взять во плен одной упрямой ноты 
470 Достанет ли у нас к прощенью их охоты?
И всякий автор так, когда не сохранил
Все правила,  другой мне кажется Херил,
Которому, смеясь, кричу от удивленья,
Когда в нем места два найду без погрешенья!
475 Вот жаль, когда Гомер сам вздумал бы вздремать!
Но путь его далек!.. Простительно устать!
Стихи, как живопись: одно изображенье
Пленяет нас вблизи, другое  в отдаленье;
Одно под тень поставь, умножь другому свет 
480 Во взорах знатока ему улики нет!
Одно приятно раз, с другим нельзя расстаться;
Оставя, вновь спешим, чтоб снова наслаждаться.
Пизона старший сын! К тебе склоняю глас...
Природа твоего рожденья в светлый час
485 Благих даров своих под спудом не скрывала;
Рука родителя твой путь предначертала;
Приникни сердцем ты к вещаниям моим.
Везде посредственность и слабость мы простим.
Не все  законники всеправящего Рима,
490 Мессала, или Авл, но слава всех терпима;
Посредственных певцов ни смертный, ниже бог,
Ниже сии столпы, держащие чертог,
Не стерпят, не простят, без казни, без укора;
Исполни свой обет  или беги их взора!
495 Приятны ли для вас за лакомым столом
Дух скверный, цитры скрип, мёд кислый с имбирём?
Без них был пиром пир! Веселью дар неложный,
Стихи  от лучших шаг  и пали, и ничтожны!..
Смотри, кто не боец в шпаги не берет,
500 Кто пляске не учен, в хор резвый не войдет 
Им стыдно, кажется, вступить в чужое дело;
Не знавший грамоты стихи кропает смело!
И для чего не так?.. Я вольностью дышу!
«Я знатен, я богат, я барин и... Пишу!»
505 Пизон! Нельзя писать наперекор Палладе!..
Вот правило твое! Вот верный путь к награде!
Ты новость произвел, не вдруг спеши издать:
Дай взорам судии труд юный испытать!
Дай Мецию, отцу, дай мне на рассмотренье;
510 Пусть десять лет во тьме растет твое творенье!
Настанет добрый час, исправишь сам себя;
Что издал  не твое, исчезло для тебя!..
Сначала смертные как звери обитали,
Скитаясь по лесам, друг друга пожирали.
515 Орфей, превыспренних посланник и певец,
Исторгнул чувствий огнь из каменных сердец!..
Скала, бездушный дуб, убийством тигр живущий
Склонилися на глас, в пустыне вопиющий;
Стад пастырь, Амфион, для Кадмовых племен
520 Граниты гор собрал в громады пышных стен,
И смертному заря блаженства воссияла!..
Поэзия узлы взаимности связала,
Учила, горнее с земным не сопрягать,
И общее добро пред частным уважать;
525 Святыню браков, власть  основный камень царства,
Нрава граждан, закон  щит добрых, казнь коварства
Участник вышних тайн изрек и начертал;
Священный бард как бог народом управлял.
Гомерова труба гремит хваленья боев;
530 Чудесной лирою Тиртей творит героев;
В стихах оракулы дают небесный суд,
И в Фебовых садах все доблести растут!
Пред, тронами царей Пиериды вещают 
И хладные сердца любовью к ближним тают!
535 Они отрада нам в юдоли слезной бед!
Богатство бедного, богатого совет,
В уединеньи друг, младых и старых радость
Блистанье знатности, посредственности сладость!
О Музы! О мой рай! Блажен, стократ блажен,
540 Кто может вас любить, кто вами награжден!..
Давно известен спор: искусство или гений
Наследует хвалу изящнейших творении.
По мне, высокие врожденные дары
Без правил  злато, в тьме сокрытое горы;
545 Равно усилия науки благородной
Без гения есть путь мучительный, бесплодный!
Соедините их; друг друга подкрепят,
Друг другу верные, к бессмертью воспарят!
Атлет, кидая взор на блеск любезной меты,
550 Проводит в подвигах свои младые леты;
Он терпит зной и хлад, и чуждый неги, сна,
Бежит от прелестей любови и вина.
Сей флейтщик, чувств игрой пленяющий собранье,
Учился и терпел старейшин наказанье.
555 О, наш прекрасный век! Век милый для глупцов!
Мы без ума  умны! Мы славны  без трудов!..
Счастливцев талисман  бесстыдства присвоенье!
Мудрец наш мыслит так: «Пред смелым награжденье!
Погибни всякий труд! Могу и без него
560 Казаться знатоком, не зная ничего!»
Поэт, в объятиях Фортуны воздоенный,
Избытком, знатностью обильно награжденный,
Из подлой челяди составив свой Парнас,
Мне кажется купцом, который всякий час
565 С прилавка вам кричит: «Вот здесь товар богатый!»
Беда, когда притом роскошный, тороватый,
Он вздумает для всех открытый стол держать,
За плута в суд ходить, и деньгами ссужать;
Ему ль знать искренность? Ему ли жить с друзьями?
570 Несчастный! Не хвались ты новыми стихами 
Пред тем, кого дарил, кто ждет твоих даров;
Он в исступлении, не сыщет даже слов.
«Прекрасно! Высоко! Прелестно!»  и заплачет: 
«Прочти еще... Восторг!»  поет, играет, скачет,
575 И лезет на стены он в ревности своей.
Наемник, подлый льстец, при гробе богачей,
Бьет в грудь себя, кричит, рвет волосы, стенает;
Друг истый бледен, нем, и токи слез скрывает;
Один  хвале цена; другой  хвале позор.
580 Какой-то древний царь друзей своих собор
Под пыткой узнавал и сладкой, и примерной:
Поил их наповал, и слышал отзыв верный!
Когда венцы певцов твой пылкий дух манят,
Беги ласкателей  их взор, их слово  яд!
585 Квинтилий, рассмотрев стихи твои прилежно,
Заметит: здесь поправь; здесь сказано небрежно!..
«Не в силах,  твой ответ,  со скуки я умру!
И так замучился!» Сожги! Но ты в жару
Готов на огнь, на меч за детище любезно!
590 Что ж критик?... Он молчит. С темь спорить бесполезно,
Кто сам в себя влюблен, не верит никому.
Правдивый, честный муж, по сердцу своему,
Не может умолчать, где видит недостаток,
Усмотрит холод чувств, иль мысленный упадок:
595 Тут грубо, там цветно, здесь жизни, силы нет!
Там слог твой напыщен; здесь мрачно; нужен свет;
Там стих растерзанный едва-едва влачится.
Он Аристархом быть нимало не стыдится;
Не скажет малости! Почто вязаться к ним?
600 Но малости сии позор стихам твоим!..
Позволим над собой мы другу посмеяться,
Чтоб после навсегда смешными не остаться!
Слепая страсть к стихам опасней злой чумы. 
Проказа, фанатизм, терзающий умы,
605 Горячка белая, Дианой мозг смущенный
Сноснее, чем недуг Поэта исступленный!..
Все бегают его; лишь мальчики толпой
Безумца веселят безумной похвалой!..
Когда в юродивом теряяся паренье,
610 И выше туч гремя в нелепом песнопенье,
Внезапно  так, как сноп,  в глубокий ров падешь,
И гласом жалостным «Спасите!» воспоешь;
Друзья! Угодно ли извлечь его оттоле?
Какая нужда вам?.. Не по своей ли воле
615 Он ринулся в беду?.. Решится ли он сам,
Взяв руку и совет, из ямы вылезть к вам?
Поверьте, никогда! Что сказывать причину?
Вы знаете певца сикульского кончину:
Несчастный Эмпедокл, бессмертия искав,
620 В кипящий Этны зев низвергнулся стремглав.
Стихи для рифмача  не Этна ли? Скажите!
Пусть гибнет, пусть горит! Оставьте, отступите!..
Спасение свое убийством он почтет...
Исторгнут Эмпедокл  он в пропасть вновь идет!
625 Исправь сей стих, другой, но разум кто приправит?
Влюбленный в свой позор, его он славой ставит!
Знать, божий гнев висит над грешною главой;
Конечно, не почтил он предков прах святой,
Конечно, пренебрег к богам благоговенье 
630 И Фурия стихов ему от Неба мщенье!
Как будто злой медведь, сорвавшейся с цепей,
Терзает, мучит всех поэзией своей;
Знаток и не знаток, с ним встретясь, убегает;
Хочу иль не хочу, он, знай, свое читает;
635 Не выпустит, пока мой дух во мне живет;
Пиявица, не став сыта, не отпадет.

Впервые: «Утренняя заря», М., 1808, кн. 6, с. 250297.

Послание к Пизонам о стихотворстве.


Ст. 36. Да царствует везде единство с простотой.

Первое и самое важнейшее правило Пиитики есть то, чтобы предмет поэмы был всегда прост и един. Вот что содержат все стихи предыдущие; но автор с особливою подробностию говорит о сем единстве.

Что такое единство в творении природы или в творении искусства? Тело в природе одно, когда все его части связаны между собою по законам природы, и отделены совершенно от частей другого тела. Части связаны по законам природы тогда, когда они, в общем согласии, устремлены к сохранению целого, и служат к его совершенству. Теперь всякий может видеть, что значит единство в подражании стихотворном. Поэт составляет искусственное целое из частей между собою согласных, которые все клонятся к одному концу. Он говорит: «Я воспеваю гнев Ахиллеса». Вот точка, к которой относятся все части целой Поэмы; и составляют единственный предмете ее. Но кроме того, есть единство в частях; оно бывает:

1. Единство природы. Голова человеческая, написанная на шее лошадиной, разрушает сие единство. Человек и лошадь  животные, но разных родов.

2. Единство предмета. Вы хотели изобразить кораблекрушение, и занялись изображением лесов, храмов и пр., не принадлежащих к предмету.

3. Единство в соразмерности. Вы начали огромный сосуд; а по окончании явилась незначащая кружка.

4. Единство в отделке. Одна часть целого (ногти) отделана, другая осталась совершенно необразованной.

Ст. 37. Как часто мы, певцы, не Истиной... От единства Поэт переходит к разнообразию; и в сем отношении часто поэты обманываются: Желая кратким быть и пр.

Ст. 61. Богатый чем начать, чем кончить, угадает... Смысл последнего стиха можно объяснить примером. В городе случилось некоторое движение, и даже насильство. Все жители поспешают на сие зрелище. Достигнув места, узнают сами что случилось, или видят происходящее собственными глазами.  Если есть удобность и время, расспрашивают других, которые присутствовали, какая причина происшествия, какие обстоятельства предшествовали оному, и пр. Вот образец стихотворного порядка. Эней отправляется из Сицилии.  Он пристал к Италии.  Кто сей Эней?  Что он сделал?  Откуда он?  Чего он хочет?  Буря его кинула в Карфаген; там он все расскажет; но теперь он претерпевает бурю; прежде должно описать ее: Jam nunc dicat, jam nunc debentia dici.

Ст. 64. Что должно говорить, то говорит сейчас. Вообще сие правило относится к стихотворному расположение целого, то есть к приведению материи в один соответственный цели план. Это составляет также главную и трудную обязанность изобретателя. Сколько обстоятельств и отношений должен он для сего предвидеть наперед и обнять их все одним взором!

Ст. 67. Он знает силу слов, умеет соглашать. Неосторожное употребление синоним<ов>, незнание корней и истинного значения слов, неправильная, тяжелая, всегда однообразная согласовка, холодность и тупость: вот следствия, происходящие от нарушения сего правила.

Ст. 68. И связью хитрою им новый вид давать. Это одно из важнейших правил. Что такое хитрая связь? Под ней разумеется искусство стихотворца в выборе и связи слов, чтоб не причинить скуки однообразным расположением их, и писать выше обыкновенного языка народного. Это есть удел немногих стихотворцев, и составляет одну из блистательных красот поэзии. Не все равно счастливы в сем опасном искусстве, предполагающем особливую смелость, соединенною с легкостию и ясностию. Успех поэта зависит от многих средств, как врожденных, так и приобретаемых; от пламенного воображения, соединяющего предметы отдаленные по их сходству; от остроумия, находящего в мыслях и словах неприметные оттенки; от глубокого и тонкого знания языка общественного; от обращения с людьми образованными, одаренными нежнейшим вкусом. Вообще, как мысли, так и слова обновляются, оживляются, становятся занимательными  нечаянным, новым соседством с другими, необыкновенною обставкою, связями, приноровлением и отношениями.

Ст. 69. Пусть встретится предмет безвестный, необычный... Время умножает нужды; нужды производят, распространяют и приводят в совершенство искусства и науки. Язык при сем случае первое и необходимое средство: в нем заключаются образы наших понятий. Есть идея, должно быть слово; в противном случае оно не существует. Гораций позволяет стихотворцу творить новые слова, как скоро он принужден будет выражать вещи сокровенные, досель неизвестные. При составлении таковых слов должно стараться, по мнению Димитрия Фалерейского, чтобы они самым звуком своим выражали или существо вещи, или следствие, которое она производит. Ощутительное сходство между идеею и звуком делает последний понятным с первой минуты. Это есть лучшее средство ввести его в употребление и утвердить его прочность.

Ст. 72. За тем, что их не знал брадатый наш Цетег. Под именем Цетегов здесь разумеет Гораций известных сенаторов и преторов, которые, сохраняя всю простоту первых римлян, хотели отличаться от своих современников не только образом жизни, но и самою одеждою. Стихотворец здесь некоторым образом не похваляет излишнюю привязанность ко всем предрассудкам дедовским. Старина много имеет хорошего бесспорно, но на что выставлять и славить ее дикость? На что желать возвращения ее недостатков и необразованности, которая потому только кажется нам блаженною, что мы смотрим на нее с одной стороны!

Ст. 75. Коль в Греции родясь, приимут наш наряд. Гораций, ограничивая свободу введения новых слов, советует занимать их из греческого языка, как обогащенного всеми искусствами и науками, в которых римляне не оказали еще важных успехов. При сем наблюдать должно идиомат и аналогию своего языка, то есть: вводимое слово образовать по правилам и духу собственной этимологии. Вот что значит: parce detorta (примут наш наряд).

Ст. 76. Когда Цецилий, Плавт нам выродков дарят. Цецилий и Плавт, два древние писатели комедий, которых слог, особливо последнего, имеет свои достоинства. Гораций спрашивает: а если Плавту и Цецилию позволено было ковать новые слова, то можно ли отказать в этом праве Варию и Виргилию, новейшим и гораздо знаменитейшим стихотворцам? Вопрос важный, но ответ на оный не всегда решится в пользу тех, которые спрашивают. Наш Тредиаковский и другие пользовались вполне сим правом, до которого, кажется, с величайшею робостию прикасаются новейшие писатели. Причина тому заключается в различном возрасте самого языка; тогда была его юность, время, удобнейшее к обогащению; теперь настало время его зрелости, мужества, утончения: строгость и разборчивость заняла место собирания запасов. Впрочем, сие замечание не к тому клонится, чтоб совсем воспретить введение новых слов. Хороший писатель может всегда пользоваться сим правом. Совершенство, или полнота языка есть самое суеверное мечтание. Как бы он обилен ни был, всегда встретится множество случаев, которые принудят сотворить новое слово. Великий гений не страшится прихотливой разборчивости своего времени, и с благоразумной умеренностию умножает свои богатства. Поле сказал: употребление отечески сохраняет и воспитывает то, что породил здравый и верный вкус. Это же говорит Цицерон: Addendum tamen; nam, quae primo dura visa sunt, usu molliuntur. Заметим, наконец, что ко введению новых слов принадлежит также и обновление состарившихся. Главное правило при сем случае  смотреть на силу, объем, выразительность и благозвучие старых слов, особливо тех, которые незаменяемы, или слабо заменяемы новыми. Ломоносов и Державин  путеводители в сем важном и вместе опасном искусстве.

Ст. 100. Употребление играет их судьбой. Здесь разумеется употребление между людьми благовоспитанными, просвещенными, живущими в лучшем обществе. Сюда же можно причислить хороших писателей, приобретших доверенность публики.

Ст. 104. Гомер вам стопы дал, о Фебовы друзья. Гораций показывает здесь различие между многими родами поэзии: оно состоит не только в разности предметов, или содержании каждого рода, но и в наружной их форме. Здесь под именем размер (numerus) понимать должно стопы, их количество внутреннее и число их, падение, или цезуру. Гомер употреблял гекзаметры.

Ст. 106. Стихи, в слогах совокупясь неравных... То есть гекзаметры и пентаметры, в древних элегиях. Элегии посвящены были сначала сетованию, горести, а после ими же описываемы были чувстования радостные, или лучше сказать, смешанные, унылые и приятные.

Ст. 109. Кто первой восстенал в элегии тоскливой... В самом деле неизвестно, кто первый изобрел род поэзии элегической. Иные приписывают честь сию Феоклу, другие  Архилоху, Терпандру и пр.

Ст. 110111. И сонм грамматиков ретивый // Доселе борется в сомнении своем. Между сими грамматиками особливо отличался Аристарх. Он написал множество книг, заключающих замечания на Гомера, Аристофана и на всех других греческих поэтов. Он пересмотрел и исправил Гомера с величайшею тщательностию. Жаль, что примечания сего тонкого, нежного и проницательного критика до нас не дошли!

Ст. 112. Архилох, мщения сгорающий огнем... Стихотворец Архилох писал сатиры, и избрал для сего рода сочинений размер ямбический. По мнению ученых, ямбы изобретены были гораздо прежде; но, поелику он приноровил сей стих к новому роду и отличил себя в оном, то и назван был его изобретателем; так что очень долгое время словом ямбы означались одни сатиры.

Ст. 114. Сей стих, в сандалии, в котурны обувенный... Сандалии  обувь актера комического, котурны  трагического. Здесь употреблены сии слова вместо комедии и трагедии. Ямбический стих в последствии времени перенесен был на сцену, потому что он слышнее, по простоте своей весьма близок к обыкновенному разговору и выливается как будто без намерения.

Ст. 117. Феб лире дал в удел бессмертных прославленье. Поэты лирические писали поэмы четырех родов: гимны, панегирики, жалобы, стихи бакхические. Гимны, к которым принадлежат также и дифирамбы, воспеваемы были в честь богов; панегирики во славу героев и всех тех, которые отличались на греческих играх; жалобы посвящены были несчастиям любви. По именем Оды разумелось все это вместе.

Ст. 119120. И Юности пиры: // Веселие, любовь и Вакховы дары. Вот четвертый род лирической поэзии, который назвал я стихами бакхическими; они-то посвящены были любви, играм и торжествам.

Ст. 121. Певец ли, друг ли я искусства и природы... Стихотворец должен оттенять каждый род поэзии. Но этого мало. Он не только имеет особенные цветы для героического, трагического, комического, лирического рода; он имеет цвет для каждого предмета в своем роде. Всякий предмет может быть комический или трагический, и притом более или менее. И так он избирает краски для каждой части одного и того же предмета, краски для каждой мысли в одной и той же части. Короче: нет подробности в сочинении столь малой, которая бы не имела своего собственного оттенка. Сии оттенки особливо умели находить и чувствовать из древних Виргилий, из новейших Расин. Гораций говорит молодым авторам: Учиться  нет стыда; невеждой  стыдно быть.

Ст. 126127. И речью комика игривой искаженный, // Тиеста страшный пир смех, скуку наведет. Происшествие Тиеста, которому брат его Атрей представил на стол приготовленные члены собственных его чад, было содержанием многих греческих трагедий. Здесь слова Горация относятся особенно к Тиесту Энния, римского стихотворца, который точно имел погрешности, теперь упоминаемые; то есть что слог его был гораздо ниже предмета столько ужасного и важного.

Ст. 128. Пусть каждый род стихов в своем краю живет. Надобно, чтоб слог каждого рода поэзии имел свои определенные границы, чтобы комедия не входила в область трагедии, и напротив.

Ст. 129. Но глас комедия нередко возвышает... Кремес в лице комедии Теренция. Телеф и Пелей, два принца, изгнанные из своих владений; они послужили содержанием для древних трагедий. Между тем комедия никогда не возвышается до трагедии, трагедия не унижается до комедии. Образцовые классические писатели не представляют нам такого примера.

Ст. 136. Исправность в правилах не даст еще венца... Исправность сия означает правильное расположение поэмы, сохранение всех законов, относящихся к языку, к выбору мыслей и слов, ко вкусу, одним словом; сохранение всего того, что предписывает грамматика, логика и риторика. Такие достоинства велики, но не могут заменить недостатка в чувствах. Изящный слог, светлые фигуры и тропы, сильные, прекрасные характеры, вымыслы, порядок и связь делают честь нашему знанию, трудолюбию, воображению, действию ума; но люди хотят быть тронуты: они удивляются нам, и не любят нас. Представляй нам то, что бы сильно прикасалось ко струнам нашего сердца. Приятное, прекрасное без чувства есть свет без теплоты.

Ст. 161162. Последуй мнению, или молве народа, // Будь сам зиждителем, и действуй как природа. Живописать следуя молве значит рисовать так, как верит большая часть людей, как все знают и говорят. Гораций не говорит: следуй истине; ибо поэзия занимается только вероятным. Для пояснения сего места должно отличить четыре рода мира: действительный, который существует, и которого часть мы составляем; исторический, наполненный именами и истинными происшествиями, которые уже не существуют; баснословный или стихотворный, созданный поэтами древними и новыми, который они осуществили; наконец, возможный, который находится в идеале каждого, смотря по обширности его гения. Сократ в «Облаках» Аристофановых взят из действительного мира; Гораций Корнеля  из мира исторического; Медея, Орест, Эдип  из мира стихотворного; Заира  из мира возможного, прежде нежели трагедия сего имени перенесла ее в мир стихотворный. Первые три мира заключает Гораций под именем молвы, мнения всеобщего; последний под именем чистого вымысла, или нового творения.

Ст. 162163. Будь сам зиждителем, и действуй как природа. // Согласное в частях одень в приличный вид. Когда поэт живописует следуя молве, он следует идеям других; когда он творит  следует собственному своему идеалу. Но чтоб заслужить вероятие, он должен, по правилу Горация, соблюсти точность и ясность, так, чтобы вымышленный характер всегда был похож на себя самого.

Ст. 173174. Представь! Да будет он возможен и удобен, // Всегда везде один, всегда себе подобен. Это правило взято из Аристотеля, который требует четырех достоинств от нравов трагических: 1) чтобы ни были вообще сильны, или добры; 2) приличны состоянию, полу и возрасту; 3) сходственны с истиною и принятым мнением, и 4) равны от начала до конца, то есть выдержаны в самых своих неравностях и несообразностях. Гораций прибавляет: трудно изображать со всей верностью характеры совершенно вымышленные; гораздо надежнее избирать предметы уже известные, коих характеры утверждены общим мнением.

Ст. 175178. Из общего занять особые черты... // Чем новое создать Природе без измены. Для объяснения сих стихов надобно определить слова общее и особенное. Будучи в противоположении, они объясняют друг друга.

Общее может означать право, власть, принадлежащую всем людям, напр. право дышать воздухом. Сверх того, общим можно назвать дело, благо, счастие и несчастие. Представим третье значение: общим называется свойство, достоинство или способность, приличная многим  такова способность думать, чувствовать. Короче: оно показывает свойства, принадлежащие вообще различным видам одного рода, или различным нераздельным одного вида.

Что такое теперь будет особенное, в отношении к общему? Право, вещь, свойство собственные, принадлежащие одному лицу или одной вещи; и поелику есть качества общие, или свойственные двум видам в одном роде, или двум неразделимым в одном виде, то должны быть также качества, свойственные одному виду, для различения от другого в том же роде, или приличные одному неразделимому, для отличения от другого в том же виде. Мы приближаемся к мысли Горация. Но прежде должно сказать, что качества, собственные одному виду, собственны ему относительно к роду, и что они суть общие относительно к неразделимым; например, разум, собственность рода человеческого, есть общее достояние всех людей. Следовательно, особенное в самом тесном смысле принадлежит качествам неразделимым, которые составляют собственное существо неразделимого, особенного, какого бы рода оно ни было.

И так сии отдельные свойства неразделимого суть принадлежности и образы, которые не относятся к видам. Это будет, говоря о теле: фигура, цвет, вид, стан, телодвижения, звук голоса; одним словом, все то, что в глазах людей Петра делает его отличным от Павла. С другой стороны, они будут значить рождение, состояние, воспитание, привычки, поступки, действия, характер, нравы; короче: все нравственные свойства, которые отличают его в обществе от всякого другого человека. Сии черты, соединенные вместе, составляют характер единственный и неразделимый; по ним-то узнаем мы Ахилла, Марка Аврелия, Петра Великого, прежде чем узнаем их имя.

Теперь, если вместо сих имен, известных и определенных действительным существованием или историею, или баснею, молодой стихотворец, не желая быть подражателем, решится описывать  человека, напр. А который имеет обыкновенные качества, приличные вообще всем людям, то прежде всего поставит он в противоположность ему другое лицо В. Дабы ближе подойти к существенности, он дает сим двум особам страсти, которые вооружают их друг против друга или за престол, или за какую-нибудь царевну. Он будет живописать вид человеческий и склонности человеческие; он покажет лица, которые говорят и действуют как люди. Но как трудно сему действию и сим актерам придать сию отличительную точность и особенность, которая почерпается только из действительного общежития? Счастлив кто в этом успеет; потому-то гораздо лучше, вместо того чтобы трудиться наудачу, выбирать себе характер или из басни, или из истории.

Ст. 176178. Скорее можешь ты... // Чем новое создать Природе без измены! Но скажут: все, что я ни сделаю таким образом, будет не мое собственное; всякий может сделать то же  чем могу я похвалиться? Есть средство из общего достояния соделать свое собственное:

Ст. 179182. Сокровища ума открыты всем  бери, // Мы можем подражать не будучи рабами. Не следовать Гомеру шаг за шагом, не переводить его слово в слово, как поступает раб-переводчик. Гораций сие замечание относит более к драматическому автору. В рассуждении происшествий, говорит он, ты не рассказывай их таким образом как Гомер. Тебе позволено присоединить к ним новые обстоятельства, прибавлять и убавлять, переносить и переставлять, по своим видам и цели. В рассуждении разговора не заставляй говорить своего Агамемнона или Ахиллеса то, что говорит Гомеров Агамемнон или Ахиллес. Но ты, как поэт, имеешь полное право внушать им свои мысли, свои познания, новые побудительные причины, давать их новые положения и обстоятельства, собственно вам принадлежащие:

Ст. 200. К предмету он спешит, и нас влечет с собой... Гораций назначает точку, где должно начинаться действие. Описывая войну Троянскую, можно взойти повествованием к самому корню происшествий, к яйцам Леды, к Юпитеру, превращенному в лебедя, к рождению прекрасной Елены, которой похищение было причиною войны троянской; но это был бы ход истории. Гомер избрал другую дорогу. Девять уже лет продолжалась осада Трои; в десятый год произошла гибельная вражда между Агамемноном и Ахиллесом, и от сей-то вражды зависела решительная участь Трои; и здесь начинает Гомер свою поэму  так, как бы все прочее было уже известно читателю.

Ст. 240241. Как происшествие мы можем излагать? // Иль в действии, как есть, иль в повести, как было. Все то, что представляется на театре, представляется в двух формах; или показывается самое действие  это действие; или повествуется о том, что было, или что происходит  это рассказ. Из сих двух форм самая живая и разительная есть драматическая, потому что: 1) мы более верим своим глазам, нежели чужим; 2) потому что глаза видят большие подробности и представляют воображению вдруг все целое, без малейшего затруднения.

Но, с другой стороны, есть вещи, которых нельзя удачно выставлять на сцене и произвесть желаемое очарование. Тогда прибегаем к рассказу: объявляем, что Горации сражаются в равнине, что Гипполит увлечен своими конями и растерзан на утесах. Ухо менее требовательно и строго, нежели глаза  более сносит, нежели наши взоры; более верит, нежели собственное созерцание.

Ст. 251. Пять действий мера драм... Драма разделяется собственно на четыре действия, зависящие одно от другого и составляющие одно целое действие, которого содержание, предмет или цель излагается в первом акте. Аристотель не отличает в драме актов; он говорит единственно о целом продолжении пьесы, которая натурально имеет только три части: намерение, борьбу с препятствиями, и победу или падение.

Ст. 232234. Не вызывай богов к развязке приключенья, // Когда не требует она чудотворенья. Участие в действии богов принадлежит поэме эпической, потому что в ней всегда божество или Муза разыскивает сокровенные причины действия: Musa, mihi causas memora. В драме заключаются предприятия человеческие; они и разрешаться должны силами человеческими.

Ст. 256. Актера сан и долг приемлет важной хор. Аристотель определил сие правило, и все греческие трагедии соблюли его точно. Вообще хор представлял у древних обыкновенных свидетелей совершающегося действия, принимающих в нем более или менее живое участие; это  публика, одобряющая справедливое и осуждающая порочное, неправедное.

Ст. 266268. Так пел почтенный хор, и с ним сливала глас... // Соперница трубы, под медью золотистой. У древних слова трагедии и комедии были петы, и обыкновенно сопровождались или флейтою, или гитарою. Флейты делались из кости, из дерева, из простого тростника. Сначала они были короткие, маленькие и имели весьма мало отверстий, или клапанов: tenuis, foramine pauco; часто даже бывали с одним отверстием и назывались simplex; тон их был низкий и весьма негромкий. Во времена Горация они делались продолговатее из многих колен, соединяемых металлическими кольцами. Потом было умножено число отверстий, дабы сделать тоны острые; вместо одного было два, один на правой, а другой на левой стороне: tibiis dextris et sinistris. Для чего сии перемены?

Когда театр был мал, и народ  немногочисленный, умный и скромный, тогда достаточно было для аккомпанирования хора звуков тихих и важных древней флейты. Но когда город увеличился, народ размножился, и зрители стали неумереннее, тогда должно было и музыке дать более силы и движений, увеличить и возвысить ее звуки; в противном случае зрители невнимательные, полупьяные, малосведущие и грубые не чувствовали бы никакого достоинства Мелопеи.

Вскоре роскошь, присоединившись к музыке, изобрела декорации и одежды актеров. Самый стиль хоров изменился. Поэты предались своему вдохновению и говорили языком оракула, которого весьма мало или совсем не понимали.

Ст. 294295. Певец, прияв козла наградою ничтожной, // Решился Сатиров пустыни обнажать. Мы видим некоторое подобие сих сатирических драм в пьесах итальянских, где Арлекины имеют нечто общее с сатирами. Маска Арлекина, его странная одежда, его ухватки, его слог, шутки, тон голоса: все изображает нам древнего сатира. Сатир древних приближался к козлу; Арлекин новый походит на кота; в том и другом случае одно намерение: представить человека в виде зверя.

Циклоп Еврипида одна только драма сего рода, дошедшая до нас. В ней действующие лица суть: Полифем, Улисс, Силен, хор сатиров. Действие  опасность, постигшая Улисса в пещере Полифема, и способ, которым он от нее избавился. Характер циклопа буйный и лютый; Силен забавен, шутлив, злоречив и даже неблагопристоен; Улисс благороден и важен и, кажется, приноравливается иногда к Силену. Хор сатиров также смешон и странен, как Силен. Нет нужды теперь восходить к началу сего зрелища. Известно, что во времена Еврипида оно еще имело первый свой характер, смешение смешного и важного. Римляне, узнав театр греческий, подражали сему роду не только для того, что забавлять народ, но и доставлять рассеяние людям важным, для которых все натянутое, противоположное, странное казалось занимательным. Сию-то систему хотел представить здесь Гораций, и она очевидна.

Ст. 296. Чтоб, важность сохраня, уметь нас забавлять. То есть чтоб герой трагический, напр. Улисс, сохранял на театре свою важность, и вместе с ним являлся сатир обнаженный, с козлиными ногами; это, без сомнения, весьма веселило народ полупьяный, который любил все дерзкое и буйное. Впрочем, как говорит Гораций в следующих стихах, лицо трагическое никогда не должно нисходить до слога низкого. Причина та, что сатирическое зрелище все основано на противоположении, которое исчезает, когда все лица будут говорить одним языком. С другой стороны, стиль слишком возвышенный был бы совсем чуждым для сатиров. Итак стиль трагический в подобной драме, по словам Горация, сходствует с нарядом почтенной женщины, танцующей в публичной церемонии: она несколько смущена посреди лиц ей неравных, но всегда важна и благопристойна. О сатирах говорится ниже.

Ст. 299. Увлаженный вином на оргии святой. Оргии  пьяные торжества Бахуса.

Ст. 313. Друзья! Вы знаете, я сам люблю сатиру... Сатиры вышли из лесов, след. не имеют образованности, свойственной горожанам. Они насмешники язвительные; пускай так, но им не позволено говорить грубого, неблагопристойного наглого, ибо этим оскорбится всякий честный человек. Могут ли они объясняться так, как слуга комический? И этого много для Силена; он чужд плутовства и хитростей, прост, искренен, сохраняет в словах натуральную связь и здравый смысл.

Ст. 337. Шесть крат измеренный, он триметр составляет... Гораций порицает Энния и Акция за то, они вводили многие спондеи в свои стихи, отчего текли они весьма тяжело и монотонно  это плод небрежности.

Ст. 359. Пусть наши праотцы в старинной простоте... Гораций не осуждает здесь ни слога Плавтова, ни его силы комической. Он нападает на его острые шутки, которые часто были низки, грубы и соблазнительны. Стихосложение Плавта также весьма затруднительно и неприятно для слуха.

Ст. 367. Вещают, что Теспис, дабы занять народ... Древняя комедия произошла от рода сатирического или ямбического, который имел предметом нападать на людей, и обличать их со всею жестокостию. Такова она явилась сама впоследствии, представляя на сцене действительные лица и называя их собственными именами. Так Сократ был выставлен на посмешище в «Облаках» Аристофановых. Судьи, которые равномерно не были пощажены, запретили строгим законом, чтоб не называть представляемых именами. Это кончилось, но продолжалась свобода изображать истинные действия. Такова была средняя комедия, менее злая, но более злоречивая, нежели первая. Новый закон запретил и сие своевольство; тогда все стало вымышлено: и имена, и действия. Вот комедия Менандра, Плавта, Теренция  и наша.

Ст. 384. Претекст и тог явил изящны красоты. Претекста вместо комедии, тога вместо трагедии.

Ст. 440. Что будет? «Асса треть». Вот вздумал чем пугать! Асс римский разделялся на 12 унций.

Ст. 472. Все правила,  другой мне кажется Херил. Херил  дурной стихотворец.

Ст. 491. Посредственных певцов ни смертный, ниже бог.. Всякий писатель, представляющий публике стихотворное произведение, кажется, приглашает ее подобно кудеснику: «Сюда! Вы услышите чудо!» Если дело идет о чем либо полезном, назидательном, автор может сказать просто, в прозе; довольно быть ясным, и все принимают в словах его большее или меньшее участие. Но вы представляете стихи; след. хотите нам принесть удовольствие. Охотно, и даже страстно его ищем; сдержите же свое слово, вспомните, что нам надобно прекрасное. В противном случае, сами посудите, сколь жестоко оскорбляете вы нас ложным обещанием!

Ст. 611612. Внезапно  так, как сноп,  в глубокий ров падешь, // И гласом жалостным «Спасите!» воспоешь. Весь этот отрывок есть аллегорический и представляет худого поэта, который пишет стихи, и всем и везде их показывает, не слушая и не терпя никакой критики. Умный человек боится прикоснуться к таковым стихам, и только одни безумные и мальчишки его слушают, хвалят и судят. Таким образом бедный поэт впадает в презрение  в глубокий ров или колодец, как говорит Гораций. Пусть он кричит: «Добрые друзья, помогите мне!» Но вы не слушайте его, не давайте ему никакого совета; это ничто иное, как хитрая уловка: он просит вашего совета ни для чего иного, как для того, чтоб заставить вас слушать его стихи. Будьте уверены, он удивляется самому себе даже и в падении, и в глупости. Он потребует ваших похвал, тотчас как вас изловит; он привяжет вас, он не отпустит, пока не истощит всего вашего терпения. Прекрасная сказочка для самолюбивых поэтов!


На сайте используется греческий шрифт.


МАТЕРИАЛЫ • АВТОРЫ • HORATIUS.RU
© Север Г. М., 20082016